СРАВНЕНИЕ ВЛАСТИ, БОГАТСТВА И ПРЕИМУЩЕСТВ ЦАРСКИХ С ИСТИННЫМ И ХРИСТИАНСКИМ ЛЮБОМУДРИЕМ МОНАШЕСКОЙ ЖИЗНИ.
 В слове или раcсуждении с таким заглавием, означающем его содержание, более подробно излагаются мысли, высказанные в одном из предыдущих слов (Слово второе - к неверующему отцу, отдел. 6 и 7) в обличение нравов общества, современного Златоустому Святителю.   Повод к написанию этого рассуждения. – Повелевающий деньгами и собственными страстями есть более царь, чем повелевающий народом и войском. – Брань монаха славнее брани царя. – Кто из них счастливее во время ночи. – Благотворительность монаха по сравнению с благотворительностью царя. Царь и монах перед лицом смерти и после нее.         ВИДЯ, что многие из людей более любят и уважают кажущиеся блага, нежели существенно полезные и действительно добрые, я считаю необходимым сказать кратко о тех и других и противопоставить теперь одни другим - блага многими презираемые и блага весьма желаемые, чтобы, узнав различие между теми и другими, мы ценили одни, как достойные привязанности и спасительные, а другие научились презирать, как ничего не стоющие. Так люди любят богатство, власть, первенство и славу, и многие ублажают властителей народов, возимых на блестящих колесницах и сопровождаемых криком глашатаев и большой толпой оруженосцев, а презирают жизнь любомудрствующих и избравших монашескую жизнь; те, появляясь, обращают на себя взоры народа, а эти, появляясь, не привлекают на себя взоров ничьих или очень немногих; и последним никто не пожелал бы уподобиться, а тем - все, между тем как приобрести власть и получить господство над народом трудно и для многих невозможно, и стремящимся к этой власти нужно иметь много денег, а избрать монашескую жизнь и проводить жизнь в служении Богу для всех одинаково легко и удобно. Притом обладание властью прекращается с этой жизнью, или лучше сказать - еще при жизни оставляет пристрастных к ней, и даже некоторых подвергало великой опасности или позору; а монашеская жизнь и теперь обогащает праведников многими благами и по скончании жизни приводит светлыми и радостными пред судилище Бога и Отца, когда большая часть начальствовавших явятся получить великое наказание за деяния своей жизни. Поэтому противопоставив блага любомудрия и кажущиеся полезными блага владычества и славы в настоящей жизни, вникнем в различие тех и других благ; потому что при сравнении они будут более ясными, или лучше, если угодно, верховное из благ, т.е. царствование, сравнив с любомудрием, посмотрим на плоды того и другого достояния, тщательно исследовав, над кем властвует царь и над кем любомудрый. Так царь господствует над городами и областями и многими народами, руководствуя своими указаниями и военачальников и градоначальников и войска и народы и советы; а предавший себя Богу и избравший монашескую жизнь властвует над гневом и завистию и сребролюбием и сладострастием и прочими пороками, постоянно имея в виду и заботясь, как бы не допустить душу подпасть под власть гнусных страстей и не предать разум в рабство этой тяжкой тирании, но всегда соблюдать ум выше всего, поставив над страстями страх Божий. Такое господство и владычество принадлежит царю и такое монаху, так что справедливее иной назвал бы последнего царем, нежели блистающего багряницею и венцом и сидящего на золотом престоле.       2. Так, поистине царь есть тот, кто побеждает гнев и зависть и сладострастие, подчиняет все законам Божиим, сохраняет ум свой свободным и не позволяет возобладать над душою страсти к удовольствиям. Такого мужа я желал бы видеть начальствующим над народами, и землей и морем, и городами и областями, и войсками; потому что кто подчинил душевные страсти разуму, тот легко управлял бы и людьми согласно с божественными законами, так что он был бы вместо отца для подчиненных, обращаясь с городами со всякой кротостью. А кто по-видимому начальствует над людьми, но раболепствует гневу и честолюбию и удовольствиям, тот, во-первых, может быть смешным для подчиненных, потому что хотя носит венец, украшенный драгоценными камнями и золотом, но сам не увенчан смиренномудрием, и хотя все тело его блестит багряницею, но душа его остается неукрашенною. Потом он не будет знать, как распорядиться с властью, потому что неспособный управлять самим собою как может подчинять законам других? Если хочешь видеть и войну того и другого, то найдешь одного сражающимся с демонами, и преодолевающим, и побеждающим и увенчиваемым от Христа; потому что он выходит на войну с божественною помощью, оградившись небесным оружием, отчего по необходимости ему и достается победа; а царя - сражающимся с варварами. А чем демоны страшней людей, тем побеждающий первых блистательнее побеждающаго последних. Если же захочешь знать и причину той и другой войны, то и в этом найдешь большое неравенство. Тот сражается с демонами за благочестие и служение Богу, или желая исторгнуть из заблуждения города и селения, а этот сражается с варварами за отнятые местности, или пределы, или имущества; или же корыстолюбие и несправедливое властолюбие влечет его на сражение, при чем многие цари, желая большаго, теряли и настоящее. Таким образом власть и войны показывают, сколь отличны друга от друга царь и посвятивший жизнь на служение Богу; а еще точнее можно узнать их, обратив внимание на жизнь и дневные занятия того и другого. Окажется, что один поистине обращается с пророками, украшает душу мудростью Павла и постоянно переходит от Моисея к Исаии, от этого к Иоанну, а от него (еще) к другому (из них), царь же постоянно обращается с военачальниками и градоначальниками и оруженосцами; а с какими людьми кто постоянно обращается, тем и уподобляется нравом. Посему монашествующий сообразует свой нрав с нравами апостолов и пророков, а царь - с нравами военачальников и оруженосцев и щитоносцев - людей, предающихся вину и услаждающихся удовольствиями и большую часть дня проводящих в пиршестве, не знающих ничего важнаго или доброго вследствие опьянения. Так и поэтому следует ублажать монашескую жизнь более, нежели жизнь с господством и царствованием и скипетрами.       3. Если мы захотим представить и ночное время, то увидим монаха отличающимся службою Богу и молитвами, воспевающим гораздо раньше птиц, сожительствующим с ангелами, беседующим с Богом, наслаждающимся небесными благами, а начальствующего над многими народами, областями и войсками, и обладающего обширной землей и обширным морем - распростертым на ложе и крепко спящим; потому что монах питается такими яствами, которые не требуют от него глубокого сна, а последнего усыпляет роскошь и питие, удерживающее на ложе до самого дня. У монаха и одежда и стол умеренны и соучастниками в яствах бывают подвизающиеся в той же добродетели, а царю необходимо украшаться камнями и золотом, предлагать блистательный стол и иметь соучастниками, если он неразумен, достойных собственной его порочности, а если имеет ум и смиренномудрие, то может быть честных и справедливых, но много уступающих первым в добродетели. Так, хотя бы царь был любомудр, он даже и мало не может приблизиться к доблестям монашествующего. Он в путешествиях бывает обременителен для поданных, и живя в городе, и наслаждаясь миром, и участвуя в войнах, и требуя податей, и собирая войска, и проводя пленников, и побеждая, и подвергаясь поражению; потому что, подвергаясь поражению, он слагает на подданных собственные бедствия, а побеждая становится невыносимым, украшаясь трофеями, и тщеславясь, и представляя воинам свободу грабить, расхищать, обижать путников, держать города в осаде, разорять домы бедных, от принимающих к себе их требовать каждый день того, чего не позволяет никакой закон, под предлогом какого-то древнего, беззаконного и несправедливого обычая. Притом богатому царь нисколько не вредит такими тягостями, а причиняет зло бедным, как бы по-истине стесняясь богатых. А монах не таков, но, как только покажется, он является приносящим некоторую благодать богатым и бедным, одинаково тем и другим, облекаясь в одну одежду целый год и для питья употребляя воду охотнее, чем другие - чудное вино, для себя не испрашивая у богатых никакой - ни малой ни большой милости, а для бедных (испрашивая) многих и постоянных (милостей), с пользою для тех и других, и для дающих и имеющих получить. Таким образом он есть общий врач, одинаково и богатых и бедных, первых освобождая от грехов добрым увещанием, а последних избавляя от бедности. Царь, даже и повелевая облегчить подати, приносит пользу больше богатым, нежели бедным, а поступая напротив, (тем более) вредит имеющим мало; потому что богатому немного может повредить тяжесть податей, а домы бедных она как поток разрушает, наполняя селения воплями, и ни старости не жалеют сборщики податей, ни вдовства жен, ни сиротства детей, но бесчинствуют во все время, как бы общие враги страны, требуя от земледельцев того, чего и земля не производила.       4. Теперь рассмотрим и то, что монах и что царь доставляет подданным: этот - золото, а тот - благодать Духа, этот избавляет от бедности, если он добр, а тот молитвами освобождает души, одержимые демонами. И если кому-либо случится подвергнуться таким несчастиям, то он проходит мимо царя, как бы бездушного предмета, и поспешает в жилище монахов, как бы избегая волка и прибегая к зверолову, имеющему меч в руке; ибо что для зверолова меч, то для монашествующего молитва. Подлинно, не так страшен для волков меч, как для демонов - молитвы праведников. Посему не только мы в нуждах прибегаем к святым монахам, но и сами цари прибегают к ним в опасных обстоятельствах, как бедные во время голода - к жилищам богатых. Ахав, царь иудейский во время голода и недостатка хлеба не полагал ли надежду спасения в молитвах Илии (3 Цар. 17)? Езекия, имевший такую же власть и державу, находясь в болезни и ожидании кончины, видя наступающую смерть, не прибег ли к пророку, как сильнейшему смерти и подателю жизни (4 Цар. 20)? Также, когда разразилась война и Палестина была в опасности разориться до самого основания, то цари иудейские, распустив войско, и пеших воинов, и стрельцов, и всадников, и военачальников и полководцев, прибегли к молитвам Елисея, так как думали, что служитель Божий заменит для них многие тысячи воинов (4 Цар. 3). Точно также и царь Езекия, когда наступила персидская война, и город с величайшею опасностью колебался до самого основания, и находившиеся на стене дрожали, страшились и трепетали как бы в ожидании грома или всеколеблющего землетрясения, противопоставил молитвы Исаии многим тысячам персов, и не обманулся в надежде (4 Цар. 19); ибо, как только пророк поднял руки к небу, Бог небесными стрелами прекратил персидскую войну, внушая царям почитать служителей Его общими спасителями земли, дабы они научились, принимая от праведников увещания ко всякому доброму и человеколюбивому делу, уважать эти советы и следовать благим внушениям. И не из этого только можно видеть различие того и другого, но, если случится тому и другому пасть, лишиться одному добродетели, а другому царства, то первый легко может придти в себя и скоро, очистив грехи молитвою и слезами, скорбью и попечением о бедных, опять удобно достигнуть прежней высоты; а ниспавший царь будет нуждаться во многих союзниках, многих воинах и всадниках, и конях и деньгах, (пребывая в) опасностях; последний всецело полагает надежду спасения в других, а первый получает спасение быстро вслед за желанием, усердием и переменою нрава; ибо "Царство" небесное, говорится в Писании, "внутри вас есть" (Лк. 17:21). Даже смерть для царя страшна, а для любомудрствующего беспечальна; потому что тому, кто презирает богатства, удовольствия и роскошь, для которых многие желают жить, по необходимости легко переносить и переселение отсюда. Если бы случилось тому и другому быть убиваемым, то один подвергнется опасностям за благочестие, приобретая смертью бессмертную и небесную жизнь, а царь встретит в убийце тирана и искателя власти, представляя после убиения жалкое и ужасное зрелище; а видеть монаха, убиваемого за благочестие - приятное и спасительное зрелище. Притом один будет иметь многих соревнователей его доблестей, подражателей и учеников, молящихся о том, чтобы оказаться подобными ему, а другой много потратит слов в молитвах, умоляя Бога, чтобы не явилось ни одного искателя царства. Даже первого и убивать никто не осмелится, считая нечестием против Бога, если убьет такого, а на последнего восстают многие убийцы, искатели тирании. Поэтому этот ограждается воинами, а тот ограждает города молитвами, не боясь никого; царь всегда живет со страхом и в ожидании убийства, потому что он имеет при себе опасное любостяжание, а монах - безопасное спасение. Итак, кажется, довольно сказано мною о делах настоящей жизни. Если же мы захотим рассмотреть и будущее поприще, то увидим одного в блеске и славе, восхищаемого на облаках во сретение Господа в воздухе, как вождя и наставника спасительной жизни и всякой добродетели; а царь, если окажется пользовавшимся властью праведно и человеколюбиво (но это весьма редко), сподобится меньшего спасения и прославления, потому что они не равны, - не равны царь добрый и монах, живущий в высоком служении Богу; а если он окажется порочным и дурным, наполнившим землю множеством зла, то кто может изобразить бедствия, которыми он будет окружен, сожигаемый огнем, бичуемый, терзаемый, претерпевающий такия страдания, какия невыразимы словом и непереносимы делом? Все это представляя и помня, не должно восхищаться богатыми; ибо и владыка их, как оказывается, не может нимало приблизиться к добродетели монаха. Итак, когда ты увидишь богатого украшенного одеждою, убранного золотом, везомого на колесницах, выступающего в блистательных выходах, не ублажай этого человека; потому что богатство временно, и кажущееся прекрасным истлевает с этою жизнью; а видя монаха идущего одиноким, смиренным и кротким, спокойным и тихим, соревнуй этому мужу, окажись подражателем его любомудрия, молись о том, чтобы сделаться подобным праведнику; ибо "просите", говорит Писание, "и дано будет вам" (Мф. 7:7). Это поистине прекрасно, и спасительно, и благонадежно, по человеколюбию и промышлению Христа, Которому слава и держава во веки веков. Аминь.