ВОСТОЧНЫЙ ВОПРОС* ПРЕДИСЛОВИЕ Двоякого рода побуждения руководили мной, чтобы возвратиться к предмету, в первый раз занимавшему меня более тридцати лет назад303. Это прежде всего горестное сознание, что, по-видимому, нас не миновал тот психологический процесс, в котором мы почерпнули забвение того, что волновало и заставляло страдать наших предков; во-вторых, ряд субъективных переживаний и размышлений, стоящих в связи с занятиями историей Византии. Последние привели меня к заключению, что Византия продолжает до известной степени влиять на нас и даже до настоящего времени доставляет нам заботы и обращает на себя наше внимание как живой организм посредством выпавшего на нашу долю участия в развитии и решении Восточного вопроса. Отсюда уже один шаг к заключению, что на авторе "Истории Византийской империи" лежит обязанность написать историю Восточного вопроса, который логически составляет эпилог к истории Византии. Главное внимание мы посвящаем: наследству, оставшемуся после погибшей Византийской империи; османским туркам, захватившим это наследство, и, наконец, народностям Балканского полуострова и Малой Азии, утратившим с турецким завоеванием государственное бытие и свободу. Это есть историческая тема, имеющая свое начало в падении Византийской империи и утверждении на Балканском полуострове османских турок. Она должна быть разрешена путем исторических исследований переворота, происшедшего вследствие турецкого завоевания, и при помощи литературных данных, а равно дипломатических выступлений, какими правительства Западной и Восточной Европы и отдельные лица реагировали и продолжают реагировать на погром 1453 г. Нужно ли говорить, как наступившая ныне ликвидация Восточного вопроса возвышает интерес темы настоящей работы. Нужно ли распространяться о том, что автора одушевляет горячее желание громко заявить, что мы мало считаемся с запросами, стоящими в связи с разрешением Восточного вопроса. Какой жгучий и справедливый укор правительству 60-х годов прошедшего века можно видеть в словах Тютчева: il y a quelquefois crime et toujours deshonneur а кtre aussi йvidemment au-dessous de sa tвche304. (Письмо о нашей политике от 29 июня 1867 в издании "Старина и Новизна", XXI кн.) I. КАК РАЗВИВАЛСЯ НА РУСИ ВОСТОЧНЫЙ ВОПРОС Так как нынешняя беседа составляет продолжение предыдущей, то считаю нужным напомнить некоторые положения, которые послужат для меня точкой отправления и которые считаю уже доказанными. В народных былинах и в летописи нашли мы достаточно указаний, что русские поняли и были в состоянии хорошо оценить великий исторический переворот, произведенный завоеванием турками Константинополя. На образцах толкований мистической литературы мы могли убедиться, что русские грамотные люди имели достаточно литературного и политического образования, чтобы сделать из пророчеств и предсказаний применение к национальным и историческим потребностям России. Государственно-правовая фикция о Москве - третьем Риме, подкрепленная символистскими легендами о мономаховских регалиях и о белом клобуке, перенесла уже идею Восточного вопроса снизу вверх и сообщила ей форму и содержание государственной системы. Наконец, литературные, философские и правовые построения завершаются теорией, что Византийская империя принадлежит русскому царю по праву наследства, есть его вотчина, которую ему следует добывать. Важная роль, которую приведенные теоретические построения играют в сознании русских людей XV в., приводит к заключению, что вместе с Восточным вопросом на Руси изучается история развития национального самосознания. Этими положениями, если они, конечно, убедительно доказаны, исчерпана задача - ознакомить с происхождением на Руси Восточного вопроса. Предметом нынешней беседы будут внешние и внутренние условия, влиявшие на развитие Восточного вопроса в России. Сущность положения заключается в следующем. Если Восточный вопрос возник органически из исторических и национальных потребностей России, если он не есть случайный нарост в нашей истории, то естественно ожидать, что он будет оказывать громадное влияние на внешнюю политику и на гражданскую жизнь общества. Притязания русских на политическое и церковное главенство в греко-славянском мире представляются по меньшей мере молодым задором или детскими фантазиями, если вспомнить положение305 БЛИЖНЕВОСТОЧНАЯ ПОЛИТИКА РОССИИ С ПОЛОВИНЫ XV в., СО ВРЕМЕНИ ПАДЕНИЯ КОНСТАНТИНОПОЛЯ Глава 1 КАК ПОНИМАТЬ ТЕРМИН "ВОСТОЧНЫЙ ВОПРОС" Прежде всего следует заметить, что немаловажные трудности для решения темы заключаются в логическом выяснении самого понятия "восточный", которые объясняют доселе высказанные разными писателями неодинаковые мнения и часто разногласия по существу дела. Мы не можем следовать за самыми большими авторитетами в этом вопросе: Соловьевым и Данилевским. Первый слишком обобщил понятие, введя в него мотивы и факты всемирно-исторического характера, которые не изменятся и останутся во всей силе и после разрешения тех исторических и культурных нарушений, которые произошли вследствие турецкого утверждения в Европе и порабощения христианских народностей. Второй же выдвинул на передний план борьбу романо-германского и греко-славянского миров и, чрезвычайно обострив присущие обоим исторические притязания, исключил из поставленной проблемы самые существенные элементы, без которых Восточный вопрос никогда не получил бы, для нас в особенности, того значения, с каким он выступает в истории прошедшего и нынешнего столетия. Имеем в виду, между прочим, не сходящий со сцены вопрос о византийском наследстве, печальную судьбу порабощенных мусульманами христиан и вообще разнообразные интересы народностей Балканского полуострова, утративших свободу и государственную территорию вместе с турецким завоеванием. Нельзя, конечно, не видеть, что острая постановка Восточного вопроса в разные периоды имеет себе объяснение не в антагонизме Востока к Западу и даже не в расовой противоположности романо-германского и греко-славянского миров, вообще не в отвлеченном принципе, а в весьма реальном историческом факте. Это есть историческая тема, имеющая свое начало в падении Византийской империи и в утверждении турок-османов в Константинополе и на Балканах. Эта тема разрешается путем исторического исследования переворота, происшедшего вследствие турецкого завоевания, а равно посредством выяснения исторических прав завоеванных турками народов. Как историческая тема Восточный вопрос должен быть изучаем при помощи литературных и дипломатических материалов. И правительства Западной и Восточной Европы, и частные лица - как дипломаты, так и литераторы - реагировали в свое время и продолжают доселе реагировать на страшный погром, произведенный в 1453 г. Но и будучи сведен в определенные границы, Восточный вопрос далеко не достиг в литературе своего решения и не получил точного определения. Укажем для примера несколько попыток в литературе. В конце прошедшего века этому вопросу профессор Уляницкий посвятил свое сочинение "Дарданеллы, Босфор и Черное море в XVIII веке" (Москва, 1883). Он поставил себе задачей выяснить, в чем заключались исторические традиции и задачи русской политики на Востоке. Сделанные им выводы состоят в том, что вопросы национальный и вероисповедный были лишь в зародыше и служили пока лишь одним из средств России в ее стремлении к обеспечению своих ближайших интересов, каковыми были: безопасность русско-татарской границы и экономическое развитие южнорусских окраин того времени (т.е. XVIII в.?). Уляницкий, как говорит проф. Мартене в своей рецензии306, желал доказать, что все отношения России к Турции имели в особенности в виду добиться свободы прохода для русских судов через Босфор и Дарданеллы и вообще свободы судоходства на Черном море. Экономическая сторона Восточного вопроса у него выделена в самостоятельное исследование от национальной и вероисповедной. Неосновательно выдвинув на первое место экономические интересы и подчинив им национальные и вероисповедные, автор высказывает мысль, что не следует относиться "слишком серьезно" к заявлениям нашим о единоверии и единоплеменности, ибо это было лишь политическим средством, в действительности всегда имелись в виду "интересы" России. Против этой тенденции высказался проф. Мартенс и справедливо указал, что нельзя было бы объяснить преобладающее положение России в Константинополе со времени Екатерины II, если б она не имела постоянных и верных союзников в самом населении Оттоманской империи. И западноевропейские историки совершенно ясно определяют положение дел, когда утверждают, что благодаря племенному и духовному единству европейских подданных султана с русским народом можно понять влияние России в Турции. Данное в сочинении г. Уляницкого направление в оценке русской политики в Восточном вопросе надолго задержалось в нашей литературе. Весьма широко поставлена тема о Восточном вопросе в сочинении С. Жигарева "Русская политика в Восточном вопросе" (Москва, 1896, в 2 томах). Автор выступает, однако, с печальным признанием, что в нашей печати сведения и суждения о фактах, касающихся этой темы, крайне сбивчивы и противоречивы вследствие отсутствия твердо установившегося взгляда на Восточный вопрос, и приводит мнение, высказанное нами 30 лет назад, что, в сущности, у нас нет даже и пособий для ознакомления с историей этого вопроса. Попытаемся войти в рассмотрение взглядов автора, изложенных у него во введении. Прежде всего, находя мнение Соловьева307, считающего Восточный вопрос одним из моментов исконной борьбы между Азией и Европой, не обнимающим существа дела, вообще слишком широким, равно как устранив теорию Данилевского, полагающего сущность Восточного вопроса в борьбе романо-германского, или католического, мира с греко-славянским, или православным, как слишком ограничивающую значение и смысл Восточного вопроса для России, автор старается дать свое определение избранной теме. Точкой отправления он считает тот несомненно основной факт, вследствие которого на месте Византийской империи возникла Оттоманская и вместо православного Царьграда - мусульманский Стамбул. Таким образом, основным мотивом в Восточном вопросе нужно полагать тот новый порядок вещей, который был создан в Юго-Восточной Европе мусульманским завоеванием, и в тех обязательствах, какие самой природой были возложены и частию добровольно приняты Россией, как православным государством, по отношению к подчиненным туркам христианским народностям Балканского полуострова. Нельзя отрицать, что здесь точно и правильно намечена не только пограничная линия, но частию и самая сущность подлежащего определению вопроса. Но в дальнейшем развитии темы автору не так посчастливилось, как в первом случае. Именно, вместо того, чтобы следить последовательно и осторожно за постепенным развитием указанного уже факта турецкого завоевания и дать понять, как мало-помалу назревали в связи с ним новые факты, осложнявшие положение дел, г. Жигарев очень рано и, как нам кажется, не к пользе своей темы ввел в свое рассуждение и вопрос о проливах и заботу России об обеспечении своих материальных интересов на Востоке. Чувствуя, однако, что это слишком неуместно, он заметил: "Отношения России к Турции не могли исчерпываться одними материальными интересами русского народа на Востоке" (с. 25). Конечно, так, но тогда и напрасно было выдвигать их на место тех факторов, которые "резко били в глаза и на первых же порах после падения Византии должны были определить всемирно-историческую роль России на Востоке". И само собой разумеется, что автор попал на более верный путь, когда он сделал следующее заключение о роли России в Восточном вопросе: "Взгляд на Москву как на единственную представительницу православия, родственная связь Ивана III с Палеологами и, наконец, вековая борьба восточных народов Европы с исламизмом - вот те главные факторы, которые резко били в глаза нашим предкам и на первых же порах после падения Византии должны были определить всемирно-историческую роль России на Востоке". Но уже не так обоснована дальнейшая мысль, которая, однако же, имеет тенденцию подчинить себе и покрыть те главные факторы, о которых сейчас было говорено. Россия якобы вынуждена была заботиться об обеспечении собственных материальных интересов, требовавших свободы судоходства по Черному морю и проливам, и потому в определение Восточного вопроса автор ввел две задачи: стремление к свободе судоходства и защиту порабощенных турками христиан308. Что автор без оговорок пожертвовал логикой фактов, это не прошло даром для выставленной им системы, в которой лежит уже угроза России и забота о равновесии Европы, которому-де приносит опасность могущественная Россия (с. 49). Вот в конце концов его определение. Восточный вопрос есть "трудная и сложная задача (?), состоящая в том, чтобы обеспечить собственные материальные интересы на Востоке и помочь своим восточным единоверцам и единоплеменникам в борьбе с мусульманством за национальное и религиозное самосохранение, вывести их из турецкого порабощения и ввести в семью европейских народов, не нарушая (?) законных интересов и прав как остальных независимых держав Европы, так и самих турецких христиан". Мы должны с особенным ударением указать на это неуместное радение об интересах Европы, которые являются для нас пугалом в Восточном вопросе, - радение, введенное самими русскими писателями даже в определение понятия Восточного вопроса, так как оно является показателем нашего политического и национального унижения, вызванного ходом восточных дел со второй половины прошедшего века. Было бы излишне умножать примеры, рисующие дипломатические взгляды конца XIX и начала нынешнего века на роль России в европейских событиях. Они рельефно выдвинулись в последних балканских событиях, где интересы Австрии так повелительно господствовали в политике, что в угоду им, как Молоху, приносились в жертву самые важные политические и торговые выгоды балканских народов. Лишь ради курьеза, чтобы указать, как мы облюбовали европейские пользы в нашем собственном домашнем деле, приведем еще один пример. В 1907 г. появилось сочинение Горяинова "Босфор и Дарданеллы". Автор не только выдвинул на очередь самые живые и наболевшие места в изучаемой теме, но имел возможность осветить их "изучением всей дипломатической переписки о проливах". Но почтенный исследователь дал странное направление своей работе. Изучение дипломатической переписки привело его к выводу "о безусловной обязательности международных постановлений о закрытии проливов Босфора и Дарданелл для военных судов всех держав". Г. Горяинов, оказывается, подыскал основания, чтобы оправдать международными актами право Турции все больше и сильнее укреплять Босфор, не пропускать через проливы русские суда и держать нас в постоянном страхе. Какой странный объект исследования для русского писателя! Наивный вывод об общеобязательности международных дипломатических актов объясняется тем, что автор совершенно чужд методологической постановки материала по отношению к поставленному вопросу. Он как будто не догадывается, что дипломатические акты не могут быть поняты вне исторической обстановки, которая влияет на их содержание и редакцию. Как будто нужно доказывать, что дипломаты суть выразители известного настроения своих правительств, что на конференциях и конгрессах дипломаты связаны данными им инструкциями, которые в свою очередь составляют отражение исторических фактов и современной политической обстановки309. Совершенно отвлеченная от реальной жизни и висячая в воздухе позиция, какую занял автор, лишила его трезвого взгляда на международные акты, которые в действительности подвергаются поправкам, дополнениям и ограничениям, т.е. испытывают историческую эволюцию, как все создания человеческого ума. Отрешение автора от исторической обстановки стоит в связи с недостаточным знакомством его с теми фактами, которыми вызваны самые дипломатические акты. Вследствие того у него поставлены в неверное освещение важные события. Так, герцеговинское восстание 1875 г., вынесенное из круга подобных же фактов освободительного движения христиан из-под турецкого господства, получает под пером г. Горяинова такое освещение: "Летом 1875 в южных округах Герцеговины вспыхнуло восстание среди христианского населения, притесненного сборщиками податей... Чтобы прекратить кровавую борьбу, которую Турция не была в силах преодолеть..." и проч. (с. 285). Можно бы подумать, что это пишет не Горяинов, а какой-нибудь Халиль или Реуф-эфенди! Постановка всей темы в книге Горяинова совершенно отвлеченная, как будто он задался целью защитить Запад от посягательств России. Так, он позволяет себе выступить с советом (II. 508): "Россия должна доказать, что при решении Восточного вопроса не имеет ни малейшего намерения посягать (!) на законные интересы и права западных держав". Задачи России он ограничивает в рассуждении Восточного вопроса такими скромными пожеланиями (с. 502): они состоят "в решении вопроса о проливах в смысле полной свободы плавания по ним для русского флота и в обеспечении независимости и самостоятельности восточных христиан". Весьма можно пожалеть, что автор так узко смотрит на свою тему и так бережливо использовал бывшие в его распоряжении документы. Но он дает хорошее доказательство того, как мы уклонились и в самой теоретической постановке вопроса от реальных и властно поставленных ходом истории наших обязательств по разрешению Восточного вопроса. Из сказанного можно заключить, во-первых, что у нас далеко еще не выработано точное определение существа Восточного вопроса, во-вторых, что в самом понятии о Восточном вопросе встречаются значительные трудности. Мы уже видели, что есть очень широкие определения, исходящие из противоположностей между Азией и Европой и из расовых и религиозных различий греко-славянского и романо-славянского миров, в которых Восточный вопрос хронологически отодвигается в глубокую даль веков. В большинстве господствуют, однако, такие взгляды, в коих основным факторам придается не то значение, какое следует, вследствие чего в самое понятие Восточного вопроса привносится несущественные и, во всяком случае, второстепенные элементы. Обращаясь к решению поставленного вопроса, мы должны сказать, что в качестве исторической темы он необходимо подвергается эволюции и допускает влияние на него разнообразных элементов, как хронологических, так в особенности народных, соответственно национальности исторических писателей. Вследствие этого необходимо нужно считаться с различиями в определении этого вопроса у западноевропейцев и у нас; у народов Балканского полуострова взгляды на Восточный вопрос отличаются и от наших, и от западных. Нужно строго считаться с тем, что по существу западноевропейская политика в этом вопросе состоит в принятии наилучших средств, чтобы предотвратить возможность разрешения Восточного вопроса в выгоде России, иначе говоря, не допустить Россию до вступления в константинопольское наследство, которое составляет, собственно, не существо Восточного вопроса, а одну из задач ликвидации его. Чтобы найти твердую почву для обоснования дальнейших положений, мы должны прежде всего устранить из нашей темы все то, что к ней привзошло со стороны, и главнейше - оставить пока без обсуждения вопрос об интересах России, так как нельзя же думать, что из них выросло значение Восточного вопроса. Легко понять, что Восточный вопрос не остается в своем первоначальном виде со времени его нарождения и до наших дней. Поэтому возможна одна постановка его в XV в., причем главными в нем факторами были: Византийская империя, подчиненные мусульманскому господству христианские народы и завоеватели Константинополя - турки; другая - в новое время. В последнем случае при тожестве двух главных факторов (мусульманская империя и подчиненные ей христианские народы) появился новый в лице великих держав, опекающих Турцию и ревниво оберегающих каждая свои политические и торговые интересы. Сущность Восточного вопроса ныне может быть выражена немногими и простыми словами: это есть, во-первых, политическая форма, в какую выльется государственное и экономическое положение христианских народов Балканского полуострова, во-вторых, сюда относится вопрос об европейских владениях Турецкой империи. Так в действительности рассматривается постановка Восточного вопроса у большинства французских писателей310. Сорель особенно удачно намечает содержание нашей темы в следующих словах: "С тех пор как появились турки в Европе, народился и Восточный вопрос"311. Очень популярный в трактуемом вопросе писатель Дрио312 устанавливает следующую границу: "Наступление ислама в Европе и Азии со стороны Босфора и Дарданелл дало происхождение Восточному вопросу. История его есть в собственном смысле постепенное усиление соседних народов на счет мусульман". Имея в виду, что владение историческими странами, занятыми мусульманами, представляет капитальную важность, что европейские народы имеют ныне в Азии жизненные интересы, что владеющий Константинополем и Передней Азией может сделаться господином старого материка, - вся Европа с беспокойством (avec anxiйtй) смотрит на развитие Восточного вопроса. Благодаря своему географическому положению юная и окрыленная надеждами Россия командует им с севера от Дуная до Памира. Равно и Франция имеет по всем восточным берегам Средиземного моря очень древние материальные и моральные интересы, коими не могла бы пожертвовать, не обманув доверия тех, кто привык опираться на нее со времени крестовых походов. И Австро-Венгрия, которая становится более и более дунайской империей, не хочет допустить, чтобы ей был отрезан путь к Архипелагу, в то же время Германия из опасения, чтобы Австрия не повернула к Рейну и Эльбе, толкает ее на юг. Англия, не желая допустить, чтобы ей была отрезана дорога от Средиземного моря в Индию... старается сдерживать за Черным и Каспийским морем продолжающий постепенно катиться "огромный русский ледник". Этот Восточный вопрос приобретает в наше время чрезвычайно выраженный экономический характер, становясь отчаянной борьбой за жизнь, которая бросает друг на друга даже родственные народы. С точки зрения французского писателя, Восточный вопрос может быть определен как процесс падения политической власти ислама. Если это определение не вполне удовлетворяет нас тем, что считается более с ликвидацией Восточного вопроса, а не с его происхождением и постепенным развитием, тем не менее и логически, и формально оно более соответствует существу дела, чем наши русские определения. Оно, во всяком случае, дает правильное место первостепенному фактору Восточного вопроса - турецкому завоеванию христианских народов Балканского полуострова и Малой Азии. Возвращаясь к постановке вопроса с русской точки зрения, мы приходим к след. заключениям. Примешивать выдвигаемые у Соловьева и Данилевского мировые отношения к тем, которые обусловлены турецкими завоеваниями в Европе, и потому казалось бы недопустимым, что первые имеют длительный всемирно-исторический характер и что начало их не поддается хронологическим определениям, между тем как вторые составляют порядок исторических фактов и отношений, обусловленных хронологически и географически. Относительно первых нельзя ставить вопроса о ликвидации, они действуют постоянно и стихийно и останутся во всей силе и тогда, когда вторые перестанут существовать, т.е. когда будут восстановлены территориальные и государственные перемены, вызванные турецким завоеванием. Подходя к окончательной постановке нашей темы и возвращаясь к приведенным выше русским попыткам в определении Восточного вопроса, мы не можем не остановиться в крайнем смущении перед их односторонностью и - что особенно важно - отсутствием в них реального содержания. Наши построения в большинстве проникнуты заботами дать такое определение, которое бы наиболее подходило к западному и в котором бы русский государственный интерес старательно был покрыт совершенно для него враждебными тенденциями великих европейских держав. Мы можем это объяснять лишь тем, что наше политическое положение и слабое влияние в делах Ближнего Востока имело отражение в различных областях и выразилось в научных и литературных произведениях. Восточный вопрос есть вопрос о политических переменах, происшедших на Ближнем Востоке и на Балканском полуострове вследствие турецкого завоевания христианских народностей. История Восточного вопроса состоит в попытках восстановления нарушенных государственных и территориальных прав христианских народов и в освобождении их от мусульманской власти. Способы осуществления освободительных задач в разное время были различны и диктовались политическими и материальными интересами тех государств, которые последовательно достигали наибольшего влияния в европейских делах. Роль России в развитии Восточного вопроса [нрзб.] получила благоприятное направление вследствие особенных обстоятельств, между которыми вопросы о византийском наследстве, а также и об единоверии и единоплеменности порабощенных турками народов имеют первостепенное значение. Глава 2 БЛИЖНЕВОСТОЧНАЯ ПОЛИТИКА РОССИИ С ПОЛОВИНЫ XV в. Громадное значение в истории завоевания Константинополя турками, а равно и в дальнейших отношениях между Оттоманской империей и эллинами с патриархом во главе их имеют личные отношения завоевателя Магомета II с патриархом Геннадием Схоларием. Вследствие этих недостаточно выясненных отношений патриарху, а чрез него и всему эллинскому народу пожалованы были важные церковные и политические преимущества, каковые в главных чертах остались за греками и до последнего времени. В этом положении дела заключается зерно, из которого развивается последовательная история взаимоотношений между турецким правительством и патриархатом. Новейший историк Оттоманской империи313 позволяет об этом судить в следующих выражениях. "Хотя султан разрешил совершить посвящение Схолария приближенным к нему митрополитам, но в действительности Схоларий сделался патриархом по милости нового властителя и главы магометанского вероисповедания, и в этом заключается существенное значение вопроса. Высшая духовная власть без колебания приняла новый порядок вещей для эллинов и восточных христиан. Население империи и большинство эллинов были в подчинении у этой власти, так что уже в самом начале новой эры исключился всякий повод к оппозиции со стороны новых подданных, обязанных к уплате повинности в виде хараджа! По всем видимостям Магомет был спокоен за порядок в завоеванном городе, ибо уже 18 июня, т.е. через 20 дней после сдачи Константинополя, отправился в Адрианополь, где была eго столица, оставив во вновь занятом городе весьма незначительный гарнизон". Хотя в завоевании Константинополя турками совершилось событие всемирно-исторической важности, затронувшее жизненные интересы тогдашней Европы, тем не менее оно не вызвало непосредственного военного вмешательства со стороны европейских государств, и главным образом потому, что не было оценено по всем своим последствиям в Риме, центре тогдашней мировой политики. Большинство политических деятелей, в особенности итальянских, увидело в этом лишь акт справедливого возмездия схизматическим грекам. "Сегодня собраны на совет кардиналы для обсуждения дела о посольстве государя Белой России Иоанна. Послы пришли с тем, чтобы бить челом папе и помолвить дочь бывшего деспота Пелопонниса, которая воспитывалась вместе с двумя своими братьями в Риме на средства апостольского престола. Указано жить послам во дворце Монте Марио, пока будут приняты решения относительно брака и церемонии приема посольства, ибо явились некоторые сомнения насчет разностей обряда. Решено: брак одобрить и совершить торжественную церемонию в базилике апостолов Петра и Павла, в присутствии прелатов. Эти постановления обусловлены следующими мотивами: русские приняли постановления Флорентийского Собора и имели назначенного от Римского престола латинского архиепископа; они просят назначить к ним посла, который бы, осведомившись об их вере, исправил то, что окажется ошибочным; наконец, они заявляют послушание Римской Церкви. Мая 25-го послы были приглашены в секретную консисторию, они поднесли пергаментную грамоту, в которой князь просит дать веру его послам, поздравили папу с восшествием на престол и предложили подарки - шубу и 70 соболей". Этот любопытный документ бросает яркий свет на характер сношений между Москвой и Римом. Коллегия кардиналов вычитала в письме князя гораздо больше, чем в нем заключалось. Для этого истолковываются в желательном смысле общие выражения: высказывать почтение или бить челом, будто бы у русских одно и то же, что заявить о своем подчинении. Конечно, может быть, что Вольпе обещал гораздо больше, чем имел право. Так или иначе все дальнейшее происходило согласно церемониалу. На 1 июня 1472 г. назначено было торжество в базилике св. Петра. Невесту сопровождали знаменитые дамы: королева Боснии Екатерина, мать Лаврентия Медичи Кларисса Орсини, знатные римлянки, флорентинки и сиеннки, равно представительницы кардинальских домов. При совершении обряда произошло довольно важное недоразумение, которое многих привело в смущение. Когда потребовались кольца, русский посол сказал, что у него нет колец, так как у русских нет этого обычая. Хотя церемония доведена была до конца, но на следующий день в сенате папа выразил сожаление, что обряд совершен без соблюдения законных условий и что это было замечено слишком поздно314. Снабженная рекомендательными письмами папы и кардинала Виссариона София отправилась в Россию 24 июня. Дорогой ей приготовлены были торжественные встречи в итальянских городах. В летописях Болоньи сохранились интересные данные об ее внешности. Она была невысокого роста, имела возраст 24 лет, глаза ее блистали, как искры, белизна кожи свидетельствовала об ее происхождении. Она показывалась в публике одетой в пурпуровое платье и парчовую мантию, подбитую горностаем. На голове носила убор, блистающий золотом и жемчугом. Взоры всех привлекал драгоценный камень в виде застежки на левом плече. Самые знатные молодые люди составляли ее свиту и спорили за честь держать узду ее лошади. К 1 сентября София была в Любеке, 11 октября принимали ее псковичи, поднесшие ей в дар 50 рублей. Только в начале зимы, к 12 ноября, добралась она до Москвы, где немедленно было совершено бракосочетание. Вскоре после того постигла немилость главного деятеля по переговорам о браке, Ивана Фрязина, или Вольпе. В высшей степени интересны для занимающего нас вопроса сведения, полученные великим князем по этому вопросу из Венеции. Здесь имеется первое хронологически указание на константинопольское наследство, принадлежащее Ивану III в силу брака его на наследнице Палеологов315. Греческая царевна не заслужила особенной любви в своем новом отечестве, а потому об ней мало записано в московской летописи. Первое неблагоприятное обстоятельство, могшее повредить Софии, состояло в поведении сопровождавшего ее папского легата Антония. Когда митрополит Филипп узнал об его намерении вступить в Москву с преднесением латинского креста, то приказал объявить: если папский посланец со своим крестом войдет в одни ворота, то митрополит выедет в другие. Поэтому царь Иван поспешил отправить боярина, который отобрал крест и спрятал его в сани. Бояре и слуги царя не любили гречанку за то, что она завела новые обычаи при дворе, ослабила их влияние на царя, и никак не могли ей простить, что с тех пор важные дела стали обсуждаться не в думе, а в царской спальне, что в Москве появилось много иностранцев, что стали строить большие каменные здания и вносить новшества, к которым москвичи относились с подозрением. Но в наших глазах, супруга Ивана III прекрасно поняла свое положение и пожертвовала своему новому отечеству всеми своими симпатиями. Нет сомнения, что она, содержавшаяся на средства папы, была воспитана в католическом обряде и, конечно, перед отправлением в Москву получила наставления относительно веры. Но она разрешила деликатную задачу совсем не так, как ожидали ее руководители. С первого же шага в пределах русского государства она отрешилась от всех внушений и советов, изумив сопровождавшего ее епископа Антония тем, как в Пскове стала принимать благословение у русского духовенства, посещать церкви и прикладываться к иконам. В Московском царстве она действительно заявила себя христианкой восточного обряда, не пыталась возобновлять сношений с Римом и во что бы ни стало поддерживать связи или приглашать в Москву своего брата Андрея, жившего на пенсии у папы и пользовавшегося подачками от разных западных государей. Правда, он был в Москве два раза (в 1480 и 1490 гг.), но гостил не подолгу и довольствовался получением денежных подарков. Прежде чем входить в рассмотрение вопроса о том, как воспользовались государственные люди России браком Ивана III на византийской княжне для обоснования прав царя на константинопольское наследство, как о том делала определенные указания Венецианская республика, и притом немедленно после заключения "благополучнейшего брака", мы должны взвесить то обстоятельство, что в 1472 г. действительным представителем прав на Византийскую империю по праву наследства был, собственно, брат Софьи, сын деспота Фомы Андрей Палеолог. Хотя римская курия назначила Фоме значительное содержание в 6000 1/2 дукатов, т.е. около 20 тысяч рублей, но его притязания на императорский титул и на владение Византийской империей слишком подняли его требования, так что он жаловался направо и налево на свое необеспеченное положение и умер в 1462 г., оставив свой неудовлетворенный иск своим сыновьям Андрею и Мануилу, из коих второй, перешедший в мусульманство, не идет здесь в счет. Андрей так же, как и его брат, не оправдал надежд Виссариона и вышел довольно пустым человеком, который жил операциями на свой титул316, не пользовался значением при папском дворе и не имел доброй славы среди римлян317, хоти и был католической веры. Он большую часть времени употреблял на изобретение способов повыгодней передать свой титул и права. Для чего путешествовал по Европе, вступал в сношения с коронованными особами и разными титулованными лицами и получал от них денежные выдачи, составлял в их пользу акты о передаче своих прав. Наиболее важный документ этого рода есть условие, заключенное между Андреем Палеологом и французским королем Карлом VIII, сторону которого представлял кардинал Раймонд318. Этот любопытный акт заключается в следующем. "В субботу, 6 сент. 1494 г., в церкви св. Петра в Монторио (в Риме) кардинал Раймонд и светлейший Андрей Палеолог, деспот Романии, на месте, где блаженный князь апостолов принял мученический венец, составили акт сей в присутствии свидетелей и нотариев. Деспот Романии сказал, что по смерти Константина Палеолога, его дяди, умершего бездетным, он остался единственным наследником Византийской империи. Будучи изгнан из своего отечества уже 30 лет, потеряв свое деспотство Морею, покинутый всеми христианскими князьями, которых напрасно умолял о помощи, он не имеет средств к осуществлению своих законных притязаний и потерял надежду увидать когда-либо освобожденным свое отечество. Но теперь, узнав по дошедшим слухам, что христианнейший и непобедимый король франков изъявил согласие принять оружие для освобождения христиан, он решился употребить все зависящие от него средства, чтобы оказать содействие этому предприятию. Самым лучшим к тому средством он считает уступку своих прав на императорскую константинопольскую корону Карлу, как государю, который всех способней осуществить таковые. Посему, следуя своему свободному желанию и доброй воле и находясь в полном и совершенном сознании, он уступает и безвозвратно переносит на христианнейшего короля франков и его законных наследников все права, какие он имеет и будет иметь на империю Константинопольскую и Трапезунтскую, на деспотат Сербию и на все владения, герцогства и графства, зависимые от названной империи, со всеми титулами, инсигниями, привилегиями и прерогативами, с ними соединенными". За подписями свидетелей и нотариев следуют денежные обязательства, данные кардиналом от имени французского короля. Со времени утверждения последним этого акта деспоту Андрею уплачивается пожизненная пенсия в 4300 дукатов. Кроме того деспоту жалуется сотня уланов, содержимых на счет французского правительства, во главе коих он будет являться на службу короля, не позже шестимесячного срока король предоставит Андрею Палеологу земельную собственность доходностью не меньше 5000 дукатов, употребит все средства для возвращения ему его удела в Пелопоннисе и, наконец, поддержит перед правительством папы вопрос о правильной выплате пенсии в 1800 дукатов, назначенной ему Сикстом IV. Весьма сомнительно, был ли этот акт утвержден Карлом VIII, который, хотя и предпринял поход в Италию с целью осуществления предприятия против турок, но встречен был недоброжелательно итальянскими князьями, и в частности папой Александром VI. По свидетельству испанского историка Цуриты, Андрей Палеолог со своими правами на константинопольское наследство обращался ко многим государям, и между прочим к Фердинанду и Изабелле Испанским, которым за денежное вознаграждение уступил эти права, о чем упомянул в своем завещании от 7 апреля 1502 г. Но этим не ограничиваются сохранившиеся следы передачи прав на византийское наследство. В Мадриде, в архиве герцогов Альба, отыскался еще документ, выданный от имени Андрея Палеолога в пользу графа Осорно Петра Манрика. Мы жалуем, говорится в этом акте, вам и вашим законным наследникам и преемникам право носить герб и инсигнии константинопольских императоров Палеологов, без права, однако, передачи этой привилегии другим лицам. Кроме того, вам предоставляется право возводить в палатинские графы, в рыцари и наделять личными правами тех, кто их не имеет по рождению. Все ваши подобного рода распоряжения мы заранее скрепляем властью нашего императорского величества. Этот акт дан 13 апреля 1483 г., в 10-й год царствования Андрея. Из предыдущего можно видеть, что права на константинопольское наследство предлагались многим лицам на Западе и что вопрос о вотчине, которую следовало отыскивать на Востоке и на Балканском полуострове посредством войны с турками, не мог быть чуждым и странным для многих князей в последние годы XV в. Что подобные притязания не нашли себе выражения в русских памятниках того же периода, хотя, по всем вероятиям, деспот Андрей во время своих побывок у сестры в 1480 и 1490 гг. не преминул заинтересовать и московских людей в упомянутых правах, - это мы можем объяснить скорей осторожностью русской дипломатии, чем другими причинами, в особенности ввиду положения, занятого польским королем по отношению к вопросу о возвеличении чести и достоинства великого князя. Но и независимо от подобного пока проблематичного акта в глазах современников московская царица по смерти своего брата в 1502 г. должна была считаться законной наследницей Восточной империи. Отзвук этого мнения находим в речах папских послов в особенности второй половины XVI в., когда они поощряли московских царей идти войной против турок для принятия законного наследства. Глава 3 ВЗГЛЯДЫ МОСКОВСКОГО ПРАВИТЕЛЬСТВА И РУССКИХ КНИЖНЫХ ЛЮДЕЙ НА ЗАВОЕВАНИЕ ТУРКАМИ КОНСТАНТИНОПОЛЯ К 1472 г. относится брак царя Ивана III с Софией Палеолог. Несомненно, вследствие этого создавались особенные отношения в Москве к турецкому вопросу, так как и самая мысль об этом браке внушена была политическими планами. Эта мысль первоначально возникла в Риме у кардинала Виссариона, известного и просвещенного грека, бывшего Никейским митрополитом и перешедшего в католичество. Принимая самое живое участие в семействе деспота Фомы Палеолога, брата погибшего при падении Константинополя царя Константина, Виссарион, в заботах об устройстве судьбы Софии Фоминичны, не терял из виду пользы порабощенного отечества и до конца жизни преследовал планы изгнания турок из Европы. Надежды на участие Московского царя и великого князя в лиге для войны с турками могли быть подогреты таким основательным и авторитетным судьей о Москве, как другой кардинал, бывший Московский митрополит Исидор. Хотя мы мало знаем о настроениях Исидора, но все ведет к предположению, что он принадлежал к тому же политическому направлению, что последние Палеологи. Значение его в занимающем нас вопросе видно из того, что самая живая струя известий о взятии Константинополя, вошедшая в записки и сборники позднейшего происхождения, берет свое начало в его донесениях папе, письмах к Виссариону и другим кардиналам и посланиях к разным владетельным князьям. После окончательного подчинения турками Пелопонниса, где держались еще Дмитрий и Фома Палеологи, последний бежал в Корфу, а потом в Италию, между тем как первый стал пенсионером турецкого султана и отведен был в Константинополь. Фома Палеолог нашел в Риме радушный прием, которым он, конечно, обязан был своим соотечественникам, кардиналам Виссариону и Исидору. Ему выдано было достаточное содержание, которым он пользовался до самой смерти (12 авг. 1465 г.). В семействе его были два сына, Андрей и Мануил, и две дочери, Елена и София, все они получили воспитание в Риме на счет папы и, без сомнения, в латинском обряде. В 1469 г. начались сношения между Римом и Москвой по делу о браке греческой принцессы с Иваном III, причем, между прочим, обнаружилось, что за нее сватались до того французский король, миланский герцог, кипрский король и итальянский князь Карачиоло. Как оказывается из письма Виссариона к коммуне города Сиенны от 10 мая 1472 г., начало переговоров с русским князем следует приписывать влиянию этого кардинала. "В Болонью я воротился с послом государя великой России, который направляется в Рим, чтобы заключить брак между племянницей греческого царя и своим государем. Это предмет моих забот и попечений, я всегда питал благорасположение и сострадание к царевичам, пережившим страшную катастрофу, и считал своим долгом помочь им". Любопытно, что в русских летописях отмечен начальный момент переговоров совершенно правильно: "Зимой 1469 г. пришел из Рима от кардинала Виссариона грек по имени Юрий и принес великому князю письмо. Доверенным лицом со стороны царя Ивана был Иван Фрязин, или, как выяснено исследованиями иезуита о. Нирлинга, Жан Баттиста делла Вольпе, живший в Москве и пользовавшийся расположением царя. Он отправился в Рим и без особенных затруднений устроил порученное ему дело, о котором сообщаются следующие данные в официальном акте, или Римском Дневнике"319. Сознание религиозных и политических задач, перешедших с падением Константинополя на Москву, выразилось в различных литературных памятниках. У греков распространен был цикл сказаний, имеющих отношение к будущим судьбам империи. Эти сказания сохранились в виде загадок, ямбических стихов, видений благочестивых мужей и разного рода предсказаний. Они пользовались значительным доверием, переписывались и тщательно хранились не только частными лицами, но и правительством. В трудные годины было в обычае обращаться к ним за советами и указаниями. Константинопольская чернь до самого последнего дня осады города ждала обещанного свыше чуда освобождения. Известны предсказания Льва Мудрого, патриархов Мефодия и Геннадия и, наконец, Сивиллины книги пророчеств. Основной мотив всех подобных сказаний один и тот же: Византию посетят бедствия от внешнего врага, но она будет спасена чудесно, посланным свыше царем. Не было недостатка в попытках приурочить темные факты и неопределенные намеки к определенным эпохам и историческим лицам, вследствие чего разрастался основной цикл, унося в позднейшие эпохи более или менее значительные наросты из пережитых фактов и отношений. Так, в X в. пророчества применялись то к арабам, то к славянам, в XII в. к норманнам и крестоносцам, в XIV и XV вв. к туркам. Развитие этого мистического творчества остановилось лишь после завоевания Константинополя турками - последний момент, к которому приурочена большая часть сохранившихся предсказаний. Эти предсказания хранились, между прочим, в царской библиотеке, и цари нередко сообразовались с ними в своих действиях. Греческие писатели и поэты оставили довольно подробное описание означенных пророческих сборников, равно как символических фигур и знаков, которыми они были украшены. Нет сомнения, что предсказания не оставались в течение средних веков в одной раз сложившейся форме. И в самой легенде, и в сопутствующих ей иллюстрациях должна быть предполагаема некоторая подвижность и изменяемость, которая обеспечивала пророчествам удобоприменимость к разным эпохам, лицам и положениям. Большая часть этих предсказаний хранится в библиотеках ватиканской, парижской, палермской и венецианской, некоторые, однако, уже изданы. Так как русские интересовались Константинополем и заимствовали оттуда литературные произведения, то, конечно, и памятники мистического содержания стали известны на Руси довольно рано. Во всяком случае знакомство с ними было раньше половины XV в., ибо в летописных известиях о взятии Царьграда встречаемся уже с пророчествами о судьбах империи и с русскими на них толкованиями. Плоды византийской метафизики и мистики распространялись у нас и в частных сборниках, каковы "Цветник", "Лебедь", "Книга Льва, царя премудрого", и принимались в официальные памятники, например в Степенную книгу. Это были не всегда переводы с греческого, но и вольные толкования оригинала. У нас особенно пришлись по вкусу пророчества Льва Мудрого и Мефодия, а также истолкованная патриархом Геннадием символическая надпись на гробнице Константина Великого. В пророчестве Льва говорится, что турки не долго будут владеть Царьградом, ибо явится некий народ - xantтn genos, который победит измаильтян и овладеет Седмихолмием. Русским книжникам полюбился этот извод, ибо в нем находило удовлетворение национальное чувство. В переводе на русский xantтn genos значит "русый народ" - разве не соблазнительно было русскому читателю увидеть здесь "русский народ"? Поэтому в летописи находим греческое сказание переделанным в смысле издавна предсказанной русским миссии - освободить Константинополь от турок. Но что это толкование не было слишком смелое и насильственное, а, напротив, совпадало с чаяниями всего православного мира, доказывается одним местом грузинской летописи, которое, по объяснению академика Броссе, также объясняет пророчество об избавлении Византии от власти турок в смысле русской миссии. Пророчество Мефодия приписывает освобождение Константинополя какому-то доброму царю, который придет из влажной страны. В русских переделках к этому пророчеству приложено такое толкование: полуночный сей самодержец есть царь и великий князь московский; сей бусурманскую магометанскую скверную ересь и богопротивный закон истребит и потребит и погубит до конца. В том же национальном смысле истолкована была русскими и надпись на гробнице Константина. Составители летописных сказаний, дав отчет о завоевании турками Константинополя, имели, таким образом, свои основания сейчас же успокоить читателя ссылкой на мистическую литературу. Обращаясь с угрозой к Магомету II, летописец имел за собой, так сказать, факты: если исполнились предсказания о судьбе Константинополя в других частях, то почему же не исполниться и тем, по которым русскому царю суждено окончательно победить турок и воцариться в Константинополе. Таким образом, в летописи и в памятниках мистической литературы мы видим уже две струи, которыми вливается в Московское царство политическая идея Восточного вопроса. Этими путями приходило в движение народное чувство, подготовлялось в русском обществе сознание задач по отношению к Восточному вопросу. Русские грамотные люди стали задаваться мыслью разъяснить для себя и для других значение миссии, которая указывалась России императором Львом и патриархом Мефодием. Внешними стимулами в этой философской работе были факты для всех очевидные, ибо на лице земли остается один свободный православный народ - русские. Сюда, в Москву, после падения Константинополя бежали многие греки, здесь нашла приют и гонимая исламом православная Церковь; не здесь ли, итак, на будущее время должны решаться судьбы православия. Результаты подобной внутренней работы, и тоже происходившей исключительно на русской почве, сказались в блистательном развитии фикции о Москве - третьем Риме. И ныне, говорится в летописи, греки хвалятся царством благоверного царя русского от того взятья Магометова и до сих лет. Что это за похвала греческая русским царством? Писатель, которому первому принадлежит честь ясно формулировать с русской точки зрения провиденциальную миссию России в Восточном вопросе, несомненно, был хорошо начитан в летописях и мистической литературе. Это был, однако, весьма скромный монах, живший в одном из псковских монастырей. "Человек я сельский, - говорит он о себе, - хотя и знаю грамоту, но еллинской науки не проходил, ораторских сочинений не читал и с мудрыми философами в беседе не бывал". Следовательно, это человек русской почвы, мы знаем только имя его - старец Филофей. В высшей степени любопытно - и это стоит особенно подчеркнуть, - что русская религиозная и политическая миссия выражена была в первый раз в псковском монастыре вскоре после присоединения Пскова к Москве. Старец Филофей изложил свои воззрения в форме писем к великому князю Василию Ивановичу и дьяку Михаилу Григорьевичу. Как можно заметить из содержания этих писем, грамотных людей весьма занимала тогда мысль: как объяснить падение греческого государства, естественными или сверхъестественными причинами. Ответа на этот вопрос искали то в библейских книгах, то в хронографах, то в комбинации чисел от Адама и до XV в., наконец, в небесных знамениях. Псковский монах старается предостеречь современников от подобных расследований, ибо они не могут привести к решению трудных вопросов. Причина падения греческого государства, по мнению его, заключается в том, что греки изменили своей вере и перешли в латинство. Есть большая разница между отпадением от православия латинян и турецким порабощением православных греков. Первые добровольной изменой православию при императоре Карле и папе Формозе действительно ослабили Вселенскую Церковь, вторые же, завладев греческим царством, не повредили веры, не принимают насильственных мер к обращению греков и не уничтожили Вселенской Церкви. По существу дела даже нельзя и говорить о падении православного греческого царства. Оно только переместилось и продолжает существовать там, куда ныне перенесена Вселенская Церковь, где без перемен сохраняются апостольские предания и где блюстителем церковного чина является свободный царь. Ныне не может быть речи ни о римском царстве, ни о константинопольском. В Риме нет царя, и как столица вселенского христианства он перестал еще иметь значение с VIII в.; второй, или новый, Рим, т.е. Константинополь, после турецкого завоевания также не может считаться главой православия, ибо и в нем недостает преемства царской власти. В силу таких соображений русский патриот последовательно приходит к постановке своей известной фикции: третий Рим есть Москва, которую и развивает весьма остроумно. Хотя прежние христианские царства погибли, но Вселенская Церковь должна быть вечна. А как старые пророчества и предсказания прямо усвояют русскому народу освобождение Константинополя и господство в нем, то ясно, что нынешнее ромэйское царство есть российское царство, в котором, как в фокусе, сосредоточились все христианские народы. Два Рима пали, третий, т.е. Москва, во всей вселенной блистает, как солнце, а четвертому Риму не бывать. Нашедши для себя разрешение трудной задачи, русский книжник старается ознакомить других с своими выводами и сообщает их великому князю и приближенным к нему лицам. Правда, с новым званием Москва должна принять на себя и новые задачи, которые старцем Филофеем не затронуты; эти задачи будут потом выяснены другими грамотными людьми, на основании новых материалов. Только в титуле великого князя Филофей намечает и политическую сторону своей фикции: "Православному христианскому царю и владыке всех, браздодержателю святых Божиих престолов святой Вселенской и апостольской Церкви, воссиявшей на место Римской и Константинопольской, державному царю святой соборной и апостольской Церкви третьего Рима, которая в концах вселенной паче солнца светится". Прежде чем продолжать о том, какое влияние имела эта фикция в Московском государстве и как умели воспользоваться ею русские политические деятели в ближайшее время, считаем нужным остановить внимание на литературном мнении, которое придает совершенно другое освещение занимающей нас фикции старца Филофея. Представителем этого мнения служит большое имя современного политического деятеля, профессора П. Н. Милюкова. В своих "Очерках по истории русской культуры"320 он неоднократно касается этого вопроса, не придавая, однако, теории о Москве - третьем Риме того политического значения, какое она имеет в нашем изложении. И прежде всего П. Н. Милюков321 ослабляет значение теории старца Филофея тем, что она представляет не оригинальное русское явление, а заимствованное. Именно, в XIV в. в болгарской литературе была выражена мысль о перенесении славы старого Рима и Царьграда на город Тырнов. И будто бы инок Филофей прямо воспользовался формулой болгарского писателя, применив ее к Москве. Псковскому монаху внушил эту мысль царский дьяк Мисюр Мунехин, который передал в Псков московскую литературную новинку - хронограф, составленный для русского читателя в 1442 г. сербом Пахомием, учеником Евфимия Тырновского. Филофею весьма понравилась мысль, и он развивает ее в ряде посланий: великому князю, дьяку Мунехину. Не возражая против приведенной исторической обстановки, я не могу согласиться с истолкованием и освещением исторического факта проф. Милюковым. Он, конечно, согласится со мной, что самое существенное в историографии - освещение фактов, т.е. группировка их согласно руководящей автором основной мысли. Останавливаться на том, что теория Филофея заимствована, и делать из того заключение к ее политической и национальной малосодержательности - едва ли основательно. Во всей истории Восточного вопроса мы встречаем немало идей, пришедших к нам со стороны, но нами усвоенных и воспринятых и обратившихся в наше государственное credo. Разве не со стороны ознакомили нас с нашими единоверцами и единоплеменниками, томящимися под турецким игом; но это не помешало сделаться нашей национальной идеей мысли о борьбе с мусульманством, которая, конечно, придает красочный характер части нашей истории. Таким образом, теория монаха Филофея нисколько не умаляется в своем значении только от того, что она якобы заимствована, ибо нельзя же отождествлять мысли, похожие с широкой и логически проведенной системой Филофея. Практическое применение мыслей инока псковского монастыря можно наблюдать уже в XV в., хотя "Хронограф" стал ему известен не ранее 1511 г., будучи сообщен ему из Москвы дьяком Мунехиным. Официальное применение занимающей нас теории доказывается в особенности тем, что она почти дословно внесена в акты, относящиеся к учреждению на Руси патриаршества, и повторена почти буквально Цареградским патриархом Иеремией. Фикция о Москве - третьем Риме получает для себя освещение в фактах всеобщей истории; в двух-трех словах попытаюсь наметить, сколько она выигрывает с общеисторической точки зрения. Европейские народы, основав государства на развалинах Римской империи, весьма внимательно заняты были мыслью о создании своей империи. Империя Карла Великого есть фикция, теоретически разработанная Алкуином и Эйнгардом. Франкский король и его ученые сотрудники понимали, что восстановлять Римскую империю при существовании таковой в Византии нельзя, а между тем для осуществления политических задач Карла необходимо было обосновать права его на императорский титул. В официальных известиях того времени выставлены следующие основания, которыми обусловлено право Карла Великого на императорский титул: вакантность трона, хотя на престоле византийском сидела царица Ирина, фактическое обладание Римом, ибо императором должен быть тот, кто владеет Римом. Но как слабы были эти основания, видно из того, что Карл Великий и его преемники употребили все усилия подкрепить свои права на новый титул родственными связями с византийскими царями. После Каролингов императорский титул усвояют себе Оттоны. Наконец, входит в употребление фикция: римский император германской нации. Московская фикция должна быть рассматриваема в связи с указанными западноевропейскими и, по моему мнению, обставлена лучше их. Московская теория не может быть рассматриваема как pium desiderium (благое пожелание) частного человека. Она воспринимается и разрабатывается в разнообразных направлениях и служит основанием для политических притязаний московского правительства: словом, она получила у нас государственно-правовое значение. И прежде всего из московской теории было сделано остроумное применение к возвеличению царского достоинства. В Степенной книге появляется родословное дерево, берущее корни от Августа и доказывающее родственные связи между домом Рюриковичей и Юлиев. Затем стали искать и нашли другие основания сблизить русскую царскую власть с императорскою. Эти поиски в высшей степени любопытны и характерны для истории русского развития. Понадобились разные внешние формы, без которых прежде обходились: так, усвоен был византийский герб с изображением двуглавого орла. Вспомнили старину, стали изучать ее и сделали важные открытия. Между особенно древними и чтимыми предметами в княжеской сокровищнице оказались такие, о которых ходили темные предания о греческом их происхождении и которые по своему значению выделялись из других. В духовных грамотах князей, начиная с Ивана Калиты, с особым почетом упоминаются: златая шапка, животворящий крест, крещатая цепь, бармы и сердоликовая коробочка. Эти предметы обыкновенно не смешивались с другими и передавались старшим сыновьям и наследникам престола. Для Москвы - третьего Рима, в которой должен быть свой царь, чувствовалась настоятельная потребность выразить в вещественных знаках связь между константинопольским и московским царством. Царские регалии греческой работы дали повод к другой фикции - о греческих регалиях, присланных Мономахом русскому великому князю. Сказание о венчании русских царей Мономаховскими регалиями (ПСРЛ IX 144) несомненно составлено в конце XV или в начале XVI в.322 В чине царского венчания Ивана Грозного бармы именуются уже Мономаховскими бармами. В духовной грамоте Грозного о знаменитой золотой шапке говорится в следующих выражениях: "Сына своего Ивана благословляю царством Русским, шапкою Мономаховскою, что прислал прародителю нашему, царю и великому князю Владимиру, царь Константин Мономах из Царьграда". Герберштейн упоминает о Мономаховских регалиях в 1497 г. Такова же политическая идея, диктовавшая не менее известное сказание о Новгородском белом клобуке. Хотя в этом сказании заявлено, что оно составлено русским толмачом Дмитрием в Риме в 1492 г. на основании материалов, найденных в папской библиотеке, но не может быть сомнения в его домашнем происхождении, что сейчас увидим. Белый клобук, говорит легенда, дан был императором Константином Римскому папе Сильвестру. Папы хотели истребить этот святой клобук, но, напуганные грозным откровением, принуждены были отослать его в Константинополь. Здесь тоже эта святыня подвергалась опасности. Тогда святой папа Сильвестр и царь Константин явились ночью к цареградскому патриарху Филофею и посоветовали ему отправить святой клобук в Новгород к владыке Василию. Так перешла в Россию важная святыня. Любопытен мотив этого перенесения, также указанный в легенде: "Как от Рима отнята уже благодать, слава и честь, так она скоро отнимется и у Константинополя вследствие турецкого завоевания, и тогда вся святыня передана будет Богом в великую Русскую землю". Уже из сказанного видно, что не нужно было ходить в Рим для составления такого произведения. Но наивность в повести "О белом клобуке" идет гораздо дальше. Эта святыня, из Рима и Константинополя перешедшая в Новгород, оказывается украшенною шитыми изображениями русских святых Варлаама Хутынского (XII в.) и Сергия Радонежского (XIV в.). Далее легенда уверяет, что в первый раз белый клобук стал носить владыка Василий, живший в XIV в., между тем на самом деле он был в употреблении у Новгородских архиепископов еще в XII в. "Сказание о белом клобуке" есть весьма любопытная иллюстрация к рассмотренной выше теории старца Филофея. Как первое, так и последняя направлены к обоснованию преемственности царской и епископской власти между Москвой и Римом. В конце XV в. нужно было выразить символически созревшую уже идею о Москве - третьем Риме. Если в Московском царстве сосредоточилась Вселенская Церковь, то надо было доказать продолжающуюся в ней преемственность в атрибутах светской и духовной власти. Это выражено в повести о белом клобуке: "В древния бо лета изволением земнаго царя Константина от царствующаго сего града царский венец дан бысть русскому царю; белый же сей клобук изволением небеснаго царя Христа ныне дан архиепископу великаго Новгорода". Должно признать, что русские в конце XV в. ничем не хуже обставили свои исторические притязания, чем римляне, когда они создавали свои этиологические мифы, или германцы, когда они обставляли теорию перенесения императорского титула на своих королей. Глава 4 СРЕДСТВА ПО РАЗРЕШЕНИЮ ВОСТОЧНОГО ВОПРОСА ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XVI в. ПОЛЬША И РОССИЯ В первый период развития Восточного вопроса папа и император искренно желали приобщить Россию к лиге против турок, но их попытки встречали препятствие как в осторожности и недоверии московских дипломатов, так в особенности в ревнивом оберегании польскими королями своего политического первенства перед Москвой. В настоящей главе мы имеем случай представить ясные доказательства, что, пока не достигнуто было соглашение между Москвой и Польшей, нельзя было сделать ни одного шагу в организации столь давно замышляемого союза северных государств. Это обстоятельство до такой степени обусловливало весь ход переговоров по турецкому вопросу, что в руководивших сферах возникла мысль обойти затруднения посредством дипломатического подлога. Такова известная интрига, соединенная с именем Шлитте - Штемберга. Проживавший в Москве и пользовавшийся расположением при дворе Шлитте в 1547 г. получил поручение отправиться в Германию и нанять охотников, знающих ремесла и искусства. Весьма успешно исполнив поручение и наняв 123 человека, во главе коих значились даже 4 богослова, он, однако, был остановлен в Любеке ливонским правительством и посажен в тюрьму. После двухлетнего заключения он снова появляется на сцену в 1550 г., на этот раз в качестве посла царя Иоанна IV, которому якобы сделано поручение трактовать о соединении с латинской Церковью. Но он счел долгом передать свои полномочия дворянину Штейнбергу, или Штембергу, и под актом передачи подписались от имени императорского величества дворяне и капитаны Врисберг и Ланген. Если об этих лицах нельзя сказать ничего, то сам Штемберг далеко не авантюрист и не темная личность. Ему был открыт доступ ко двору, он вел знакомство с папским нунцием в Вене Петром Брентано. Средства для выполнения миссии в Риме ему выдает граф Еберштейн, а римское правительство жалует его графским титулом. Наконец, от императора дано ему рекомендательное письмо к папе Юлию III. Соответственно тому его ожидал в Риме весьма ласковый прием. Там уже сообщал об нем подробные сведения нунций Брентано, кардинал Фарнезе и папа, заранее ознакомленные с предметом миссии Штемберга, не видели никаких препятствий к тому, чтобы придать делу полную торжественность. Но прежде, чем приняты были в Риме (1552) определенные решения, Сигизмунд Август, получивший известие о жгучем вопросе, так близко касавшемся Польши, выразил свой взгляд на замышляемое дело в инструкции послу Крыйскому. Так как нигде так полно и резко не обозначена политическая программа Польши относительно России и нигде так ясно и откровенно не говорил польский король с папой насчет его политических и религиозных видов на Москву, то мы находим уместным передать здесь этот документ со всеми подробностями. Чтобы понять, однако, резкость и горячность короля, предпосылаем протокол коллегии кардиналов по поводу миссии Штемберга. Московский князь, имеющий получить королевскую корону, пошлет в Рим послов, которые дадут его именем присягу на верность и послушание Риму. Коронация будет совершена Московским архиепископом, который назначается примасом королевства (п. 1). Примас, избранный местным духовенством, утверждается папой и получает от него паллий (2). Король и примас дают папе присягу и примут меры, чтобы Русская Церковь соединилась с Римом (п. 3). Поблагодарив папу именем короля за то, что он в таком важном деле, как московское, не решился принять решительных мер, прежде чем узнает мнение и волю польского короля, посол должен был заявить, что со своей стороны король не преминет исполнить свой долг как благодарный, признательный и почтительный сын. Он никогда не забудет, что святой отец не упустил из внимания, как близко московский вопрос затрагивает интересы Польши и как уже по самому соседству поляки хорошо изучили качества московского народа. Поэтому-то папа благоволил не только известить короля через кардинала Маффеи, но и советовал ему, чтоб он внимательно обсудил московское дело со всех сторон: относительно интересов польского народа, пользы христианской религии и достоинства апостольского престола. Затем посол пусть скажет: "Ничто в жизни не может быть нам приятнее и любезнее, как широкое распространение и приращение христианской Церкви.. Но нам кажется невероятным, чтобы московиты, для которых нет ничего ненавистнее Римской Церкви и имени папы, оставив греческую схизму, искренно и сердечно обратились к римской вере или чтобы свойственная им природная гордость допустила их подчиниться чужому авторитету и признать над собою чужую власть. Московского князя охватила какая-то безумная страсть к новым титулам, на которые он уже и посягнул без всякого права. Приняв титул цезаря, он из-за этого имени заводит бесконечные ссоры с соседними народами. Ни для кого не может быть сомнения, что он соглашается на все уступки лишь для того, чтоб украсить себя королевским венцом и титулом, а получив желаемое, откажется от своих обещаний. Мы знаем из летописей, а равно из рассказов людей, как ныне живущих, так и недавно умерших, что часто и всеми средствами домогались того же и другие московские князья, но всегда безуспешно. И это потому, что папы, согласия которых просили они, и некоторые христианские князья, которые являлись перед святым престолом ходатаями за московитян, были таковы, что не хотели поступиться ничем, что относится к приращению Римской Церкви и к достоинству католической веры. Прирожденное же московитам упорство в схизме и в заблуждениях и легкомысленное отношение к догматам веры всегда служило препятствием к осуществлению их домогательств, так что и доныне они не могли получить желаемого. Мы сами, имея в соседних с Московией провинциях множество последователей греческой секты, по опыту знаем и ежедневно наблюдаем, как упорен этот народ в своих обрядах, с каким трудом отстает от них и как непостоянен в римской вере. Случалось, что за исключительные и редкие доблести и за особенные заслуги государству мы и наши предки возводили некоторых из них в почетные звания, но так как прежде получения достоинства ставилось требование переменить веру, то весьма незначительная часть не предпочитала оставаться в презренном состоянии, лишь бы жить по своему обряду, пренебрегая высокими званиями и почестями, получаемыми путем соединения с Римскою Церковью. То же самое доказывает пример с митрополитом Исидором, бывший на памяти наших дедов. Отсюда его святейшеству следует хорошо взвесить и оценить, какой пользы ожидать от намерений московитов для себя, для Церкви и христианских князей. Нам хорошо известно непостоянство этой нации, нетвердая вера, упорство и нравы, слишком несогласные с искренним уважением к Римской Церкви. Знали это и величайшие папы Александр IV и Лев X, когда устранили домогательства московитов при Василии III, домогательства, поддерживаемые императором Максимилианом. Доказательством притворной склонности их к Римской католической Церкви и ложности обещаний может служить то, что случилось при нашем родителе. Некто из его подданных, руководимый благочестивою ревностью, напечатал книги Священного Писания на русском языке и переправил их в Московию. Книги эти по приказанию князя подверглись публичному сожжению, ибо они изданы католиком и напечатаны в католической стране. Такова вкоренившаяся в этом народе ненависть к римскому и латинскому имени. Наш специальный и народа нашего интерес - чтобы Московит никогда не получил королевского титула. Когда наши предки вели тяжкую и продолжительную войну со скифами, Московит коварно захватил известную часть России, находившуюся в нашем владении. По этой причине предшественники наши и родитель наш Сигизмунд вели жесточайшую войну с отцом нынешнего московского князя. И мы не можем терпеть, чтоб эта часть России не была возвращена под нашу власть... и не прежде соединим наше оружие с прочими христианскими князьями против общего врага, как устроив наше собственное дело с Москвой. Наверное можно опасаться, что если московский князь получит королевский венец и титул, то русские, находящиеся в нашей власти, воспользовавшись каким-либо маловажным поводом и подстрекательством, будут стараться отпасть от нас к нему, как к патрону и исповеднику их обряда, в особенности если увидят расположение к нему папы и как бы одобрение его догматов. В то время как он будет напрягать силы к достижению этого, а мы принимать меры - чтобы этого не осуществилось, никакая сила не может предупредить войны и печальнейшей траты многих войск. Но это еще не особенно нас беспокоит. О чем главнейше мы заботимся и чего нужно оберечься всеми способами, это того, чтобы не понесли ущерба и не испытали несмываемого позора имя и достоинство Римской Церкви, ее глава папа и мы, если такая грубая и варварская нация поругается не над благочестивыми только мужами, но над матерью благочестия, Церковью. Нам известно, что московская нация ничего не обещала, не предлагала и ни в чем не притворялась, если только представлялась надежда без этого достигнуть цели своих желаний. По этой причине наши предки из ревности к защите имени христианского всегда соблюдали раз принятый обычай: всякий раз как московиты с честолюбивыми целями выставляли религиозный предлог, они являлись стражами и обличителями московской лжи и предупреждали апостольский престол, чтоб он не доверял их пустым словам и обещаниям. И ныне, следуя этому обычаю предков, мы обращаем внимание на московское дело и питаем уверенность, что господин наш папа последует в этом вопросе мнению и авторитету своих предшественников и примет в соображение пользы Церкви, равно как свои и наши и других христианских князей интересы. Или думает его святейшество увеличить тело христианской Церкви одним членом и удалить от единения с апостольским престолом другие, которых мир и спокойствие возмущает первый? Наши предки всегда с глубоким почтением преклонялись перед авторитетом и учением апостольского престола. И мы, следуя их примеру, считали не менее прекрасным и почетным, благочестивым и святым жить в той вере, которую приняли от отцов, в которой родились и воспитывались, за которую подвергали опасности жизнь. Московиты совсем напротив. Никогда они не имели единения с Церковью из любви к ней и по благочестию. Если по честолюбию и присоединялись, то скоро отпадали к великому поруганию христианского имени и обращались к своим заблуждениям. Им ненавистно самое имя Римской Церкви; они не за Христа, но против христиан ведут войны, ненадежна и сомнительна их вера была и будет. Напрасны надежды в Риме на мир между Москвой и Польшей. Если бы даже и устроилось между нами перемирие, то нельзя думать, что московский князь соединится против турок с нами и с другими христианскими князьями: Москва отстоит далеко от турецких владений, и, при добром желании князя воевать с турками, он должен будет идти через польские владения и сделать длинный и трудный обход. Допустим, что он будет иметь на то наше согласие, но и при этом, прежде чем дойдет до турецких владений, встретит множество затруднений в наших землях из-за добывания продовольствия. Что касается до морского пути, то московиты так несведущи и неопытны в морском деле, что напрасно было бы ожидать от них какой-нибудь помощи против турок. Кто же держится того мнения, что они могут привыкнуть к мореплаванию, как и другие народы, тот не видит могущего из того произойти зла для христиан. Московиты или другие варварские нации, имеющие природную склонность и старый обычай грабежей и набегов, и без того наносят много вреда христианским народам: покажите им море, они сделаются еще вреднее и опаснее. Валахи и молдаване, следующие греческому обряду, в последнее время примыкают к христианам, начинают питать вражду к туркам и подают некоторую надежду к обращению их под власть апостольского престола. Но есть опасность, что они утвердятся в схизме, если узнают, что московский князь, последователь той же схизмы, украшен честью и блеском королевского имени. Его святейшеству следует и так рассудить и избрать - сделать ли приятное той варварской и жестокой нации или нам и нашим народам, которые никогда не позволяли себя отвлекать от апостольского престола". Три дня спустя, 18 февраля, Крыйскому послано было дополнение к инструкции, еще через три дня последовало другое. Если бы представления короля не были приняты во внимание, посол имел право заявить торжественный протест и дать понять, что короля ничто более не связывает с Римом и он готов даже заключить союз с турками. Но до этого дело не дошло. Из Рима известили короля, что вопрос о посылке венца в Москву приостановлен. 15 апреля папа успокоил и польских епископов: "Предложения московского посла отвергнуты; на будущее время все такие дела не будут трактуемы без ведома короля и польских епископов". 27 мая в письме королю Фердинанду I по тому же вопросу папа говорит: "Предложения московского князя отвергнуты в уважение к королю". В марте 1561 г. папа Пий IV обратился к царю Ивану IV с приглашением принять участие в Соборе, назначенном в Триденте. На этот раз снова встречаемся с неожиданным обстоятельством подмены лиц. Кандидатом в послы был Захария Дельвино, епископ Фаросский, а между тем в действительности был отправлен Франциск Канобио, который, однако, не был пропущен в Москву польским королем. В Риме, однако, не остановились перед этим препятствием: 29 сентября 1562 г. составлена была новая верительная грамота московскому царю, данная на имя венецианца Джиованни Джиральди Маринелли. В ней Грозный титулован величеством, а не высочеством, как в грамоте на имя Канобио, приглашение на Собор мотивировано дошедшими до Рима слухами о расположении царя к католичеству. Главная задача посла состояла в том, чтобы убедить царя отправить в Рим посольство и изыскать средства провести незамеченными московских послов, для чего рекомендуется отправить их морским путем и переодетыми. Очень любопытна совершенно новая статья в сношениях. Джиральди должен был озаботиться набором в России молодых людей и посылкой их в Рим, где им дано будет даровое обучение и откуда обеспечено возвращение в Россию. О судьбе этой новой миссии дает небольшие сведения Поссевин, из слов которого видно, что ее постигла неудача в Польше, как и первую миссию. Таким образом отмеченный здесь эпизод рисует взгляды Рима на Москву и взаимное положение двух славянских государств. Как за 40 лет назад, так и теперь Рим берет на себя инициативу в сношениях с Москвой, его побуждает к тому грозный турецкий натиск на Западную Европу и надежда на Москву в интересах католицизма и разрешения турецкого вопроса. Мысль о посылке русских юношей в Рим для обучения, заявленная в первый раз в 1561 г., будет потом повторяться вновь и осуществится в конце XVI в. Несомненно непреодолимым затруднением в сношениях между Римом и Москвой была усвоенная польским королем враждебная к Москве позиция и ревнивое опасение, чтобы королевский венец и возвеличение чести не дали московскому князю таких преимуществ перед Польшей, которые бы бесповоротно решили вопрос в пользу преобладания Москвы. Польский король протестует против попыток непосредственных переговоров между Римским престолом и московским великим князем и не пропускает через польские области римских послов. Довольно энергично он вооружается и против основной мысли Римского престола о готовности русских принять католичество. В 1571 г. он писал к кардиналу Гозию: "Грека и русского трудней обратить, чем жида, хотя упорство сынов Авраамовых вошло в пословицу. Обращение московитов не что иное, как химера. Есть опасность, чтобы на ком-нибудь не оправдалась езоповская басня о собаке, которая выпустила изо рта кусок мяса, погнавшись за тенью в воде". Протест польского короля раскрывает перед нами весь трагизм создавшегося в Восточной Европе положения. Нужно вдуматься в тогдашние политические взгляды, чтобы понять неизбежность роковой дилеммы между Грозным и Стефаном Баторием: ты или я, а вместе нам тесно! Пока Москва была в черном теле, вопрос о тяготении к ней единоверных народов не выступал открыто, но, когда римская курия стала обещать московскому великому князю титул короля и самостоятельное церковное устройство, польского короля охватил ужас перед картиной неизбежного отпадения от Польши не польских племен и перед политической миссией России на Востоке. В наказе Рудольфу Кленкену, отправленному в Москву в 1576 г., между прочим требовалось домогаться подчинения России латинской Церкви и подстрекать царя к устройству независимого патриархата, "ибо-де неприлично такому великому христианскому государю терпеть, чтобы его митрополит подчинялся в духовных делах патриарху Константинопольскому, который зависит от султана и по приказу его обязан совершать молебствия по случаю побед турок над христианами". Положение Римского престола было до крайности затруднительное. Не желая охладить польского короля, который угрожал даже вступить в союз с турками, римские дипломаты обещали увеличить Польшу Трансильванией, Молдавией и Валахией под тем условием, если король двинет против турок свою кавалерию; побуждая, с другой стороны, принять на себя передовую роль в том же предприятии московского царя, говорили ему о константинопольском наследстве и сулили Молдавию и Валахию с придачей Болгарии. В конце XVI в. стало очевидно, что существенным препятствием к осуществлению проекта образования северной лиги служит война между грозным и Баторием. Признано было настоятельно необходимым так или иначе наладить отношения между ними. Этот вопрос подвергался в Риме основательной и продолжительной разработке и должен быть представлен здесь во всей его историко-литературной обстановке. В 1579 г. вследствие дошедших в Европу слухов о поражениях, испытанных турками в войне с персидским шахом, в Риме вновь получили преобладание проекты лиги против султана. Так как в центре лиги предполагалось дать место Венеции, Польше и Испании, то вопрос хотя бы о временном примирении Грозного и Батория становился капитальным вопросом дипломатических сношений. Кардинал ди Комо, полномочный министр папы Григория XIII, является душой переговоров, а иезуит Антоний Поссевин умным и искусным органом в осуществлении этой важной миссии. От 10 июня 1579 г. кардинал ди Комо отправил папскому нунцию в Польше Андрею Калигари депешу, которой возлагалось на него поручение по восстановлению мира на Севере. Принимая во внимание, говорится в депеше, что король неоднократно заявлял готовность, "если представится случай, послужить Богу и всему христианству, благовременно теперь воспользоваться его расположениями, чтобы направить его кавалерию через Валахию и Молдавию в недра Турецкой империи. Но известно его святейшеству, что это не прежде может быть осуществлено, как по замирении с Московитом, который и со своей стороны, заключив мир с его величеством, охотно двинет свои силы против султана со стороны Кафы и Перекопа. Посему его святейшество рассудил послать в Москву посольство, чтоб убедить великого князя прекратить войну с Польшей. Его святейшество, почитая короля самым мудрым и храбрым из нынешних венценосцев, желает все предприятие вручить его управлению и посему прежде всего интересуется узнать его на этот счет мнение. Затем вы пошлете оттуда посла в Московию с верительной грамотой, которую сами можете и составить". В послы рекомендуется избрать племянника Гнезненского архиепископа, как лицо духовного звания, знающее русский язык, бывавшее в Москве и пользующееся расположением князя. Это посольство нисколько не должно затронуть чести короля, ибо посол может отправиться как бы без его ведома, по приказанию папы, "в чем можете также уверить и самого посла; для чего следует снарядить его с большим секретом, как бы таясь от короля. Хорошо бы послать в Москву один или два экземпляра постановлений Флорентийского Собора и постараться убедить князя принять это постановление и учение, соединившись под единую главу Церкви, и преклонить слух на просьбу о мире с Польшей. Но так как на ход дела будут влиять расположения короля, то еще раз рекомендуется действовать на него всеми убеждениями, тем более что в случае его нерешительности можно будет думать, что дружба его с султаном не вынужденная, а добровольная и основанная на истинной приязни, ибо, может быть, никогда не представится подобного настоящему случая сбросить маску и поступить так, как истинный христианский и свободный государь поступать должен. Он не только может возвратить себе ту часть Трансильвании, которая отнята у него султаном, но и вознаградить себя за все убытки завоеванием Валахии, Молдавии, а может, и самого Константинополя". Мирная миссия Калигари совпадала с самым разгаром войны, когда Баторий после взятия Полоцка был в упокоении от достигнутого успеха. Поэтому король и канцлер Иоанн Замойский ответили отказом на предложение Калигари, который после нескольких попыток поддержать римский проект должен был признать: порученное ему дело не увенчалось успехом. Тем не менее еще летом 1580 г. Калигари занят был планом отправить доверенное лицо в Москву через Швецию, когда Иоанн Грозный, как будто идя навстречу желаниям папы, пришел к мысли открыть непосредственные переговоры с Римом чрез специальное посольство. Посольство в Рим, во главе коего стоял Истома Шевригин, представляет поворотный пункт в московской политике по отношению к Римскому папе. Хотя в Риме говорили, что это посольство было вынужденное и что Грозного заставили обратиться в Рим за помощию бичи польского короля, тем не менее этим целесообразным и благовременно предпринятым обращением московский царь достиг весьма важных результатов. Следует, кроме того, принять в соображение, что с миссией Шевригина повторилось то же, что и ранее подмечали мы в сношениях Рима с Москвой: слишком распространительно истолковали в Риме некоторые выражения в письме Грозного и вообще гораздо шире поставили дело, о котором была в нем речь, чем это следовало. Главные положения грамоты к папе заключаются в следующем. "1) В прежние годы между отцом моим и Римскими папами были переговоры о любви и мире. С своей стороны мы неоднократно пересылались посольствами с братом нашим императором Максимилианом, но когда польская корона перешла к посаженику турецкого султана, седмиградскому воеводе Стефану Баторию, и когда мы к нему отправили послов, он их обесчестил и у себя задержал и - чего не было ни в мусульманских, ни в других государствах - нарушил крестное целование и перемирную грамоту назад отослал. Причина же его гнева та, что мы хотели союза с цесарем и передачи польской короны одному из императорских принцев. 2) Видя его такую безмерную гордость и союз с неверными на пролитие христианской крови, посылаем к тебе с извещением, что желаем быть в единении с тобою и с цесарем Рудольфом против бусурманских государей, дабы христианство было в тишине и покое и освободилось от мусульманских рук. А посему "ты бы, Григорий папа, пастырь и учитель Римские Церкви, к Стефану королю от своего пастырства и учительства приказал, чтобы Стефан король с бесерменскими государи не складывался и на кровопролитие христианское не стоял". В высшей степени любопытно отметить здесь, с каким достоинством и искусством составлена эта грамота, в которой основным мотивом служат не "бичи польского короля", а давние попытки со стороны папы и императора ввести московского царя в круг антитурецких соглашений. Царь готов теперь войти в лигу, но папа для этого должен принять меры по отношению к польскому королю. Хотя и подлежит сомнению, что здесь указаны главные мысли, которые Шевригин имел развивать в своих личных разговорах: "опричь грамоты приказу нет никакого", тем не менее римский двор перенес переговоры на другую почву и, как это было в начале XVI в., стал трактовать о вопросах веры и о приращении чести и достоинства московского царя. Тогда именно выступает в первый раз иезуит Поссевин, которого папские министры избирают для отправления миссии в Москву и которого папа рекомендовал особенному вниманию царя в письме, отправленном с Шевригиным. В конце марта 1581 г. Поссевин и Шевригин отправились из Рима. Так как деятельность Антония Поссевина и его литературные произведения, касающиеся московской миссии, имеют капитальное значение в эволюции изучаемого нами вопроса, то скажем прежде всего несколько слов об его произведениях. Результаты своей миссии в Москве он изложил в двух записках (комментарии), из коих одна отправлена в Рим в октябре 1581 г., другая - в начале 1584 г. Эти записки, как и громадная масса депеш и актов, находятся в доступных изданиях, но остается много и неизданного, как видно из прекрасных исследований нашего соотечественника иезуита о. Пирлинга323 который внес много нового материала в наш вопрос. На основании донесения генералу ордена Клавдию Аквавави и записки спутника Поссевина, П. Камнина, составлен был в Риме доклад специально для братства ордена иезуитов, напечатанный в 1584 г., известный теперь под названием Missio Moscovitica. Для Поссевина составлена была инструкция, дававшая ему обширные полномочия: 1) обсудить совместно с Венецианской республикой вопрос о торговых сношениях с Москвой; 2) с польским королем трактовать о заключении мира с Москвой. Поручения относительно переговоров с Грозным кроме основного дела о мире с польским королем имеют специальный интерес. Для образования лиги необходимо прежде всего вступить в единение веры с Римом. Апостольский престол удостоивает почестей и великих титулов тех князей, которые того заслужат благочестием и храбростию, и его высочество может надеяться на большое приращение чести и увеличение государства при посредстве папы. Такому славному государю, как московский великий князь, унизительно подчиняться Константинопольскому митрополиту, который не может считаться истинным пастырем, но есть симониак и раб султана. От участия в лиге с христианами московскому царю предстоит воспользоваться большими преимуществами: он завладеет многими турецкими землями и будет играть важную роль в таких предприятиях, которые напомнят эпоху крестовых походов. В заключение рекомендуется собрать сведения о числе военных сил, какими располагает царь, и хлопотать о разрешении устроить несколько католических церквей. Римская точка зрения на предмет миссии Поссевина выражена во многих современных актах, между прочим в письме государственного секретаря кардинала ди Комо на имя нунция в Польше Андрея Калигари, где, между прочим, и встречается крылатое выражение, что московского царя подстрекают "добрые бичи" польского короля и что мало надежды на что-либо нужное во всех этих сношениях, тем более что "о вере хоть бы единое слово!". В Венеции Поссевину предстояло трактовать об установлении торговых сношений и об антитурецкой лиге. Этот эпизод едва ли входил в намерения Шевригина и, по всем данным, был вне круга данных ему в наказе поручений. Тем не менее некоторые места из речи Поссевина, произнесенной перед дожем и Советом Десяти 11 апреля 1581 г., должны быть здесь отмечены. Постановления Тридентского Собора, говорил он, уже становятся общеобязательными, восточные христиане приходят учиться в Рим; Антиохийский патриарх признал главенство папы и просит утверждения в своем сане; в Константинополе, в Пере, есть католический епископ, так что латинская служба совершается при воротах Стамбула; рагузские иезуиты распространяются по Македонии и достигли Белграда, другие стали твердой ногой на вершинах Ливана и распространяются по Сирии. Перечислив ряд успехов католической Церкви, Поссевин переходит к указанию способов, какими Венеция могла бы поддержать католическое движение по отношению к московскому делу. Следовало бы требовать в Москве вольностей для торговых людей республики и уравнения их в религиозном вопросе с лютеранами и мусульманами, привлечь царя к лиге и приготовлять путь к религиозному единству. Но венецианское правительство с большой осторожностью и уклончивостью отвечало на речь Поссевина, подчеркивая то обстоятельство, что Шевригин ограничился лишь передачей приветствий от своего царя. Что же касается антитурецкой лиги, то на первом плане должно быть примирение Москвы и Польши: соединенные силы той и другой были бы достаточны для разрешения Восточного вопроса. Это так важно, что следовало бы действовать, не ожидая даже обращения московского царя в католичество. Мы отмечаем практический путь, на какой ставила синьория разрешение вопроса о присоединении Москвы к лиге. В дальнейшей деятельности Поссевина заметно, что и он переносит центр тяжести с религиозных отношений на политические. Переговоры Поссевина с Баторием вскрывают прежде всего тот любопытный факт,, что польский король всеми мерами противодействовал установлению доверчивых отношений между Москвой и Польшей, хотя его пытались заверить, что святой престол не променяет католического короля на схизматика и всемерно блюдет интересы Польши. Первое свидание с королем происходило 17 июня 1581 г., причем Поссевин употребил много стараний, чтобы рассеять сомнения короля насчет цели своей миссии в Москву. "Его святейшество приказал мне уверить вас, что все предпринятое относительно Московии имеет целью славу Божию. Хотя хорошо известен дурной нрав и лицемерие князя, но папа, как наместник Христа, не может отказаться от долга сеять слово Божие на всякой почве и при всяких обстоятельствах. Если только к миру с Москвой вы получите Ливонию, то, открыв эту страну для католической веры, вы уподобитесь Карлу Великому". Вторая аудиенция была дана 5 июля. Баторий старался расхолодить папского посла насчет значения московского князя в антитурецкой лиге, ибо он отделен от турецких владений непроходимыми степями и находится во вражде с татарами; на турок можно бы действовать, начав с крепости Азова. Переговоры между Москвой - Польшей в Каверовой Гope, закончившиеся миром в Яме-Запольском (15 января 1582 г.), в значительной степени должны быть приписаны участию Поссевина. Но здесь мы не можем входить в подробности этих переговоров, так как миссия Поссевина представляет для нас специальный интерес с точки зрения новой фазы турецкого вопроса. Новые взгляды заимствуются главнейше из переговоров Поссевина с Иваном Грозным и московскими боярами, равно как из политических и военных проектов Стефана Батория. Антоний Поссевин развивал перед грозным смысл миссии Шевригина в Венеции. Указав, как внимательно синьория отнеслась к московскому послу, он выразил мысль, что соединенными силами Москвы и Польши можно было бы легко "обломать роги" султану и распространить власть русского царя до самого Азова. Для поддержания торговых сношений с Москвой нужно облегчить торговым людям исполнение их религиозных требований, для чего было бы необходимо иметь им с собой своих священников и строить свои церкви. Но в особенности в увлекательных красках Поссевин рисовал присоединение Москвы к христианской лиге. "Ваше заявление о том, что вы соединяетесь с христианскими князьями против султана, сулит вам великую славу и расширение вашего царства. Про вас все христианские народы будут говорить, как про тех героев, которые ходили на освобождение Сирии и Иерусалима. Предки вашего величества счастливо ходили в Азию и в Царьград, но не удержали за собой тех стран, между тем предопределено свыше, чтобы восточные страны были вечно за вами". Открываемые Поссевином перспективы, конечно, представляли приятное зрелище и льстили самолюбию русских, но решения по возбуждаемым вопросам приходилось долго ждать. Московские дипломаты стояли на почве практических интересов и, не останавливаясь на том, что составляло главное, с точки зрения Поссевина, выдвигали настоятельные нужды времени: за что меж Грозным и Баторием "нелюбье движется и кровь христианская проливается и на чем бы можно помириться и свои войска поворотить на султана". Вследствие того ответы русских бояр на предлагаемые вопросы или сухи, или уклончивы. Именно бояре говорили, что они вполне разделяют желание папы насчет мира между всеми христианскими государями и движения на "бесермен", но как возможно того достигнуть без предварительного искреннего соглашения между Москвой и Польшей? Точно так же они вполне соглашаются разрешить приезд венецианцев ради торговых дел со своими попами, но прибавляют: а церквам римским в нашем государстве быти непригоже, потому что до нас прежде того обычая не бывало, а мы то хочем, но старики держат. Смерть Ивана Грозного и последовавшие затем внутренние смуты давали возможность как Стефану Баторию, так и заинтересованным в судьбе России европейским государственным деятелям развить новые проекты насчет осуществления антитурецкой лиги. Нигде в таком ярком свете не рисуется весь трагизм отношений Польши и Москвы и нигде не выступает в таком отчетливом виде политическая программа Батория, как в его проекте разом покончить счеты с Москвой, пользуясь слабостью его преемника, и приступить к разрешению турецкого вопроса посредством подчинения Польше России. Грандиозный план Батория устроить из Московии базу для разрешения Восточного вопроса, причем предполагалось завоевание Кавказа и Армении, присоединение Персии и движение на Константинополь и проливы со стороны Малой Азии, открывает совершенно новые и обширные перспективы в занимающем нас вопросе и нуждается в некоторых объяснениях. С начальным проектом Батория знакомит письмо Поссевина к кардиналу ди Комо от 29 авг. 1584 г.324 "Король сказал, что он ожидал меня, желая сообщить о деле высочайшей важности, о котором мне нужно будет не ограничиться письмами, но и отправиться лично для переговоров с некоторыми государями. Сущность дела в том, что при настоящем состоянии Московского царства он мог бы при содействии нескольких князей в три года завоевать всю Московию и отнять у турок и татар средства завладеть Астраханью, обратить последних к христианской вере и отвлечь внимание Турции от походов на христианскую Европу. Завоевав черкесов и грузин и заключив союз с Персией, король надеется, если только поддержат его польские государственные чины, достигнуть многого. Он выказал при этом столько одушевления, как никогда в прежних разговорах со мной. Чтобы доказать мне, что эти мысли давно его занимают, он указал на литовского маршалка (Николай Радзивилл), который при возвращении из Иерусалима был подстрекаем кандиотами побудить короля предпринять что-либо для освобождения восточных христиан ввиду слабости султана, и что на эту цель кандиоты могли бы предложить 300 000 скуди в год. Потом он сказал, что вчера им получено донесение из Москвы, которое ради убедительности сообщил мне в подлиннике, при сем прилагаемом. Принимая во внимание, что в два года умерли два князя в Московии, что Ливония в наших руках, что московиты находятся под страхом нападения короля и что страна ослаблена и разделена и имеет во главе глупого князя, о котором канцлер передавал слух, будто он уже умер, его величество не может допустить, чтобы Россией обладали другие, некатолические, государи, датский, или шведский, или еще татаре и турки... К сказанному позволю себе присоединить следующее. Всеми мерами следует остерегаться заронить в Москве и тем подозрения, что святой престол замышляет против русских какое зло. Может быть, было бы уместно обратить внимание князя и бояр, которые уже достаточно встревожены татарскими и шведскими делами, на угрожающую им опасность и объяснить им именем его святейшества, что покровительство польского короля предохранило бы их от ига и пленения татарского. Что касается Венеции, хотя дож неоднократно говорил мне, что соединенные московские и польские силы вполне достаточны для того, чтобы обломать роги турку, но венецианцы могли бы оказать большую услугу делу, дав королю некоторую сумму на два или на три года". Римские воззрения на проект Батория рисуются в письмах кардинала ди Комо. В письме к Поссевину от 29 сент. 1584 г. он говорит: его святейшество теперь занимают другие дела и потому настоящее время не признается благоприятным для возбуждения этого дела. Вам предлагается ждать на месте дальнейшего выяснения некоторых обстоятельств. Те, на которых вы возлагаете много надежд, т.е. венецианцы, очень неподатливы на субсидии, точно так же и флорентинцы, да нельзя много рассчитывать и на апостольский престол, обремененный другими расходами. В другом письме того же кардинала Поссевину рекомендуется не выступать слишком открыто в затеваемом польским королем деле, дабы никому и в мысль не могло прийти, что предприятие против Москвы направляется с согласия папы. Было бы, однако, сообразно с желаниями Рима, если бы король от своего имени отправил кого-нибудь без шуму и в секрете трактовать вопрос о субсидии с Венецией и Флоренцией. Вообще Поссевину внушается дать понять его величеству королю, что папа предоставляет ему поступить по усмотрению. Нет сомнения, что Поссевин более сочувствовал плану Батория, чем осторожной и уклончивой политике папы. Чтобы иметь под собой более твердую почву, он представил доклад по этому вопросу канцлеру Замойскому, о содержании которого можем судить по ответному письму на доклад Поссевина325. Канцлер рассматривает проект Батория с точки зрения пользы христианства, защиты Польши и Германии против ислама, ибо в случае завладения Доном и Волгой перед султаном становится беззащитной Центральная Европа. Завоевание России есть единственное средство преградить туркам путь к дальнейшему распространению. Принимая во внимание истощение страны войной и анархией и страх перед именем польским, Замойский полагает, что подчинение Москвы не будет стоить труда, это будет военная прогулка. Король предложит возвращение Польше захваченных провинций и соединение обоих государств под одним скипетром. Если понадобится война, она продолжится не больше двух лет. Такова основная идея канцлера Замойского, которая должна быть рассматриваема вместе с тем как выражение политических взглядов, господствовавших тогда в Польше. По смерти папы Григория XIII (10 апреля 1582 г.) его преемник Сикст V следует той же политике по отношению к турецкому вопросу. Для освещения этой политики наиболее интереса представляет инструкция, данная Баторием своему племяннику, кардиналу Андрею Баторию, отправленному в Рим к новому папе326. Она изложена в форме речи, которую держит перед папой посол короля. Принеся папе поздравления и указав, какие надежды возлагает христианский мир на правительство Сикста V, посол упоминает о своем дяде, польском короле, который готов не только принести все жертвы для осуществления намерений папы, но даже пролить свою кровь для Христовой веры и блага Церкви. Король не только надеется, но и обещает, что из Московии, соседней с его государством, будет большое приращение христианскому делу и весьма важная база против турок под тем условием, если она попадет во владение какого-нибудь христианского и католического государя. Ибо прежде всего это сама по себе громадная и обширная страна, соприкасающаяся с двумя морями, океаном и Каспием, и занимающая большие азиатские провинции вплоть до грузин и пятигорцев, исповедующих католическую веру, обнимая и некоторые скифские народы, подчиненные умершим князем. Если эти страны подпадут под власть католического государя, следствием того будет широкое распространение католической веры. И сами русские, следующие греческому обряду, приведены будут к унии с католической Церковью, и в земле их учреждены будут католические епископии и Церкви. Кроме упомянутого увеличения, которое доставит вашему святейшеству великую славу в потомстве, это окажет громадное содействие к усилению средств христианских государей против могущества жесточайшего турецкого врага, и смею утверждать, что в этом самый важный момент обсуждаемого дела. Ибо не неизвестны вашему святейшеству силы врага и громадные средства для нанесения вреда, какими он располагает. Кто думает нанести ему удар с фронта, должен заручиться общим согласием христианских князей, иначе усилия его будут напрасны. Опыт предшествующих времен учит, что султан, даже и потерпев поражение, имеет способы снова собрать военные силы, как это случилось после дела при Леканто. Итак, если против него делать нападение с некоторой надеждой на успех, то надо нападать с тыла. Лучшие средства к тому представляет Московия и подчиненные ей провинции как по громадному протяжению земель, с которых можно набирать войско, так и по своему положению и соседству с населеннейшими христианскими землями, которые легко могут быть привлечены к военному союзу и увеличить военные средства против врага. Ее разделяет небольшое пространство от Персии, с которой легко заключить союз против турок, в ее владениях находится Каспийское море. Хотя оно не представляет безопасных гаваней, но в нем есть прекрасный астраханский порт, образуемый устьями Волги, который был присоединен князем Иоанном Васильевичем. Кто владеет этим портом, господствует всем Каспием. В Астрахани может быть легко выстроен флот за обилием строевого лесу, конопли, пакли, смолы и других предметов, а окрестное население из рыбаков доставит хороших гребцов, так что придется позаботиться о командном составе. Тот, кто владеет флотом на Каспийском море, может в союзе с персами быть грозой для азиатских и некоторых европейских провинций Турции и весьма удобной базой для нападений, тем более что султан лучшую часть своих сил держит в европейских провинциях и ослабил себя в Азии. Военное значение для Турции этой местности оценил отец султана Мурада, послав флот в Каспийское море, чтобы держать его в своей власти, и 16 лет тому назад направив в татарские степи большое войско и предприняв громадные земляные работы для соединения Волги и Дона. Но его предприятие не осуществилось вследствие неблагоприятных условий местного климата и происков умершего московского князя, так что, потеряв три четверти войска, он должен был вернуться ни с чем. Но можно опасаться, что не удавшееся на сей раз будет достигнуто в другой и что при благоприятных обстоятельствах турки овладеют не только Каспием, но и самой Московией. Это чрезмерно увеличит могущество султана, персы не будут ему страшны и легко подчинятся, он будет свободен от всякого врага и всеми силами наляжет на христианские земли. Его величество, озабочиваясь принятием мер к предупреждению этого, находит необходимым предварительно занять Московию, а потом подумать о мерах против Турции. В настоящее время не представляется затруднений для осуществления этой задачи. Московский князь Феодор, вступивший на престол после Иоанна, слаб умом и болезнен телом, очень часто впадает в эпилепсию и сам не имеет в управлении никакой силы, а все предоставил боярам, которые спорят из-за власти, народ же помышляет об избрании другого царя. Так как московиты по языку и религии близки с малороссами и имеют между собой много общего и в других отношениях, принимая также во внимание, что они несильно отличаются от поляков, не будет, может быть, больших затруднений привести их к согласию подчиниться империи его величества короля, в особенности если, с одной стороны, попугать их военными силами, а с другой - подействовать убеждениями. Король, всегда чуждый честолюбия, преследует здесь отнюдь не личные цели, так как вполне доволен своим обширным царством, но имеет в виду интересы всего христианства, ради которого готов принять на себя всякий труд... Король охотно принял бы на себя осуществление этого проекта, но так как его государство истощено податями на предшествующие войны, и притом же можно опасаться, что, будучи озабочен оккупацией Московии, его величество подолгу будет отсутствовать в Польше и не окажется в состоянии заняться внутренними делами королевства и влиять на назначение новых податей, то, чтобы не выпустить из рук столь прекрасный случай оказать помощь христианству и чтобы не предвосхитил его неприятель ко вреду для всего христианства, король предлагает это дело на благоусмотрение его святейшества. Пусть он взвесит и обсудит это предложение, король же обещает свою готовность исполнить волю папы, какое бы ни последовало решение. Если бы папа пожелал узнать, сколько издержек потребует это предприятие и сколько возьмет времени, то отвечать, что будет достаточно 24 тысячи пешего и конного войска, вся же экспедиция потребует не больше трех лет. Может даже случиться, что московиты, отчаявшись в своих силах и не надеясь на своего князя, напуганные военными действиями и в то же время подстрекаемые убеждениями, согласятся перейти на сторону короля, - все дело потребует меньше хлопот и издержек. Содержание конного войска на трехмесячный срок считается по 15 польских флоринов, т.е. неполных 10 дукатов, содержание пехотинца - 12 флоринов, или 7 дукатов, небольшая надбавка присчитывается декурионам и начальникам рот и эскадронов. Половину расходов принимает на себя король, если папа покроет другую. Людей предполагается вербовать в соседних с Московией провинциях, как привычных к климату России. Таков этот замечательнейший документ, рисующий московско-польские отношения под углом зрения турецкого вопроса в конце XVI в. с весьма пикантной стороны. Принимая в соображение, что этот оригинальный план разрешения тогдашнего Восточного вопроса посредством завоевания России и обращения ее в католичество выработан был Стефаном Баторием в 1586 г., мы имеем основание думать, что он не встретил в Риме противодействия, и если не приведен в исполнение в той грубой форме, какая указана выше, то, конечно, этому помешала прежде всего неожиданная смерть Батория в конце того же года. Осенью 1586 г. Антоний Поссевин был в Риме и делал личный доклад папе о московских делах. О том, что происходило здесь, дает сведения письмо венецианского посла Гритти к дожу, из которого можно заключить, что и Поссевин был, в сущности, носителем и истолкователем тех же идей, которые изложены в инструкции Андрею Баторию. Против попыток оправдать папу Сикста V в двойной игре достаточно сослаться на то, что он не только не отверг предложенный Баторием план, но и выполнил его в той части, которая касалась Римского престола, именно он отправил Баторию денежную субсидию. Проект на этот раз не осуществился вследствие смерти Батория, о которой в Риме с большим сокрушением узнали в начале января 1584 г. "Вторник вечером 10 января, - писал Джиованни Гритти венецианскому дожу, - курьер сообщил кардиналу Баторию печальную весть о смерти короля. Папа был поражен до крайности и не мог сдерживать слезы. В среду утром его святейшество прибыл в консисторию. Он сказал, что его душа потрясена скорбию об утрате католического короля, храброго и великодушного. Это был государь великого духа, ибо постоянно стремился к великим и возвышенным делам, и даже в последнее время в его голове зрели благородные и смелые замыслы; он был государь храбрый, ибо ни опасности, ни неудачи не могли отклонить его от задуманных предприятий, ни ослабить его энергии. Что касается его твердости в католической вере, это блистательно доказывается всем его поведением, и в особенности его известной речью, произнесенной на сейме. Ибо, сказав, что будет защищать католичество всеми средствами своих государств, он обнажил свою шпагу и воскликнул: этой одной шпагой, если утратим все остальное, будем защищать христианскую религию. И, обратив на свою грудь острие, присовокупил: если бы мне угрожала опасность умереть не католиком, я немедленно лишил бы себя жизни. Такого государя утратили мы, - продолжал папа, - на него возлагали мы много надежд и послали ему добрую сумму банковыми билетами (я знаю из хороших источников, что эта сумма была в 25 тысяч ефимков) в намерении с его помощью направиться через Московию против турок. Это несчастие постигло нас за наши грехи, но мы не желаем терять мужества, ибо Христос дал обещание не оставлять нас сирыми". Смерть Батория разрушила оригинальный план разрешения Восточного вопроса, напоминающий тот план, который созрел у западных католических дипломатов и государственных деятелей в конце XII в. и во исполнение которого завоеван был Константинополь, якобы служивший помехой для освобождения от мусульман святых мест. План Батория основывался на подчинении Московии, польский король мечтал о занятии Константинополя и об образовании новой восточной империи с господствующим в ней славянским элементом. Мы не можем останавливаться здесь на выяснении политического и международного характера этой идеи, которая имеет трагическое, роковое значение в польско-русских отношениях, ограничимся лишь замечанием, что план Батория не умер вместе с виновником его. Достаточно сослаться на историю Смутного времени. Почти в то же время, как заканчивалась миссия Антония Поссевина, давшая новое содержание для дальнейшего развития истории Восточного вопроса, при римском дворе снова возникает проект антитурецкой лиги, хотя не такой громадный, как план Батория, но в существе похожий на него. Новые взгляды на дело были привнесены талантливым дипломатом, хорошо ознакомленным с положением дел на Балканском полуострове, аббатом Александром Комуловичем. Как показывает и самое имя и как засвидетельствовано в данной ему инструкции, он был славянин по происхождению и в конце XVI в. считался наиболее подготовленным лицом для миссии по Восточному вопросу. Именно, в течение трех лет исполняя обязанности апостолического визитатора латинских Церквей в европейской Турции, он собрал такие сведения о народностях Балканского полуострова, каких до тех пор не имелось в литературе. Вот в существенных чертах взгляд Комуловича на разрешение Восточного вопроса, представленный им римской курии, взгляд, которым объясняется назначение его послом в Москву в 1593 г.327 Доклад Комуловича представляет собой статистические данные, которые не могли не поразить современников своей важностью и значением для занимавшего всех вопроса. Как оказывалось по приведенным автором цифрам, турецкий вопрос мог быть без труда разрешен собственными силами порабощенных турками народов, нужно только организовать эти силы и поставить во главе их авторитетного вождя. По его словам, в Албании или Эпире можно набрать способных к военному делу христиан латинского обряда 40 тыс. В остальном Эпире и Македонии - более 100 тыс. В Герцеговине, Славонии и Хорватии и Верхней Далмации славян греческого обряда годных к военной службе - до 100 тыс. В Сербии или Нижней Мизии - до 100 тыс. В королевстве Боснии, в Венгрии по Дунаю до Белграда славян латинского и греческого обряда годных на войну - 200 тыс. Болгария и Фракия, населенная сплошь христианами греческого обряда. Весьма любопытно замечание о болгарах, что они не способны к войне (ma li Bulgari non sono huomini valorosi per combatere328), зато фракийцев можно набрать более 200 тыс.329 Все эти народы горят желанием освободиться из-под невыносимого рабства, но собственными средствами, без постороннего содействия, сделать этого не могут. Лучший план для освобождения их и изгнания турок из Европы состоит в следующем. Следует заключить лигу или войти в соглашение с московским князем, чтобы он с 100-т[ысячным] войском двинулся чрез Подолию в Молдавию, где горячо ожидают его появления, и идти прямо на Константинополь. Прежде чем он дойдет до Турции, с ним будет до 200 тыс. войска. Но стоит ему перейти Дунай, как большая часть населения этой страны присоединится к нему, так что менее чем через 15 дней по прибытии в Турцию он будет иметь до 600 тыс. годных к бою людей, с каковым войском, не встречая сопротивления, он дойдет в несколько дней до Константинополя и легко возьмет его; если же нет, то с помощию 50 христианских галер овладеет им силой в течение каких-нибудь трех дней. Когда будет взят Константинополь, все другие страны и города турецкие в Европе будут взяты в том же году другими подчиненными туркам народами. Таков второй план, не уступающий в смелости и грандиозности Баториеву, но переносящий центр действия с севера на юг, на славян Балканского полуострова, и совсем игнорирующий Польшу. Правительство папы Климента VIII, поручая Комуловичу в 1593 г. миссию к царю Федору Ивановичу или, собственно, "к различным северным князьям", одушевлено было верой в то, что сведения Комуловича отличаются точностью и что начертанный им план возможен к исполнению. Воззрения римского правительства на Восточный вопрос в самом конце XVI в. выражены как в инструкции Комуловичу, так и в другой, данной на имя графа Ангвитионы, помеченной одним и тем же годом330. Приводим содержание второй инструкции. "Наш государь избрал вас для исполнения самого важного дела, каким занята теперь христианская республика, побуждаемый к тому не только тем, что вы приобрели опытность другими миссиями в сношениях с народами, к которым вас посылают, но и знаете их язык. Вы употребите всевозможное усердие к делу, возлагаемому на вас, с должной осмотрительностью принимайте сами известия и выдавайте за верное то, что сами узнаете доподлинно, и под сомнением то, в чем не убедились сами. Вам нужно принять меры, чтобы даже и те, которые будут сопутствовать вам - их должно быть не больше двух славянского происхождения, - не знали о цели вашего пути и чтобы, пока не будете за границами Италии, никто не догадывался, куда держите путь". Первый этап указан был в Венеции, здесь необходимо было войти в сношения с албанцами и всячески подготовить их к движению. Затем целью была Трансильвания, где предстояло трактовать через кардинала Батория насчет обязательств, связывающих Трансильванию с султаном, и пытаться доказать, что слово, данное варварскому властителю, не может считаться обязательным. Там же нужно было собрать сведения о военных средствах, и о расположениях молдаван и валахов, и о возможности произвести в нужное время диверсию со стороны казаков. "Между тем как казаки поднимутся, вам останется подумать, не представится ли случая сделать что-нибудь в Молдавии и Валахии. Сначала нужно преследовать одну цель, пользу католической веры, ибо небезопасно доверяться схизматическому народу, прежде чем будут хорошо поняты господствующие настроения. Состояние этих народов и князей их столь бедственно, что кажется невозможным, чтобы не было у них сильного желания изменить его. Князья находятся в полной зависимости от султана, который низвергает их и возводит за подарки или просто по капризу, оттого низведенные князья постоянно бродят по всему миру. И не может быть сомнения, что те, которые ныне находятся у власти, взирая на судьбу предшественников, не боялись за свою собственную. ...Но не следует доверять этим народам тайну высокой важности, пока не получится точных данных о расположениях их. Нелегко отвлечь их от необходимости стоять под турецкими знаменами, пока они не увидят ясный признак ослабления этой империи. Можно также привести им на память, что они суть итальянские колонисты и что им нельзя добровольно вступать в войну, в которой придется проливать кровь своих сородичей. Но должно касаться всех этих обстоятельств, не давая понять, что вы имеете какие приказания нашего государя..." Инструкция Александру Комуловичу имеет главной целью возбуждение славян и румын против султана. Миссия в Москву еще не была, по-видимому, решена, и даже главенство в предполагаемом военном предприятии предоставлялось поляку из дома Батория. В наказе говорится, что Комулович должен ждать дополнительных распоряжений. О характере этих последних можно составить понятие на основании инструкции графу Ангвитионе, помеченной 1594 г. и, весьма вероятно, переписанной на имя Комуловича, если только не считать ошибкой имя Ангвитионы, который не был славянином. Независимо от всего прочего эти две инструкции свидетельствуют о различии воззрений на существо вопроса в самих руководящих кругах Рима331. Одна партия держалась взглядов Батория, другая исходила из сочувственных на Москву воззрений и надеялась передать разрешение турецкого вопроса в руки московского царя. С этой точки зрения следует рассматривать нижеприводимый экземпляр инструкции. После общих указаний относительно пути, какой должен был взять посол, в наказе говорится о цели переговоров с московским царем. "Переговоры должны быть направлены к тому, чтобы побудить этого князя содействовать христианам в войне против турок, исконных врагов нашей веры и креста. Средства к убеждению заимствуются из следующих соображений: предстоит защищать христианскую религию, русские во всем мире прославятся, приняв участие в столь важном предприятии, наконец, их собственные интересы побуждают их заботиться о том, чтобы не давать усилиться туркам... Было бы полезно и не сопряжено с большим трудом, если бы князь послал вспомогательный отряд в соседние провинции на театр военных действий. Он легко может отправить войско в Подолию и отсюда в Молдавию, чтобы вести потом с турками войну во Фракии и занять города в Средиземном море, что причинило бы последним весьма большие затруднения. Каковая экспедиция доставила бы московитам славу перед всеми народами и обогатила бы их добычей от разграбления богатых городов этой страны. Но что особенно важно, московиты могли бы получить возможность практически изучить военное дело и наблюдать военное искусство не только турок, но немцев, угров и итальянцев, которые примут участие в этой войне по воле его святейшества. Это же обстоятельство послужило бы потом к собственным их выгодам и способствовало бы к расширению их империи. Кроме того, овладев некоторыми городами на Черном море, они могли бы укрепиться там и основать надежду на распространение славы и власти в этом более мягком и счастливом климате и открыть себе дорогу к завоеванию самого Константинополя, согласно старым притязаниям московитов на владение этой империей по наследственному праву. Скажите, что угнетенные нации говорят тем же или мало отличным от русских языком и что все они умоляют Небо о помощи и ничего так пламенно не желают, как иметь в лице своих соплеменников освободителей от рабства и защитников. Присоедините, что христиане всех этих стран соблюдают греческий обряд и имеют таким образом еще больше прав на поддержку. Если вам случится рассуждать о почестях и титулах, какие приписывают себе московские князья, то постарайтесь показать, что титулы и достоинства раздаются по усмотрению св. престола. Постарайтесь также навести мысль на церковный авторитет папы. Тот, кто зовется Константинопольским патриархом, находится в абсолютной зависимости от воли султана - непримиримого врага христианского имени. Он получает власть и теряет ее по капризу султана, покупая за деньги достоинство, причем часто другой покупщик, предложивший высшую цену, возводится на место первого. Нельзя не видеть, что для такой могущественной и славной нации весьма неприлично обращаться в высших делах веры к лицу, зависящему от непримиримого врага, и обращаться в священных делах к человеку, купившему за деньги духовную власть. Что касается различий вероучения, вам они так хорошо известны, что нет нужды говорить о том. Но вам рекомендуется тем больше быть осторожным, что, как владеющий их языком332, вы будете осаждаемы вопросами. Необходимо допустить уступки относительно соблюдения некоторых обычаев, ибо многое извиняемое неведением иностранца для вас, как знающего язык и обычаи, будет считаться обязательным к исполнению. Если представится случай трактовать об унии с католической Церковью, вам, как хорошо знакомому с вопросом, не будет недостатка в аргументах. И так как еще ни разу не бывало в течение шести- или семисот лет с тех пор, как эта земля обращена в христианство, чтобы святым престолом назначен был туда человек, владеющий местным языком и вместе с тем обладающий, как вы, научной подготовкой, то мы питаем надежду, что Бог благоволит употребить вас как Свое орудие, к великому благу Церкви. Итак, употребите все старания и заботы, дабы святая Церковь вознаградила свои начальные утраты таким славным приобретением во спасение бесчисленного множества душ". Глава 5 ПОНИМАНИЕ ИДЕИ ВОСТОЧНОГО ВОПРОСА В КОНЦЕ XVI в. В грамоте царя Иоанна Грозного на имя султана Сулеймана от 1555 г.333 относящейся по своему содержанию к обеспечению прав русских торговых людей, встречаем уже указание на специальную миссию московских царей на Востоке. Именно, в ней находим ходатайство за афонские монастыри: Пантелеймонов, Хиландарь и Лавру, за "бедных старых монахов, которые всегда молятся Богу". Это выходило из сферы обычных мотивов, почерпаемых в наказах и речах папских и цесарских послов, - ясно, что в Москве существовали и такие течения, которые не имели для себя источника в западных поощрениях и подстрекательствах, а черпались из местных течений, в которых постараемся разобраться в настоящей главе. Несколько позже делается общераспространенным мнение, что освобождение порабощенных турками народностей, а следовательно, и разрешение Восточного вопроса может исходить из России, которая, будучи в состоянии выставить без всякого затруднения сто тысяч войска, найдет сильную поддержку среди народностей Балканского полуострова, в силу единства происхождения и веры питающих к ней неограниченное доверие. Из сообщения венецианских послов, всего лучше подготовленных для дипломатической службы в занимающее нас время, видно, что русские действительно начинали заботиться об упрочении своего влияния на Балканах, в особенности в Молдавии и Валахии заметно влияние московской партии в частой смене господарей. Весьма важная роль намечалась в антитурецкой лиге для малороссийских казаков. В 1585 г. была представлена венецианскому дожу записка по вопросу о казаках. По словам автора этой записки, передающего слова гетмана, казаки одушевлены желанием воевать с турками, что при первой же надобности можно навербовать корпус в пятнадцать тысяч человек. Гетман всего больше рассчитывает на дружественный союз с московскими казаками, живущими на Дону, и с черкесами. Молдаване и валахи, болгаре и сербы при появлении сильного казацкого отряда охотно присоединятся к нему. Таким образом, к концу XVI в. не только намечены были главные участники для подготовляемой папой и императором лиги, но и распределены роли в имеющей разыгрываться драме. Теперь оставим на некоторое время главных деятелей и сосредоточим внимание на настроении московских людей, от которых ожидалась инициатива в подготовляемом движении. Напомним прежде всего, что в сношениях Рима с московскими князьями весьма настойчиво предлагались к обсуждению темы о возвеличении чести и достоинства князя и о несоответствии с значением такой могущественной державы, как Москва, того обстоятельства, что в духовных делах она зависит от незаконного посаженика султана, Константинопольского патриарха, наконец, о политическом влиянии Московского государства как в Восточной Европе, так в особенности среди единоверных народностей Балканского полуострова, подчиненных мусульманам. Может казаться, что эти темы были несоизмеримы с культурным и политическим самосознанием русского общества и что намеченная для России роль в разрешении Восточного вопроса не соответствовала ни ее силам, ни притязаниям. Чтобы подойти к разрешению указанных сомнений, мы должны рассмотреть здесь некоторые литературные явления, характеризующие настроение умов в XVI в. и объясняющие в свою очередь как политические притязания, так и внутренние гражданские и церковные реформы, стоящие в связи с политическим ростом России. Прежде чем говорить, каким путем наши предки постепенно разрешили затруднение, касавшееся церковного устройства и государственной чести, обратим внимание на политическую сторону вопроса и посмотрим, доступны ли были современникам Грозного и его преемнику мысли о политическом и церковном главенстве России в греко-славянском мире. Попытаемся бросить взгляд на те влияния, которые проникали в Москву через прибывавших в Россию греков. Прилив греческих выходцев в Россию был громадный после падения Константинополя. Отовсюду из греческих, славянских и восточных стран потянулись в Московское царство люди разного, по преимуществу духовного, чина. Одни из них оставались в России на житье, другие, получив милостыню, удалялись на родину. В настоящее время издано уже достаточно материалов, чтобы составить определенное представление об этих людях, об их целях и желаниях, а главное - о впечатлении, которое они оставили на Руси334. Кто же были эти пришельцы, жаловавшиеся на притеснения мусульман и старавшиеся возбудить к себе сострадание? За весьма немногими исключениями, это так называемые митрополиты, епископы, архимандриты и игумны, принявшие ложные звания и искавшие в России карьеры и наживы. На Востоке скоро поняли, что, играя на одной и той же струне, т.е. рассказывая о турецких насилиях, в России всегда можно найти доброхотных жертвователей и кое-что нажить. Вследствие этого Москва наводнена была толпами честолюбцев, искателей приключений или даже бродягами. Многим удавалось обмануть русских: получать потерянные места по рекомендации государя, входить в письменные сношения с московским двором и выпрашивать ежегодные правительственные подаяния, наконец, получать хорошие места в России. Само собой разумеется, от этих людей трудно ожидать воспитательного и образовательного влияния на русское общество. Правда, льстивых слов говорили много греческие пришельцы: так, патриарх Антиохийский (1586) желал "посмотреть на старости своей великого православного государя, ибо, кто не видел солнца, ничего еще не видал, солнце же правоверных христиан в нынешние дни - ваша царская милость". Но принять участие в организации русского политического развития они едва ли были способны. На арене действуют не Максимы Греки, а такие лица, как Паисий Лигарид и ему подобные. Несколько данных из жизни в России этого последнего будут здесь уместны. Это был запрещенный архиерей, лишенный кафедры и сана, но очень ловкий и находчивый человек; он явился в Россию с подложными грамотами и другими подобными документами и долго разыгрывал у нас роль Газского митрополита. Вот несколько челобитных его к царю. Он-де уговорился вносить ежегодно за свою епархию 500 ефимков туркам и потому просит выдать ему эту сумму, чтоб православным христианам его области нечестивые турки притеснений не делали и не обратили бы в свою турецкую веру. В том же году он просит: отпускаемого ему жалования и корму едва достаточно для него одного, а между тем при нем состоит несколько служек и три лошади; чтобы не поморить людей и скота, просит прибавить жалования. От того же года челобитная о пожаловании новых архиерейских одежд. Государь подарил ему кафтан, рясу суконную беличью да шубу соболью. В следующем году Паисий просит дать ему карету и лошадей с новой сбруей, назначить жалование состоящему при нем дьякону, обменять 250 рублей медных на серебряные; заявляет желание получить 1700 ефимков на уплату каких-то податей патриарху и туркам. Наконец, просит вообще выдавать ему жалованье золотом "для ради легкости, послать доведется". Таков тип приходивших к нам на житье греков. Громадное большинство приходило, однако, не с пустыми руками. Как скоро узнали на Востоке, что Москва, претендующая на титул столицы православия, полагает особенную честь и старание в привлечении к себе греческой святыни и платит за нее деньгами и соболями, со всех сторон явились предложения древних икон, мощей, орудий крестных страданий и других чтимых православными предметов. Русское правительство ассигновало громадные суммы на приобретение восточной святыни и нередко само отправляло запросы в восточные монастыри и к патриархам относительно самых ценных предметов почитания. Открылась настоящая меновая торговля. Греки предлагали небольшие части мощей через известные промежутки времени, причем приходилось платить десять и даже двадцать раз за некоторые святыни. В 1561 г. один старец предлагал крест с мощами, но по осмотре мощей не оказалось, и ему крест отдали назад. Но скоро он возвратился назад и объяснил, что он действительно вынул было мощи в намерении предложить их особо. Рекомендуя русскому правительству ту или другую святыню, обыкновенно излагали ее историю, указывали ее специальное значение и разъясняли ее, так сказать, вселенский смысл. Так, например, иноки афонского Иверского монастыря, посылая мощи священномученика Василия, писали: "А мы с тою св. рукою хаживали в миру, освятя воду с нее, и исчезала всякая гадина в полях, семя ядущая саранча, мыши и всякая иная гадина, и собираем с православных христиан много милостыни". Не раз предлагаемы были в Москву святыни, так сказать, государственного свойства, напр. часть "Животворящего Древа", которым никому не подобает владеть, кроме православного царя, "яко великий царь Константин". Подобные святыни посылались с выяснением их исторической важности и с указанием, что их домогались многие иноверные лица и предлагали большие деньги, но что надлежащее им место в православном царстве. Уже весьма рано московское правительство, приведенное в сомнение, стало требовать гарантий, что предлагаемая святыня есть подлинная, а не подложная. Появляется ряд патриарших свидетельств любопытного содержания. Константинопольский патриарх Каллиник свидетельствует: "Всякая вещь, хотя иногда и истинна есть, однакож люди ее в подозрении имеют и для многих иных приключившихся причин, а наипаче того ради, что не ведают ту вещь чрез искусство и подлинное испытание. Посему свидетельствую, что сии священные мощи суть истинны, они сами имеют свидетельство своей истинности в пребогатом благоухании, которое от них исходит". Свидетельство подлинности иконы Влахернской Богоматери, составленное патриархом Паисием, передает историю этой чтимой святыни, как она сохранилась после турецкого завоевания и имеет важный археологический смысл. Портной, которому она досталась покупкою у турка за 500 ефимков, много раз имел видения, в которых Богородица советовала не держать у себя эту икону, а препроводить ее в страну, где царствует благочестивый царь. Когда турки разорили Влахернскую церковь, из того места, где стояла икона, потекла и теперь течет вода. Близ того места находятся две церкви, Иоанна Богослова и Димитрия Солунского. В Великий пост, когда бывает акафист пресвятой Богородице, и 2 июля греки приходят к той святой воде во множестве, устрояется к источнику крестный ход, и бывают в то время исцеления от всякой болезни тою святой водой, и берут ее греки в домы. Святой источник сей течет под городскую стену в море, и 2 июля, когда бывает праздник, в море, где потонули кагана скифского корабли, вода бывает кровавою до 1 сентября, а с сентября опять по-прежнему. Оберегает все те места, откуда течет вода, русская полонянка, для того что ей указано с тех людей, кто к святой воде придет, брать по деньге с человека, и тем она питается, а полонянка сия обусурманена. Систематической передачей своей святыни Москве греки, сами того не сознавая, лишали себя твердого, веками сложившегося положения в России. Русские не жалели денег в полной уверенности, что сосредоточение православных святынь в Москве служит лучшим залогом к осуществлению их притязаний стать во главе православия. Москва хорошо поняла, что для того, чтобы сделаться третьим Римом, ей необходимы всем понятные внешние признаки внешнего благочестия. Пользуясь расточительностью и - скажем прямо - корыстолюбием греков, русские постепенно сосредоточили у себя то, в чем полагали существенное отличие и видимый характер православия, и скоро воспользовались этим против самих же греков. Антигреческое направление, развившееся у нас еще до петровской реформы, есть логический вывод из рассмотренных отношений греков к России и отмечает собой новый шаг в развитии Восточного вопроса. У нас поняли слабые стороны греков и перестали питать к ним доверие. А ныне, говорится в одном из указов Феодора Алексеевича, они, гречане, стали приезжать к нам самые молодчие люди, и буде у которых объявятся товары, и те худые, и вместо алмазов подделанные стекла, да из них многие учали воровать, товары привозить тайно, для кражи пошлин, и в том во всем многие обличены. А посему гречан всех, которые на Москве, выслать, и впредь им останавливаться в Путивле, а к Москве не ездить. Наступила пора, когда русские сочли возможным резко изменить свои отношения к грекам. Чувство преимущества перед народом, который так часто злоупотреблял доверием русских, и некоторое пренебрежение ко всем грекам сказывается и в правительстве, и в обществе. Мысль о нравственном превосходстве перед греками, развившаяся в теорию избранничества русского народа, сопровождалась важными политическими и литературными фактами. У нас перестали удивляться грекам, не находили причин подражать им, напротив, уже в XVI в. стали относиться к ним критически. Необходимо хорошо взвесить это обстоятельство, особенно ввиду часто повторяющихся заявлений о господстве византизма в дореформенной Руси. Чтобы не оставаться голословным, укажу несколько фактов. В 1586 г. русский митрополит Дионисий, "мудрый грамматик", встречая патриарха Антиохийского Иоакима, первый дает ему благословение вопреки всем обычаям церковной практики. Самым типическим примером того презрительного отношения, в которое стали у нас греки, служат отзывы об них Павла Алеппского, Юрия Крижанича, Арсения Суханова и священника Лукьянова. "Москвичи вовсе не хотят к себе пускать греков, - говорит первый. - Что это за выродившийся народ и что за поведение? Где они ни появятся, совершают множество преступлений. Так, в Москву прибыл патриарх Паисий (1649). В свите его было не более 35 человек: архимандритов, священников и монахов, его племянников и братьев, а также архонтов, пожалованных им в это звание из купцов. Но этим патриарх не удовлетворился: он набрал в свою свиту разного сброда, назвав его в списке священниками, архимандритами и монахами разных монастырей, и все это для того, чтобы получить больше прибыли, так как все пожертвования на свою свиту и на разные монастыри брал себе. Чем греки лучше нас, думали русские, был у них царь благочестивый, а ныне нету, в то место восстал царь на Москве. Какая честь патриарха? Где монастыри? Всего этого нет. Было у них мощей много, и их разносили по разным землям, у самих ничего не осталось, а у нас их много. Бог прославил в нашей земле своих угодников". "Корыстолюбивые греки, - говорит Крижанич, - волочатся по нашим странам без нужды. Всякие святыни превращают в товар и стараются тысячу раз продать нам Христа, которого Иуда продал однажды. За деньги посвящают свинопасов и мясников, которых в Руси не посвятили епископы. За деньги разрешают всякие браки, прощают грехи без исповеди, ради денег скитаются и выдумывают предлоги для нищенства и выпрашиванья милостыни, не будучи епископами, посвящают попов!" "Плачут, - жалуется Лукьянов, - обижены от турка. А кабы обижены, забыли бы простые старцы носить рясы суконные по три рубля аршин. Напрасно турка старцы греческие оглашают, что насилует: а мы сами видели, что им насилия ни в чем нет, ни в вере, ни в чем - все лгут на турка!" Просматривая длинный ряд фактов и отношений между Русью и греками, мы должны прийти к заключению, что политическая сторона Восточного вопроса весьма мало затронута была греческими выходцами. Нельзя сказать о греках, что они развивали в Москве идею политического преобладания России на Востоке, подстрекали русского царя к осуществлению русских планов в Восточном вопросе. Точно так же следует отрицательно высказаться и в том отношении, что греки влияли на изменения, подготовлявшие русского царя к главенствующей роли в православном мире. Максим Грек высказывает по этому поводу свои чаяния и надежды, но не формулировал вопроса ясней, не показал, как при настоящих обстоятельствах Москва точно могла быть полезной порабощенному турками Востоку. Константинопольский патриарх, утверждая царское венчание Иоанна Грозного, называет его "надеждою и упованием всех родов христианских", которых он избавит от варварской тяготы и горькой работы, от скверных варвар, страшных агарян. Александрийский патриарх Иоаким писал тому же Грозному, что вся его надежда на солнце и царя, что его рукою избавится когда-либо Восток от руки злочестивых. В разговоре с московским послом в Царьграде он же выражался определеннее: ныне достиг я великой старости, и не велит мне Бог видеть, как Господь Бог подаст Московскому государю наследие царя Константина и покорит все царства подножию его, а мы чаем того у Бога, что подаст ему государю Господь в наследие Константина царя в недолгое время, так написано в откровении Иоанна Богослова. Синайский митрополит Иеремия говорит: молим Бога и весь порабощенный род греческий, чтобы нам сподобил Бог видеть на Константинопольском престоле царя царей, великого государя Михаила Феодоровича. Если взвесить все эти заявления, они почти ничего не прибавляли к тому, что уже было в сознании русских с конца XV в. И следует не обинуясь сказать, что греки подобными заявлениями выражали лишь грубую лесть русским и нисколько не содействовали практическому осуществлению миссии России. Те греки, которые пространнее изложили свой взгляд на это дело, ссылались то на книги, в которых написано, что от страны Московской следует царь в Константинополь, то на пророчества (Паисий Лигорид), то на знамения, которые совершаются и толкуются самими турками в смысле близкого изгнания их из Царьграда и святой Софии. Только в самом конце XVII в., и то под влиянием движения у южных славян и малороссов, греки в первый раз высказывают более или менее определенные воззрения на осуществление Россией политического переворота на Востоке. Большие денежные жертвы в пользу восточных монастырей и церквей, а равно без особенных затруднений даваемые разрешения для греческих митрополитов приезжать в Москву для сбора милостыни вызываемы были частию и практическими соображениями. Москва не только украшалась святынями, приносимыми из восточных монастырей, но в то же время постепенно возвышалась в сознании и восточных христиан, и самих русских образованных людей как единственный уцелевший очаг свободной от порабощения православной Церкви. На этой почве развивалась идея о принятии московскими великими князьями царского титула, а митрополитами всея России титула патриархов - для оправдания притязаний на главенство в христианском мире. Главнейше эти притязания обнаруживаются в царствование Иоанна Грозного. После принятия царского титула в 1547 г. Иоанн, нужно думать, искал утверждения царского звания авторитетом высшей духовной власти. Весьма может быть, что неоднократные указания в грамотах Римских пап о способе, каким может быть возвышено честь и достоинство великого князя, имеют для себя объяснения в письменных или словесных заявлениях со стороны великого князя и его бояр. Со временем выяснилось, однако, что легче было достигнуть желаемого при посредстве церковного авторитета Восточной Церкви. На этой почве и открываются сношения и переговоры с 1557 г., вследствие которых в Москву был доставлен в 1562 г. соборный акт Константинопольской патриархии, утверждавший за Иоанном Грозным царский титул в декабре 1561 г. Не входя здесь в обсуждение вопроса о подделке подписей на этом акте, который хранится в Москве335, заметим, что здесь еще находится упоминание о царских регалиях и о Шапке Мономаховой. "Благочестивейший царь Константин Мономах с тогдашним патриархом и священным Собором, послав Ефесского митрополита и епарха Антиохии, венчали в цари благочестивейшего великого князя Владимира и принесли ему в дар царский венец на главу и диадему с Маргаритами и другие царские знаки и священные покровы". Приведенное место долго считалось основным для доказательства непосредственного преемства из Византии московских царских регалий, но в настоящее время нельзя более отстаивать его подлинность336. В той же степени, как возвышение титула великих князей, постоянной заботой царя Грозного было возведение Московского митрополита в патриархи. Вторая задача была осуществлена в самом конце XVI в. при Борисе Годунове. В 1586 г. прибыл в Россию Антиохийский патриарх Иоаким; это был первый случай прибытия восточного патриарха, и этим умело воспользовались в Москве. После того как ему оказан был торжественный прием в Золотой палате, в Успенском соборе, куда затем направлен был патриарх, его встретил митрополит Дионисий. Но вопреки ожиданию патриарха митрополит первым преподал ему благословение, а потом уже испросил благословение от патриарха. Этим актом резко было обозначено место русской иерархии перед греческой. В связи с этим к патриарху был отправлен царский шурин Борис Годунов с целью вступить в переговоры о возведении митрополита в сан всероссийского патриарха. Получив хорошие подарки, Иоаким обещал передать о желании Московского государя восточным патриархам. Дабы облегчить для него хлопоты, ему при отъезде из Москвы вручены были значительные суммы на расходы и дан в провожатые подьячий Огарков. Спустя два года после того с просьбой о пособии для постройки дома и церкви вместо обращенной в мечеть патриаршей церкви в Константинополе явился в Москву сам Константинопольский патриарх Иеремия II, под духовным главенством коего формально числилась Русская Церковь. Как будто ради имеющего совершиться в России торжественного акта патриарх был сопровождаем двумя епископами, Иерофеем Монемвасийским (митрополит) и Арсением Елассонским. Торжественный прием их состоялся в июле 1588 г. До начала следующего года греческие иерархи были предметом особенного внимания со стороны бояр, секретные переговоры с патриархом были ведены Борисом Годуновым. Хотя патриарх не ставил препятствий к исполнению желания царя Феодора, но выставил такое условие, которое не могло нравиться русским, именно, пожелал сам быть Московским патриархом. После того как ему была доказана невозможность такой кандидатуры, он согласился на поставление патриарха из среды русских архиереев. Таким образом 26 января 1589 г. в Успенском соборе состоялось торжественное посвящение в патриарха митрополита Иова. Так как по желанию царя Феодора акт посвящения Иова в патриарха должен был получить утверждение со стороны Собора греческих епископов, то в мае 1590 г. был составлен в Константинополе Собор, утвердивший избрание Иова и назначивший ему пятое место по рангу между другими патриархами, а равно предоставивший Собору русских епископов право избирать и поставлять на будущее время патриарха из своей среды. Тырновский митрополит Дионисий избран был от Собора для поднесения царю Феодору составленного в патриархии акта. Он заключался в следующем337. Иеремия милостию Божией архиепископ Константинополя, Нового Рима, и Вселенский патриарх. Поелику его величество благочестивейший и державнейший царь всея России, московский, казанский, астраханский, новгородский и иных православных христиан, кир Феодор Иоаннович, гостеприимно принявший наше смирение, посетившего его столицу, просил нас, чтобы на основании соборного и канонического рассмотрения мы хиротонисали Московского архиепископа и нарекли его патриархом по примеру прочих, первого Константинопольского вселенского, затем Александрийского, Антиохийского, Иерусалимского, ввиду сего наше смирение, убедившись собственными очами, как велико и обширно данное ему Богом царство, и принимая во внимание, что он в настоящее время единственный на земле великий и вместе православный царь, не нашло справедливым не удовлетворить его желания, но, одобряя его мысль, рукоположило в патриарха Московского владыку Иова призванием и благодатию Всесвятого Духа, во свидетельство чего дали ему патриаршую грамоту с золотой печатью, каковою определили и указали, дабы архиепископ Московский Иов считался пятым патриархом и пользовался патриаршим достоинством и честью и сопричислялся в одну меру с прочими патриархами во все последующие времена. Так поступили мы там, в России. Когда же по милости Божией мы прибыли на наш Константинопольский трон и уведомили о происшедшем в Московии по просьбе и желанию благочестивейшего царя и когда узнали о желании его и о всем происшедшем святейшие патриархи Александрии, Антиохии и Иерусалима, то они дали на то свое согласие и одобрение. И вот снова наше смирение совместно с теми патриархами и Собором Вселенской патриархии единогласно и единодушно во Святом Духе объявляем настоящей соборной грамотой, что мы утверждаем местную московскую хиротонию и наречение патриархом названного патриарха кир Иова и вместе с тем удостоверяем изданный по сему случаю патриарший хрисовул, соборне объявляя, что рукоположенный в патриархи Московский владыка имеет право именоваться патриархом и сопричисляться в меру с прочими патриархами и иметь чин и возглашение после Иерусалимского. Вместе с тем он обязывается возглашать как наше имя, так и прочих патриархов и признавать своей главой и считать первенствующим апостольский трон Константинополя, подобно как поступают прочие патриархи. Таковое благодеяние и честь патриаршую и имя определяем твердою и неотъемлемою не только по отношению к кир Иову, но повелеваем именоваться патриархами и всем впоследствии имеющим получить хиротонию от московского Собора первым архиереям, по канону и типу, бывшему и начавшемуся от патриарха Московского кир Иова, во Святом Духе возлюбленного брата и сослужителя нашего. С общественной точки зрения до XVII столетия Восточный вопрос не выходил из сферы узких интересов некоторых государств, для которых была непосредственная опасность в распространении турецкой власти за пределы Балканского полуострова. В этом отношении следует внимательно отнестись к тому обстоятельству, что как Римский папа, так и Римский император германской нации нередко предоставляли решение Восточного вопроса северным государям, которые частию по языку, частию по религии более других были заинтересованы в судьбе томившихся под турецким господством народов Балканского полуострова. Им же предоставлялось воспользоваться и плодами, казалось, весьма легкого и заранее обеспеченного успеха движения на Балканский полуостров, которое должно было закончиться завоеванием Константинополя. Обо всем этом говорилось в спокойных и благожелательных, более академического, впрочем, характера советах и рассуждениях для дружеского поощрения к делу тех, кому предстояло "обломать роги" султану. Со времени турецкого завоевания Константинополя и до начала XVII в. изучаемый нами вопрос мало подвергался разработке с точки зрения политического значения, и важный в смысле международном, промышленном и церковном характер замены христианской империи мусульманским царством совсем не принимался во внимание тогдашними дипломатами и политическими деятелями. Далеко не так представляется дело с точки зрения русской истории. Разработка исторических оснований, по которым Россия должна была принять передовую роль в разрешении Восточного вопроса, происходила двояким образом. Прежде всего теоретически разработана была фикция о преемстве Москвой права на титулы и владения коронами и землями бывшей Византийской империи, основанием для того был брак Ивана III с Софьей Палеолог; в то же время путем сношений с папой и греческими патриархами выдвинут был и разрешен вопрос о возвеличении чести и достоинства великого князя, следствием этого были утверждение Константинопольским патриархом царского титула за Иоанном IV и возведение Московского митрополита в патриархи всея России. В пользу указанных и благополучно добытых сношениями с восточными патриархами притязаний московских государей постепенно действовали советы и внушения со стороны Римского престола германского императора, которые предлагали королевский титул великому князю и звание примаса митрополиту в случае присоединения России к антитурецкой лиге и вступления в церковный союз с Римом. На Западе было своевременно понято и хорошо оценено то положение дела, что без участия православного населения, тянувшего к России всеми своими симпатиями, Восточный вопрос не может быть разрешен и что успех Москвы на Балканском полуострове обеспечен тем, что христиане всех этих стран соблюдают греческий обряд. //Высочайшей политической ошибкой пап было то, что они не хотели отделить религиозной стороны от политической и что религиозные притязания тормозили выполнение довольно хорошо задуманных политических планов. // Первенствующее положение России было отмечено и в Константинополе, и султан старался поддерживать дружественные отношения с Московским царем. Неожиданно свет на эти отношения проливают донесения венецианских послов. Оказывается, что ходившие в Константинополь царские послы обращали на себя большое внимание европейских дипломатов, которые старались - и иногда удачно - выведывать их мысли. Оказывается, далее, что уже в XVI в. мы принимали меры к упрочению нашего влияния на Балканском полуострове. Венецианцы говорят о движении наших отрядов в Молдавию, чтобы посадить там на престол русского приверженца; сообщают о переворотах в Валахии, производимых приверженцами московитов. Если вспомним, что Молдавия и Валахия во всех проектах движения против турок предназначаются папой тому, кто примет на себя руководительство в войне, то легко будет оценить важность этих известий. В 1585 г. дожу была представлена записка, в которой обсуждался вопрос, какую пользу можно извлечь из союза с казаками в случае войны с Турцией. Автор записки (Гамберини) передает свой разговор с гетманом в Вильне. Гетман высказался, что казаки одушевлены желанием воевать с турками "во славу Божию и на вечную память казацкого имени" и что им в высшей степени неприятна принятая на себя Польшей роль оберегательницы Турции от казаков. Гетман уверял далее, что при первой необходимости он наберет до 15 000 казаков. В союзе с соседними народами они легко могли бы проникнуть врасплох до самого Константинополя, ибо турки ныне столь ослаблены, что не могут оказать надлежащего сопротивления. Всего более гетман рассчитывает на дружественный союз с московскими казаками, живущими на Дону, и с черкесами, храбрейшими воинами. Наконец, валахи, молдаване, болгаре и сербы при первом появлении сильного казацкого войска, без сомнения, пристанут к нему. Почти накануне эпохи самозванцев в Юго-Восточной Европе обнаруживается сильное освободительное движение, подготовленное венецианскими и римскими эмиссарами. Уже были распределены роли в имевшем начаться восстании. Обращено было внимание на русское население на Дунае, на болгар и албанцев. Местное движение должно было отразиться в Трансильвании, Молдавии и Валахии. От современного тому восстания казаков ожидали многого, и прежде всего "эта стая орлов" должны была нейтрализовать Молдавию и Валахию, если бы султан захотел опереться на эти страны. Они должны были, далее, занять татарские силы и турецкие и отвлечь внимание турок от настоящего очага восстания. Отыскивали только вождя для главного руководительства всем предприятием. Таким вождем намечался московский царь, как наиболее популярный среди имевших выступить против турок народов. Восточный вопрос постепенно сводился на весьма реальную почву. Нужно отдать честь папскому правительству, в руках которого были все нити тогдашней европейской политики. Оно своевременно поняло, что Восточный вопрос не может быть решен без участия православного южноевропейского населения, тянувшего к России своими симпатиями и сосредоточившего на ней свои надежды на освобождение. Высочайшей политической ошибкой пап было то, что они не хотели отделить религиозной стороны от политической и что идея католическо-римской пропаганды тормозила выполнение самых умных комбинаций. Но почва, на которой будет развиваться Восточный вопрос, и способы его разрешения в будущем намечались верно. Миссия аббата Комуловича была накануне эпохи //составленных политических планов//. Не продолжаем входить в исследование роли папства в истории Смутной эпохи, которая в последнее время нашла себе разностороннее освещение338. Хотя личность первого самозванца до сих пор не может быть выяснена и его тожество с Димитрием царевичем все же остается под сомнением, не подлежит, однако, спору то обстоятельство, что с первым самозванцем Польша осуществила знаменитый проект Стефана Батория в той части, которая предусматривала католического государя на московском престоле. Всматриваясь в новые материалы о первом самозванце, нельзя не проникнуться сожалением к нему как к неосторожному расточителю, наделавшему долгов на честное слово и осаждаемому неумолимыми кредиторами, которые требуют немедленной уплаты и не обращают внимания на просьбы извинить и обождать. Римские и польские советники самозванца в ослеплении от неожиданного успеха спешат учредить в России постоянное дипломатическое представительство папы, навязывая самозванцу папского легата, составляют проекты об основании иезуитских школ и настойчиво хлопочут о мерах к проведению церковной унии. Не успел еще Димитрий основаться в Москве, а ему уже внушают план кампании против турок, т.е. делают из России давно предвиденную Баторием базу для разрешения Восточного вопроса. За два дня до катастрофы, погубившей самозванца, вошел к нему иезуит Савицкий и нашел его в спальне сильно взволнованным и озабоченным. О чем же говорит с Димитрием этот руководитель и советник? Да не о чем ином, как о пользах Римской Церкви, о делах своего ордена, об иезуитских школах и об облегчении доступа к самозванцу даже не в урочные часы. В политическом отношении Смутная эпоха побудила Россию покинуть на время восточную политику: на место турецкого настойчиво выдвинулся польский вопрос. Пока он не был благоприятно разрешен, в Восточном вопросе мы были обречены на пассивную роль. Таким образом, почти на полтораста лет Россия пожертвовала своими интересами на Юго-Востоке, значительно утратив память о той роли, которая указана была ей в течение XVI в. в разрешении Восточного вопроса. Хоть, впрочем, суждено было и еще раз испытать Восточному вопросу в XIX в., когда вся официальная Россия подпала гипнозу австрийской дипломатии и утратила представление о реальных русских интересах на Ближнем Востоке. Достойно удивления, говорит новый историк339, до сих пор никто не обратил внимания на то обстоятельство, что до июня 1605 г. дело Димитрия в Риме оставалось без движения. Папе Клименту VIII недоставало времени, а может быть, и охоты, чтобы выяснить положение. На первое письмо Димитрия от 24 апр. 1604 г. он ответил благосклонным бревэ, избегая политики и не выходя из границ набожности. Но Дмитрий понял его иначе. Внимая советам папы, он рассчитывал на содействие его. Так или иначе, Климент умер в марте 1605 г., не выразив своих намерений по делу Димитрия. Избранный 16 мая того же года и принявший имя Павла V Камилл Боргезе дал надлежащее направление московскому делу. Он приказал кардиналу Рангони, римскому нунцию в Кракове, собрать точные данные насчет Димитрия и сообщить взгляд на него польского короля. Рангони отвечал на вызов из Рима депешей 2 июля, в которой он дает подробные сведения о Димитрии, основываясь главнейше на данных, почерпнутых из официальных донесений князя Вишневецкого, которые имели основанием его личные сношения с самозванцем, начиная с апреля 1604 г. Эта депеша вообще должна считаться наиболее важным источником сведений, циркулировавших о самозванце в самое ближайшее время его появления в Польше. Весьма любопытно отметить, что сам Рангони не высказывает определенного заключения о происхождении самозванца. Он приводит две версии слухов. В одной Димитрий не внушал к себе доверия, по другой, которой придерживается король и польские магнаты, Димитрий заслуживает всяческого поощрения, и по господствующему мнению король намерен поддержать его даже с помощью оружия. Но Рангони уклоняется от прямого ответа на вопрос о том, действительный ли царевич то лицо, которое выдает себя за такового, или же нет. Так или иначе, эта депеша имела большое значение в дальнейшей истории самозванца, и от нее направляется вся политика Римского престола. Нужно ли рассматривать ее как добровольный самообман или же как неосторожное легковерие, к чему склоняется о. Пирлинг, во всяком случае, с тех пор папа находился под влиянием мысли, что царевич воплощает в себе тот идеал московского царя, о каком только мечтали в Риме: усердный католик, приверженец унии, преданный святому престолу, враг ислама, ко всему другому, находится в добрых отношениях с Польшей и признан настоящим царевичем королем Сигизмундом. "Какая привлекательная перспектива в даль будущего!" Павел V сильно увлекся идеей религиозного умирения славян, с этой целью был разработан целый план мероприятий. С 4 августа с разных сторон дан был пароль. Папские бревэ направлены к королю, кардиналу Мацниовскому и палатину Мнишеку. Папа занят одной мыслью: поощрить Димитрия, воспользоваться этим провиденциальным орудием и ввести католицизм в России. Вследствие того он одобряет ранее принятые меры и побуждает удвоить усилия: король должен оказать Димитрию сильную поддержку, кардинал подогревать его религиозное чувство, а палатин руководить его действиями, и таким образом уния будет провозглашена в Москве. Смутная эпоха - крайне важный момент в. истории Восточного вопроса. В Риме и Варшаве слишком поторопились торжествовать победу и заставили нас еще настойчивей держаться старины. В конце XVI в. Восточный вопрос сведен был к политическим интересам завоеванных турками христианских народностей. Эти же самые интересы, по крайней мере с формальной стороны, будут основными и в XVII в. Но чем ближе к новому времени, тем более вносится осложнений и запутанных международных счетов в этот столь несложный вопрос в первичной фазе его развития. Россия имеет в этом вопросе известного рода наследие, от которого, несмотря на лежащие на нем громадные обязательства, не вправе освободиться. Глава 6 ВОСТОЧНЫЙ ВОПРОС В XVII в. В XVII в. незаметно происходит большой поворот в разных кругах Московского государства в смысле расширения культурных потребностей вообще и выяснения политического самосознания русского общества. Новым движением затронут был и Восточный вопрос, по отношению к которому замечаются попытки дать реальное определение предлежащих России задач в сношениях с турками и подвластными им нашими единоверцами и единоплеменниками. Разными путями доходили до России сведения о восточных делах и о судьбе христиан под турецким господством. Прежде всего, вследствие присоединения Малороссии и расширения южных пределов России мы приблизились к турецким владениям и получили в свое распоряжение такие средства сношений с христианскими подданными султана, каких прежде не имели. Важная роль выпала на долю запорожских и донских казаков, ставших посредниками между населениями Балканского полуострова и Московским царством и ожививших надежду на помощь со стороны Москвы как в Молдавии и Валахии, так в болгарских и сербских землях. Но еще больше значения следует приписывать постоянному приливу греческого и славянского духовенства, приходившего в особенности во второй половине века в Россию за сбором милостыни. Некоторые восточные патриархи и епископы живали подолгу в Москве и других городах, давали устные и письменные сведения о состоянии веры и христианской Церкви в Турции и о притеснениях, испытываемых христианами. Из этого времени сохранились замечательные описания путешествий в Россию и записки, знакомящие со взглядами греков и славян на Россию и сообщающие сведения о греках и славянах в поучение русским. В высшей степени любопытно отметить, что до Москвы доходило двойное течение известий, то в пользу единоверцев, то с порицанием их. Соответственно с тем и в Москве были кружки или партии, которых разделяло воззрение на греческую чистоту и неповрежденность после падения Константинополя и в которых крайнее воззрение склонялось к тому, что на Руси и "большее православие и высшее христианство". Отсылая за подробностями к специальной литературе, мы ограничимся здесь главнейшими фактами340. В 1649 г. был в Москве Иерусалимский патриарх Паисий. В сношениях с Московским патриархом Никоном он не стеснялся указывать на допущенные им недостатки в исправлении церковных книг. Но среди московских книжников зародились уже сомнения в чистоте греческой веры. Суханов отправлен был на Восток в свите патриарха Паисия с поручением собрать сведения по столь интересовавшему Москву вопросу. Отзывы Суханова были очень резки и, как увидим ниже, далеко не были одиноки. В состязании с греками он высказывал мысль, что в настоящее время, после падения православного царства, можно "и без четырех патриархов ваших править закон Божий, так как у нас глава православия царь благочестивый. Притом же все, что доброго было у вас, все перешло на Москву". Резкий отзыв Суханова вполне напоминает то, что читаем о греках у епископа Порфирия или у А. Н. Муравьева и А. В. Елисеева341. По возвращении в Москву Суханов сообщал от имени патриарха Паисия следующие сведения. "А приказал-де с ним Иерусалимский патриарх словесно, а велел известить государю, чтобы он, великий государь, велел с своей царского величества стороны идти морем, хотя малыми людьми. И в то время, слыша про то, пойдут под Царьград сербяне и гречане, волоской и мутьянской воеводы со всеми людьми, а ныне-де турского сила изнемогает, потому что венециане одолевают... Говорят-де все христиане, чтоб им то видеть, чтобы Царьградом владети великому государю, царю и великому князю Алексею Михайловичу, нежели немцам". Эти взгляды разделял и был посвящен в занимающие нас политические планы опальный Константинопольский патриарх Афанасий III Пателарий, проживавший тогда в Молдавии и допущенный в Москву в 1653 г. Ему принадлежит политическая записка342, озаглавленная "Слово понуждаемое", в которой изложены основания, побуждающие Московского государя не откладывать с походом в Константинополь. Эти основания частию заимствуются из мистической литературы (см. выше, гл. 3), частию подтверждаются библейскими прообразами и перенесенными с Востока в Москву святынями, как Влахернская икона Богоматери, глава Григория Богослова и др. "Не медли, державный царь, пришло время нашего освобождения. Да прославится благочестивое царство, отгонится тьма вечерняя безбожных агарян и отверзется церковь св. Софии". Очень деятельная роль в предполагаемой экспедиции предоставлена казакам, "этим скорым, борзым, мужественным орлам, летающим, прогоняющим, побеждающим и растерзающим бессильных и боязливых зайцев". Можно еще удивляться осторожности московского правительства, что оно не вполне доверилось доходившим до него известиям и не пустилось тогда же в опасную авантюру. В 1654 г. посланец молдавского воеводы Стефана Иван Григорьев сделал заявление в посольский приказ, что "его господин просит государя, чтобы он пожаловал его, принял бы его под свою высокую руку и был бы над ними над всеми православными христианы един благочестивый христианский государь". По ответной грамоте заметно, что мысль о подчинении рассматривается благосклонно, но о военных предприятиях против турок пока нет речи. Весьма любопытно отметить, что официальная струя известий о Востоке, идущая из докладов, писем и донесений духовных и светских лиц, искавших покровительства и милостыни от Московского государя, не совпадала с другими течениями, вливавшимися иным путем. Особенное место в этом отношении принадлежит сообщениям хорвата Юрия Крижанича, бывшего в Москве в 1647 г., затем в 1659-1661 гг., когда последовал указ о ссылке его в Сибирь, где он провел 16 лет, т.е. до 1676 г., когда снята была с него опала, причины коей и до сих пор остаются невыясненными. Обширное сочинение Крижанича о России до сих пор мало изучено вследствие особенностей его рукописи и до последнего издания проф. Вальденберга было недоступно для большой публики343, между тем в нем заключается неисчерпаемый источник весьма любопытных сведений о политическом положении Русского государства и об его соседях. Что касается поразительно метких и даже для нашего времени отдающих свежестью и реальной правдой сообщений Крижанича о немцах, об этом была речь в Новом Времени344, и здесь еще мы не находим уместным много останавливаться на немцефобстве Крижанича345. Но политические воззрения его на Московское государство, на славян и на греков не менее интересны. "Есть два народа, - говорит он346, - искушающих, развлекающих и исчерпывающих Русь своими обманами с двух противоположных сторон: немцы и греки. Немцы стараются - под видом наук - подсовывать нам дьявольские кудесничества: астрологию, алхимию, магию. Греки, напротив, осуждают всякое знание, всякую науку и рекомендуют нам невежество... Больше всего пострадали от немцев славяне. (Характеристика славян у Крижанича беспощадная.) Славяне занимают середину между дикими и цивилизованными народами, они медленны умом и просты сердцем, гуляки и расточители, приходу и расходу счета не держат... ленивы к работе и к наукам. (О греках Крижанич также весьма невысокого мнения.) Греки нам льстят. Подслуживаясь ложью и баснями с целью возвысить сие царство, они некогда покрыли его великим позором и поставили в большое затруднение: прозвали Москву третьим Римом и наивно сочинили басню, что это русское царство есть римская империя и что ей следуют инсигнии Римской империи. Как немцы, так и греки ищут наших денег и средств жизни. Голодной их жадности, как дырявый мешок, никогда не наполнишь. Они никогда не насыщаются, но всегда голодны и хотели бы высосать кровь из жил, мозг из наших костей... Я видел на русском языке напечатанные в Киеве индульгенции, которые на Руси продавал патриарх Афанасий347... Я слышал одного грека, который с негодованием говорил о блаженном Кирилле Солунском, зачем он изобрел и нам передал славянскую азбуку и перевел Священное Писание. Следовало бы-де лучше побудить их учиться греческому языку и литературе, так что они всегда бы нуждались в греческих учителях". Насчет своих ближайших сородичей, южных славян, Крижанич дает удивительно трезвый, хорошо оправдываемый современными событиями отзыв. "Кратко говоря, задунайские славяне изгубили не только свое королевское достоинство, но и свою силу, и язык и весь разум, так что даже не понимают, что такое честь и достоинство. Они ни в каком случае не могут себе помочь; нужна внешняя сила, чтобы они могли снова встать на ноги и быть в числе (самостоятельных) народов. Если ты, царь, не подашь им помощь в настоящее время, чтобы им надлежащим образом поправиться, восстановить свое королевство и устроить самостоятельное бытие, то по крайней мере можешь дать им книжное просвещение, чтобы открылись их умные очи и чтобы они честь познали и о своем восстановлении позаботились. За ними и чехи, а после и ляхи впали в одинаковое положение с задунайцами, т.е. сгубили и политическую самостоятельность и утратили силу, язык и разум. Хотя ляхи носятся со своим обманчивым призраком королевства и кичатся своими свободами, но всему миру ведомо, что и ляхи никак не могут своими силами выйти из своего срамного положения, но нуждаются в иноземной помощи, чтобы встать на ноги и добыть прежнюю честь. Эту помощь и народное просветление можешь ляхам легко дать ты, царь! Что же касается прибалтийских славян, Силезии, Чехоморавии и поморских городов Гамбурга, Любека, Гданска, Риги и других, которые некогда были славянскими, то, по нашему мнению, нужно считать суетным и пустым делом мысль о возвращении этих прежде независимых княжений. Нужно помнить следующее. Очень редко случается, чтобы какой-либо народ, раз потеряв политическое существование, мог снова возвратить его себе, в особенности же когда подпал власти сильного врага. И нам, славянам, нужно покинуть мысль о владениях и пристанях на Варяжском море. Напротив того, нынешние обстоятельства поощряют к тому, чтобы мы распространились к Черному морю и занимали его берега и морские пристани, которые нам гораздо полезней и нужней, чем варяжское побережье"348. Позволим себе привести еще отрывок (разд. 58). "Я бывал с немцами много тысяч раз и почти всегда принужден был выслушивать, как они честят нас собаками, свиньями, ослами. Они все наше славянское племя, а преимущественно сие славянское царство ненавидят непримиримою, вечною демонской ненавистью. Их без числа между русскими, ляхами и остальными славянами. Владеют большими богатствами, пользуются величайшими почестями, даже до царского достоинства, живя по своим обычаям и законам в полной свободе и почете. Напротив, до сих пор мне не удалось даже по слуху узнать ни об одном человеке из славянского племени, который бы между немцами достиг порядочного достатка или доброй славы через торговлю, военную службу или какой промысел". Трудно, конечно, сказать, насколько выраженные Крижаничем мнения являются показателем преобладающих в то время взглядов на славян и греков! Во всяком случае, основания к осторожности были в достаточной степени и надеждой на большое содействие со стороны тех народов, освобождение которых имелось в виду, русское правительство должно было доверяться с крайним вниманием. И тем больше причин мы находим к сомнениям по отношению к личным расположениям царя Алексея Михайловича, как они рисуются в следующем сообщении Павла Алеппского349, хотя следует отметить, что известие основывается на слухах. "Греческие купцы, - говорит архидиакон Павел, - рассказывали нам, что царь в день праздника Пасхи рано поутру по своему обыкновению после того, как роздал государственным вельможам красные яйца в церкви, подозвал после них греческих чужеземцев, здесь находящихся, и дал каждому по два яйца. Обделив их яйцами, царь подозвал их поближе и сказал им: "Хотите ли и желаете ли, чтобы я освободил и избавил вас от неволи?" Они поклонились ему и отвечали: "Как нам не хотеть этого". Он продолжал: "Когда вернетесь в свою страну, просите своих архиереев, священников и монахов молиться за меня и просить Бога, ибо по их молитвам мой меч сможет рассечь выю моих врагов". Потом, проливая обильные слезы, он сказал вельможам своего царства: "Мое сердце сокрушается о порабощении этих бедных людей, которые находятся во власти врагов веры. Бог взыщет с меня за них в День Суда, ибо, имея возможность освободить их, я пренебрегаю этим... Я боюсь, что Всемогущий взыщет с меня за них, и я принял на себя обязательство, что, если Богу будет угодно, я принесу в жертву свое войско, казну и даже кровь свою для их избавления"". Приведенная страница слишком выдает свой риторический и до известной степени тенденциозный характер. Конечно, греки слишком горячо желали настроить московского царя и его приближенных на безотлагательное вмешательство в турецкие дела, но едва ли они достигали такого успеха в Москве, как о том говорит Павел Алеппский. Во всяком случае, Алексей Михайлович едва ли мог позволить себе проливать обильные слезы в Пасху после заутрени перед греческими купцами и неоднократно выражать мысль, что Бог взыщет с него за то, что он медлит выступить войной против турок. В 1672 г. началась война Польши с Турцией, в которой Москва была союзницей Польши. О намерениях правительства может дать понятие следующее место из царского указа о сборе денег: "Турской салтан - благочестивой веры греческого закона церкви разорил и учинил в них мечети - приложил в то дело неуклонную мысль и всеми окрестными христианскими государствы завладеть, паче же тщится на Московское государство войною и разорением". С большим трудом удалось закончить эту войну, в которой Россия не могла найти ни союзников в Европе, ни помощников среди турецкой славянской райи. По Бакчисарайскому миру в 1682 г. Днепр составил границу между Москвой и Турцией, только Киев сохранила за собой Россия, а Запорожье и Западная Украина остались во власти Турции. Такова была реальность, таково было действительное соотношение сил, между тем как вопли и жалобы единоверцев и единоплеменников сулили нам блестящие успехи, лишь только мы подымемся против Турции с целью освобождения христиан. Некоторым движением вперед в эволюции Восточного вопроса может быть рассматриваема особая статья, которою обеспечивалось для русских беспрепятственное посещение святых Мест в Палестине. Этой статьей впервые затронуты религиозные интересы в сношениях между Россией и Турцией. Вскоре затем сильный подъем турецкого военного могущества, выразившийся в победе над Польшей, в угрозах Австрии и осаде Вены (1683), побудил ближайших соседей Турции - Австрию, Польшу, Венецию - заключить между собою союз для противодействия Турции. Император Леопольд и король Ян Собеский полагали весьма желательным участие России в этом союзе, так как московское войско могло воспрепятствовать крымскому хану соединить свои силы с турецкими. Дабы побудить Россию присоединиться к Священному союзу, под верховной защитой папы Иннокентия XI, пущены были в ход решительные меры к удовлетворению русских притязаний по отношению к Польше, которая по Московскому договору в 1686 г. поступилась в пользу России Киевом, Смоленском и всей Малороссией, обязавшись со своей стороны предпринять поход против Крыма и в случае нужды послать вспомогательный отряд польскому королю. Очень любопытна особенная статья союзного договора, по которой никто из союзников не мог вступать в отдельное соглашение с Портой. К сожалению, выпавшая на долю России задача оказалась ей не по силам. Любимец царевны Софьи князь Голицын, предприняв в 1686 г. поход, должен был испытать громадные затруднения вследствие недостатка воды, отсутствия конницы и малого знания южнорусских степей, где татаре легко устраивали засады и делали неожиданные нападения. В следующем году поход повторился, но также без успеха, степные пожары и недостаток продовольствия были непреодолимой преградой для движения вперед. Тем не менее походы эти не остались без последствий и для союзников. Прежде всего они заставили крымских татар держаться близ Крыма и не отделять вспомогательных отрядов на помощь туркам в Венгрию и Польшу. Но самое существенное заключалось в том, что уже и одна попытка сделать поход на Крым подняла на ноги весь мусульманский мир, и в Константинополе выражались опасения, что Крым - это первый этап для русских, а что затем они будут угрожать Константинополю. Не менее того Священный союз против Турции, выразившийся в военных успехах союзников, окрылил надеждами турецких христиан. Из подчиненных туркам и населенных христианами областей послышались ответные голоса, давшие понять, что там уразумели значение подготовляющихся событий. Со времени Петра Великого Восточный вопрос вступает в новую стадию. Чтобы выяснить политику Петра, необходимо несколько расширить наши перспективы. В конце XVII в. начинает обнаруживать свое значение в эволюции Восточного вопроса религиозная политика. Усиление противоречий между Римской и Греческой Церковью было главным мотивом нестроения между балканскими христианами, которые в единоверных русских видели спасителей от папизма. Борьба за обладание святыми Местами в Палестине возбудила между греками и латинянами такую вражду, которая не ограничивалась Палестиной. Главнейше шла речь об обладании и исключительном праве совершать священные действия в различных частях церкви Града Господня, равно в Вифлееме. Благодаря подкупности турецких чиновников и тому обстоятельству, что на службе Порты были чины разных исповеданий, в XVII в. грекам удалось стеснить латинян в праве распоряжения священными Местами. Иерусалимский патриарх Досифей в особенности стремился к завладению теми частями святых Мест, которые принадлежали абиссинцам, грузинам и сербам, но и к ограничению латинян. Этому благоприятствовали политические обстоя- тельства, а также и временное охлаждение между Турцией и Францией. С тех пор как Священный союз начал угрожать Турции, последняя вновь обратилась к своему давнему другу французскому королю и, чтобы возвратить себе расположение его, обещала тщательно пересмотреть вопрос о св. Местах. Между тем австрийские войска завоевали Офен и битвой при Могачи в 1687 г. открыли себе путь в Седмиградскую область и Славонию. Вся Венгрия до нижнего Дуная и Савы перешла под власть Австрии, и взорам балканских христиан "римский император германской нации" являлся давно ожидаемым освободителем, который был не прочь принять на себя задачу завоевания бывшей Византийской империи и воссоединения Церквей. В таком положении находился политический вопрос, когда слух о присоединении Москвы к Священному союзу и о походах на крымских татар возбудил между христианами Балканского полуострова новые чаяния на помощь единоверного государя, который освободит их от опасности со стороны папистов350. О современном движении среди греков и славян Балканского полуострова, которое само было результатом политических событий и в свою очередь имело влияние на политическое образование императора Петра Великого, сохранились разнообразные известия, которые тем более следует здесь оценить, что политика Петра составляет поворотную стадию в изучаемом нами вопросе и оказала значительное влияние на его дальнейшую судьбу в России. В 1688 г. прибыл в Москву архимандрит афонского сербского монастыря св. Павла Исайя, который от имени патриархов Иакова и его предшественника Дионисия, Сербского патриарха Арсения Черноевича и господаря Валахии Иоанна Стефана Щербана Кантакузина докладывал, что теперь самое удобное время начать войну с турками, освободить христиан от ига и подчинить их своей власти. По его словам, вмешательство России тем более необходимо, что настоит опасность попасть христианам из-под ига мусульман в еще худшие условия под власть папистов. Уже везде в завоеванных землях Венгрии и Греции православные церкви обращены в католические и православные совращены в унию. Если удастся католикам завладеть Константинополем, то конец православной вере. Воевода Щербан в своем письме останавливается на способах, какими может быть осуществлено освобождение христиан. Русские, оставив наблюдательный корпус против крымского хана, должны направиться к устьям Дуная. Здесь воевода Валахии придет на соединение с русским отрядом под Белгородом, точно так же сербы, болгаре, молдаване, и отсюда открытая дорога до Константинополя, "и будет путь их до Царяграда без помешки, потому что далее живут все христиане, да и крепостей до самого Царяграда нет". Христиане ждут прихода царских ратей с радостью, и соберется их до 300 000, а немцам те народы вовсе не рады и помогать им не будут, разве по великой неволе. Таким образом, уже более 200 лет назад на Балканском полуострове столкнулись русские и австрийские интересы, которым было суждено иметь первостепенное значение в дальнейшей судьбе Восточного вопроса. Глава 7 ПЕТР ВЕЛИКИЙ И ПРУТСКИЙ ПОХОД Наиболее рельефно выразилась борьба политических и торговых интересов во время царствования Петра Великого. В то же самое время выступили новые элементы в истории Восточного вопроса, которые были восприняты Петром в качестве руководящих мотивов в отношениях его к Турции. Имея постоянной целью в своей восточной политике приближение к Черному морю и ослабление крымского ханства, Петр находил весьма живые поощрения к расширению видов России на Востоке частию в религиозных мотивах, частию в политических. Очень значительное место принадлежит в этом отношении положению святых Мест в Палестине. Известно, что французы, пользуясь исключительной дружбой султанов, приобрели себе большие преимущества в Палестине, частию в умаление прав греческого духовенства351. Французскому послу Шатоневу удалось в 1689 г. исходатайствовать подкупом и интригами хатти-шериф в пользу передачи латинянам св. Мест и возобновления купола над храмом Гроба Господня. Тогдашний патриарх Досифей писал в Москву в 1691 г.352: "Взяли у нас св. Гроб и отдали служить в нем французам, дали нам только 2 Хламниды; взяли у нас французы половину Голгофы, всю церковь Вифлеемскую, св. пещеру, разорили все деисусы, раскопали всю трапезу, где раздаем св. свет, и хуже наделали в Иерусалиме, чем персы и арабы. Теперь французы просят вновь указу, чтобы обновить им в Иерусалиме своды церковные и таким образом явиться старыми владетелями. Если вы, божественные самодержцы, оставите святую Церковь, то какая вам похвала будет? Если вы отправите сюда посла, то прежде всего он должен стараться о нашем деле, о возвращении нам св. Места, и без этого не должен заключать мира, ибо если вы заключите мир без этого, то лучше уже ничего не предлагайте о Иерусалиме, ибо иначе турки поймут, что у вас нет о нем попечения, и тогда французы завладеют св. Местами навеки... Если хотите предлагать о Иерусалиме, то в случае отказа не заключайте мира, а начинайте войну. Теперь время очень удобное: возьмите прежде Украину, потом требуйте Молдавии и Валахии, также Иерусалим возьмите и тогда заключайте мир. Нам лучше жить с турками, чем с французами; но вам не полезно, если турки останутся жить на севере от Дуная, или в Подолии, или на Украине... худой это будет мир, потому что ни одному государству турки так не враждебны, как вам... Помогайте полякам и иным, пока здешние погибнут. Если татары погибнут, то и турки с ними, и дойдет ваша власть до Дуная, а если татары останутся целы, то они вас обманут. Вперед такого времени не сыщете, как теперь. Мы желаем взять Иерусалим от французов через вас, и не для Иерусалима только; мы хотим, чтобы вы не позволяли туркам жить по сю сторону Дуная и за Дунаем, чтобы вы разорили татар, тогда и Иерусалим будет ваш". Патриарх еще раз убеждал царя в сентябре 1691 г. настойчивей поставить вопрос о св. Местах и, дабы не оскорблять самолюбие турок, требовать их не для себя, а для греков. Хотя внушения патриарха Досифея слишком расширяли задачи России и, может быть, не соответствовали тогдашним средствам, тем не менее в них было очень много реального понимания современного положения политических дел, и, по всей вероятности, Петр принял в соображение их действительную ценность. Первой его задачей стал вопрос об Азове, завладение коим не только открывало доступ к Черному морю, но вместе с тем давало возможность останавливать набеги татар на наши южные окраины. Два похода на Азов, в 1695 и 1696 гг., вследствие которых эта крепость сдалась России, сопровождались важными последствиями и влияли на дальнейшие планы Петра. Война Священного союза против Турции окончилась Карловицким миром в 1698 г. Вопреки взаимному обязательству не заключать мира отдельно, а только с взаимного согласия Австрия вступила с Турцией в отдельный договор и тем значительно испортила положение союзников. Русский уполномоченный думный советник Возницын, несмотря на свои протесты, не достиг того, чтобы предъявленные им требования были поддержаны другими представителями союзных держав, а потому успел только в том, что склонил Турцию к временному перемирию на два года, по истечении которого дальнейшие переговоры о мире должны быть поручены имеющему прибыть в Константинополь особому посланнику. Таковым был отправлен осенью 1699 г. дьяк посольского приказа Емельян Украинцев. В первый раз русский посол по приказанию царя и несмотря на все препятствия, поставленные турецкими властями города Керчи, отправлялся в Константинополь на русском корабле "Крепость", построенном в Азове. Когда этот корабль 2 сентября появился в Босфоре и при пушечной пальбе бросил якорь в виду сераля, это произвело то именно впечатление, на которое рассчитывал Петр. В Константинополе были чрезвычайно встревожены тем, что в России так быстро построили флот и что русская эскадра может в любое время угрожать Босфору, который считался обычно недоступным для посторонних, как собственный дом, от которого ключ находится в руках хозяина. И не только турки были встревожены, но не менее того и представители иностранных государств: здесь в первый раз ясно обнаружилось, что европейские державы смотрят на Турцию как на приз или добычу, к которой нежелательно близко подпустить соперника. Когда капитан судна голландец Памбург отправился с визитами к иностранным послам, то "англичанин к себе его не пустил, выслал на крыльцо человека и велел сказать, что видеться ему с Памбургом не для чего и сел он теперь за стол обедать". К переговорам приступили лишь в ноябре. Украинцев имел определенные инструкции и твердо настаивал на принятии следующих условий для заключения вечного мира: 1) признать за Россией сделанные ею завоевания, на основе uti possidetis (Поскольку вы владеете), следовательно, и города Азов и Керчь; 2) в пользу крымского хана не платить обычной дани; 3) дозволить свободное плавание русским торговым кораблям по Черному и Белому морю и обратно. Кроме того поставлен был ряд требований по отношению к единоплеменникам и единоверцам России на Востоке: свобода для русских ходить к св. Местам, возвращение христианских святынь в Палестине от латинян грекам и, наконец, свобода отправления богослужения по христианскому обряду для всех христиан Турции. Нужно вдуматься в постановку этих вопросов, в которых заключается сущность Восточного вопроса, чтобы понять затруднения, с какими встретились русские послы при выполнении возложенных на них поручений. Со стороны Турции в переговорах участвовали рейс-эфенди Рами и драгоман Маврокордато. Они находили требования невозможными и предлагали свои комбинации, которые для русских не были приемлемы. Переговоры затянулись до лета следующего 1700 г. Настойчивость Украинцева сопровождалась значительными для него успехами в достижении поставленной ему цели. Он достиг уступок почти по всем вопросам, за исключением двух, и притом не из самых главных. Порта не согласилась возвратить грекам Гроба Господня, руководясь соображениями, о которых говорил Маврокордато, что это не государственный вопрос, а дело внутренней политики султана и что об нем не следует упоминать в договоре. Второй вопрос, в котором Порта не допустила уступок, касался свободного плавания по Черному морю. Этому вопросу, впервые выдвинутому Петром Великим в переговорах 1699-1700 гг., необходимо здесь уделить несколько более внимания по его первостепенной важности в изучаемых нами фактах. Со времени падения Константинополя турки сделали Босфор недоступным для иностранных судов, а скоро затем и Дарданеллы. Господствующее положение, занимаемое доселе на Черном море венецианскими и генуэзскими торговыми судами, начинало испытывать различные ограничения, хотя республике св. Марка удалось выговорить себе за денежные выдачи и посулы некоторые права по торговым сношениям с черноморскими берегами. В XVI в. и сама Венеция утратила часть своих привилегий353. С конца XVI и в XVII в. кроме Венеции торговлю на Черном море вели англичане, а ранее их французы (1535), вступившие в дружественный договор с Портой, получили исключительные торговые права для Леванта и Египта. Притязания России заключались в том, чтобы не только сравняться с привилегированными в Турции державами, но и получить нечто большее. Кроме того, в самой постановке статей о торговых правах заметна такая настойчивость и понудительность с той и другой стороны, из которой легко приходить к заключению, что соглашение на этой почве едва ли было достижимо. Когда турецкие уполномоченные утверждали, что русское требование "противно всякой правде и что московские корабли по Черному морю и наперед сего никогда не хаживали и ныне того не будет", не менее основательно возражали Украинцев и его товарищ Чередеев "по пристойности дела", что у царского величества "изготовлен морской караван немалой и, кроме морского плаванья, деваться ему негде, и если по Черному морю кораблям царского величества не ходить, то и миру между государств статься невозможно". Русские делали уступку и просили разрешения не общего, а хотя бы некоторому числу кораблей, на это Маврокордато ответил следующими выразительными словами: "По Черному морю иных государств кораблям ходить будет свободно тогда, когда турское государство падет и вверх ногами обратится... и то де у салтанова величества и у всей Порты постановлено с великим подкреплением, а то де Черное море называется у них непорочная девица, потому что никому не откровенно и плавание кораблям не позволено". Напрасно русские указывали, что пример Англии и Венеции не может служить основанием, так как для тех плавание по Черному морю не способно и далеко, а для царского величества подданным торговым людем ездить по тому морю от Азова способно и близко. Маврокордато не менее резонно отвечал: всякий в государстве своем волен мочен, и кого в которые вороты изволит пустить, в те и пускает по своей воле. Таким образом, эта статья осталась в переговорах непорешенной и предоставлена заботам того торжественного посла, который имел прибыть для утверждения мира. Это был князь Голицын, которому была дана новая инструкция относительно плавания торговых кораблей по Черному морю и дано поручение вместе с тем добиться разрешения, чтобы на будущее время послы московские являлись в Константинополь на кораблях, а не сухим путем. Но и Голицыну не удалось получить разрешения кардинального вопроса, который под видом вопроса о Дарданеллах и поныне составляет непорешенный спор между Россией и Турцией или опекунами последней. Как тогда, так и теперь позиция Турции непоколебима, так как она рассматривает Черное море как внутреннее. Рейс-эфенди говорил Голицыну: "Султан имеет Черное море яко дом свой внутренний и никого чужеземца в нутренний дом свой не может пустить". Ознакомившись с переговорами о Константинопольском мире 1700 г., мы можем сделать заключение, что главным мотивом, которым двигалась Турция в переговорах о плавании по Черному морю, было опасение политического соперника в лице России и страх перед развитием морского дела в черноморских гаванях. Главные статьи Константинопольского договора заключались в следующем. Россия обязывалась срыть укрепления по Днепру, сделанные для защиты от татар, наприм. Казыкермен, удерживала за собой вновь завоеванный Азов, отказывалась на будущее время от дани крымскому хану, русским подданным уступалось право посещения святых Мест без уплаты пошлины. Особенно следует отметить, что по этому договору Россия получила право содержать в Константинополе постоянного резидента, пользующегося одинаковыми правами с посланниками других дружественных Турции держав. Назначенный первым резидентом, или послом, при Порте в ноябре 1701 г. стольник Петр Андреевич Толстой явился в Адрианополь, где было постоянное пребывание султанов, с тайным наказом внимательно изучать все отрасли государственной жизни, в особенности военное и морское дело, внешние дела, торговлю и экономическое положение, и обо всем доносить государю. Для секретных отношений Толстой должен был положиться на Иерусалимского патриарха, племянник которого Спилиот сообщал русскому послу важные известия354. Но положение Толстого было весьма трудное. "Мой приезд, - доносил он, - учинил туркам великое сумнение. Рассуждают так: никогда от веку не бывало, чтоб московскому послу у Порты жить, и начинают иметь великую осторожность, а паче от Черного моря понеже морской твой караван безмерный им страх наносит... народ сумневаться не перестает и говорит, что никогда московский посол здесь не живал, а сей посол живет не просто; иных государей послы живут для торговых своих дел, а у сего никакого дела нет, конечно, какой-нибудь есть вымысел. И в почтении меня презирают, не только перед цесарскими, и перед французскими, и перед иными послами, и житье мое у них зело им не любо, потому что запазушные их враги греки нам единоверцы. И есть в турках такое мнение, что я, живучи у них, буду рассевать в христиан слова, подвигая их против бусурман". И не только турки подозрительно относились к Толстому, но и его товарищи, императорский и французский посол. В особенности последний громко говорил, что назначение русского посла - это сношения с турецкой райей, организация начавшегося среди нее брожения против турецкого владычества и приготовление вооруженного аванпоста русского на Балканах. Несмотря на крайне затруднительное положение русского резидента, которого подозревали в тайных интригах и дом которого был окружен янычарами, дабы никто из греков и славян не мог к нему проникнуть, Толстой старался подкупом и подарками благорасположить к себе влиятельных турецких чиновников и мужественно переносил все невзгоды. Согласно политике Петра, который в это время занят был шведскими делами, Толстому необходимо было всеми мерами стараться о сохранении мира с Турцией, и он исполнил эту задачу с большим искусством. Но после битвы под Полтавой отношения между Портой и Россией дошли до крайнего напряжения вследствие интриг французского посла, указывавшего Порте на завоевательные стремления Петра и на его сношения с христианской райей. Недоверие к России усилено было и сообщениями посла польского короля Станислава Лещинского, утверждавшего, что он сам видел письма, которыми Петр приглашаем был на Балканский полуостров, где одновременно с прибытием русских отрядов начнется восстание христиан против турок. Уже отношения были весьма натянуты, когда русское правительство потребовало удаления из пределов Турции Карла XII, на что Порта ответила объявлением войны в ноябре 1710 г. и заключением в Семибашенный замок русского посла. Доведя изложение событий до знаменитого Прутского похода355, мы находим необходимым остановить внимание на этой стадии Восточного вопроса с целию выяснения новых сторон, какие обнаруживаются в нем к началу XVIII в. Особенное внимание здесь должно быть посвящено разнообразным сношениям Петра с представителями восточных патриархатов и с христианами Балканского полуострова. План Петра после того, как на его письма из Турции не получено было ответа, заключался в том, чтобы начать освободительную войну против Турции, в которой много надежд возлагалось на содействие самих турецких христиан. На знаменах гвардейских полков была вновь составленная надпись: "За имя Иисуса Христа и христианство", выше был изображен крест с символическими вокруг словами: сим победим. Так как предполагалось, что значительная часть турецких войск будет занята на внутреннем театре делом с восставшими христианскими провинциями, то считалось достаточным послать 50 тысяч лучшего войска на границу Молдавии. То, что можно назвать манифестом, выражено было в грамоте, данной на имя сербов, полковника Михаила Милорадовича и капитана Ивана Лукачевича, отправленной в Сербию. Она адресована митрополитам, князьям, воеводам, сердарям, арашбашам, капитанам, витязям и всем доброжелательным христианам православныя веры греческия и римския и прочим духовного и мирского чина людям Сервии, Славонии, Македонии, Босны, Ерцеговины и прочим христолюбивым, обретающимся под игом тиранским турского салтана. Понеже турки нечестивцы, видя наше царское величество христианскому народу доброжелательным и милостию Божией в воинских поступках преуспевательным, и возымевали подозрение, будто мы намерены отбирать от них неправедное завладение и христианам, под игом их стенящим, вспомогать, осоюзились с еретиком королем шведским и нашему царскому величеству войну объявили, того ради мы, видя их такие неправды и призирая на гонение христиан, призвав Бога на помощь, - имеем намерение идти на них войною, дабы не токмо против бусурмана отпор чинить, но и сильным оружием в средину владения его вступить и православных христиан, аще Бог допустит, от поганского ига освободить. С любезно верными и искусными нашими войсками самоперсонально выступить против врага, ибо должно презреть страх и трудности за Церковь и православную веру, и не только воевать, но и последнюю каплю пролить, что от нас по возможности и будет учинено. Понеже известна нашему царскому величеству храбрость древних ваших владетелей... пристойно есть вам древнюю славу свою обновить, осоюзившись с нашими силами и единодушно на неприятеля вооружившись, воевать за веру и отечество, за честь и славу вашу и за свободу и вольность наследников ваших. Если кто из вас в сей праведной войне потрудится, то от Бога получит благовоздаяние, а от нас милость и награждение, и всякий по заслугам и желанию вашему привилегиями нашими пожалован будет, ибо мы себе иной славы не желаем, токмо да возможем тамошние христианские народы от тиранства поганского освободить, православные церкви тамо украсить и животворящий крест возвысить. Итак, если будет всякий по возможности трудиться и за веру воевать, то имя Христово прославится наивящше и поганина Магомета наследники будут прогнаны в старое их отечество, пески и степи арапские356. Для оценки всего последующего нужно тщательно взвесить то обстоятельство, что манифест Петра имеет в виду не ту или другую область турецкой империи, не тот или другой славянский народ, но общую развязку Восточного вопроса и изгнание турок из завоеванных ими у христиан областей. В настоящее время на основании опыта и эволюции Восточного вопроса в течение 200 лет мы можем судить, как в сущности медленно развивалось национальное самосознание у турецкой райи и как много нужно было работать различным этериям и тайным обществам, чтобы дать народную подкладку освободительным движениям греков, румын и славян в начале XIX в. Таким образом, при самом поверхностном знакомстве с состоянием народностей, слывших под общим обозначением турецкой райи двести лет тому назад, манифест Петра представлялся бы весьма неосторожным и мало в подробностях обдуманным актом. Всмотревшись же во всю реальную обстановку, ввиду которой составлен был проект разрешения Восточного вопроса, и вдумавшись в условия происхождения приведенного выше акта, мы должны признать, что настоящей подготовки для поднятия турецких христиан не было предпринято и что надежды русского царя на возможность серьезных внутренних затруднений в Турции, которые бы обеспечили для него достижение задуманной цели, были построены на слабых основаниях. Одним из горячих сторонников освободительной идеи, который наиболее мог знать положение дел на Востоке, был лишенный патриаршеского достоинства в Константинополе Досифей. У него спрашивал совета русский уполномоченный на конгрессе в Карловцах дьяк Возницын насчет того, сколько можно полагаться на греков, румын, сербов и болгар в случае неизбежности войны с турками и будет ли достаточно хлебных запасов и конских кормов, если наши войска пройдут в чужие края357. Вопрос вызван был движением среди христиан Балканского полуострова, которое совсем игнорировал Карловицкий мир и на которое в будущем мог рассчитывать Петр Великий. Об этом движении, игравшем важную роль в решении Петра начать войну с турками, необходимо здесь дать отчет. Прежде всего в занимающих нас отношениях важное значение имели господарства Молдавия и Валахия, хотя находившиеся под верховной властью Турции, но составлявшие в то же время предмет домогательств Австрии и Польши. Господарь Валахии Георгий Бранкован, находясь в крайне трудном положении, по необходимости подчинялся влияниям, шедшим от сильных соседей. Он отправил в 1698 г. к Петру грамоту с просьбой принять Валахию под свою власть и послать войско в Бессарабию, но, по Карловицкому миру, румынские господарства закреплены были за Турцией. Но само турецкое правительство поддерживало брожение в княжествах. Могущественный драгоман Порты, Маврокордато, желая завладеть званием господаря Валахии, оговаривал перед Портой Бранкована и заставил его снова обратиться к Петру с той же просьбой о принятии в подданство. Хотя для Петра, занятого Северной войной, не было пока оснований нарушать мирных отношений с Турцией, тем не менее он не мог не понимать значения предложений, истекающих из придунайских княжеств, которые столь важны в делах с Турцией. Между тем здесь положение дел складывалось весьма неблагоприятно для Бранкована: княжество Молдавия перешло по игре случая в руки старинного врага Бранкована, Антиоха Кантемира, который пользовался всяким поводом, чтобы делать доносы на валашского господаря и заподозрить его в глазах турецкого правительства. Хотя Бранковану стоили больших издержек подкупы и подачки, чтобы сохранить свое положение господаря Валахии, но он не отступил перед затруднениями и питал надежды на помощь из России. В 1707 г. из Петербурга были получены известия от графа Головкина, коими давалось понять, что царь очень доволен благими заботами по делу христиан. Сношения валашского воеводы с Россией выразились после Полтавской битвы в договоре, которым Бранкован обязывался, если бы у Петра началась с Турцией война, объявить себя на стороне России, предоставить в распоряжение Петра вспомогательный отряд в 30 тысяч, поднять сербов и болгар и снабжать русское войско необходимыми припасами. Подобное же движение подготовлялось и в других местах на Балканском полуострове. Уже в 1684 г. молдавские светские и духовные чины отправили в Москву посольство во главе с митрополитом Досифеем, прося избавить их от конечной погибели от безбожных турок и татар. "Умилосердитеся и избавите нас от врагов наших, пославши войска против агарянов, ускорите да не погибнем". На словах митрополит Досифей докладывал, что молдаване вместе с валахами желают подчиниться России, а ту дань, какую платили туркам, учнут давать великим государям. То же предложение повторено было в 1698 г. Но переговоры с молдаванами не вылились в такой определенный акт, как письменный договор с Бранкованом, что объясняется низвержением в 1709 г. воеводы Раковицы, который подготовлял союз и подчинение России своего княжества. Но эта неудача вознаграждалась движением в других местах. Наиболее важные виды на вооруженную помощь открывались со стороны тех сербов, которые недавно были выселены из Старой Сербии и основались в Венгрии. Несчастный Черноевич, старый патриарх сербов, которого правительство переманило в Вену, находился в крайне приниженном положении и обращал свои взоры к Москве. В 1705 г. он писал канцлеру Головкину, описывая жалкое положение свое и своего народа: "Многих правоверных священных и мирских многая телеса - мечем угорским в снедь быше. День и нощь бегающе со своим осиротелым народом от места на место, аки корабль в пучинах великаго окиана..."358 Гораздо значительней было то, что сообщал посланный австрийскими сербами Пантелеймон Боясич. Он докладывал, что послан от всех начальных сербов, которые живут под цесарем в венгерской земле при границах турских, прося его величество, дабы знали мы, что изволяет нас иметь за своих подданных и верных. И во все время приличное ведал бы, что всегда готовы служить против бусурман без всякой платы и жалованья, никакого оружия не требуя, но токмо за едино православие, а коликое число войска будет, сам его царское величество удивится... Такожде и прочие сербы, которые суть под бусурманом и венецианцами, все во единомыслии с нами пребывают, в чем иные надежды по Бозе, кроме его величества, не имеем, и, если его величество оставит нас, тогда все православные погибнем. На сторону московского царя становились даже венгерцы. Начавшееся в Венгрии движение против Австрии под предводительством Текели перешло к Ракоци, который занял важное место в числе будущих союзников Петра. Этому бунтовщику против австрийского императора была даже предложена польская корона на люблинском сейме в 1707 г. В том же году был заключен между Петром и Ракоци союз, по которому Россия обязывалась помогать Ракоци "к возвращению вольности венгерския и седмиградския" и в случае лишения его польского престола дать ему убежище в России. С своей стороны Ракоци обязывался помочь России в случае войны с Турцией. Если Венгрия и Трансильвания будут свободны, они сочтут для себя удовольствием и обязанностью соединить свои силы с силами его величества и помочь тем восстановить престол в Константинополе. Из предыдущего видно, что Петр мог рассчитывать на помощь с разных сторон в случае разрыва его с Турцией, если бы только источники доходивших до него сведений были более авторитетны и если бы самые донесения не были часто построены на слухах, на чувствах и на субъективных настроениях. Возвращаясь к Прутскому походу, следует сказать, что в 1711 г. произошли некоторые перемены на будущем театре военных действий. Петр стремился без замедления быть на Дунае, дабы предупредить там турок и воспользоваться дружественными расположениями господарей Валахии и Молдавии. Фельдмаршал Шереметев получил приказ быть к 15 мая на Днестре и заготовить там магазины, там же надеялся встретить его сам царь. Не дождавшись этого срока, царь вновь побуждает Шереметева поспешить на Дунай, хотя бы только с конным отрядом, чтобы воспрепятствовать туркам переправиться на левую сторону Дуная. К этому побуждали и полученные от Кантемира и Бранкована письма, из коих было видно, что если удастся не допустить турок до переправы за Дунай, то на сторону царя станут не только румыны, но сербы и болгаре и другие народы христианского исповедания, что при таких условиях визирь Балтаджи-паша, опасаясь движения в тылу, не посмеет идти за Дунай. Но если бы тем не менее туркам удалось и переправиться за Дунай, тогда румынским князьям и прочей райе пришлось бы или стать на сторону турок, или принять выжидательное положение, пока самый ход дела не решит, на чьей стороне будет перевес. На самом деле произошло именно то, чего можно было всего более опасаться. Прежде всего значительные части войска понадобились на прикрытие со стороны Швеции и Дании, затем оборона Южной России против крымских татар заняла казацкое войско под начальством гетмана Скоропадского, наконец, Шереметев привел с собой менее войска, чем ожидал царь. Что касается вспомогательных средств от союзников и ожидаемых заготовок провиантских магазинов, в этом отношении Петра ожидало полное разочарование. Когда он подходил к границам Молдавии, князь Кантемир, ведший, в сущности, двойную игру и скрывавший от самых ближних местных бояр свои сношения с Петром, оказался совсем не подготовленным к той роли, какая ему была предоставлена. По договору, заключенному в апреле 1711 г., Молдавия поступала в русское подданство и обязывалась выставить на войну 10 тысяч, с своей стороны царь давал обязательство никоим образом не допускать, чтобы Молдавия снова возвратилась под турецкую власть. Между тем Кантемир, чувствуя свое положение ненадежным, просил у Шереметева присылки военного отряда для его личной защиты и безопасности. Бригадир Крокотов с 3000 драгунов был отправлен в Яссы, тем уже был значительно ослаблен небольшой отряд Шереметева. Но главное было в том, что вместо мая Шереметев мог прибыть к Пруту только в начале июня, а в это время турецкое войско приближалось уже к Дунаю у Исакчи. Хотя Кантемир получил нужную сумму на наем военных людей, но к этой операции было приступлено слишком поздно и она произведена небрежно. Нанимались на службу люди негодные, не подготовленные по военному ремеслу, у них не было ни оружия, ни коней. Вся эта операция оказалась разорительной и, по существу, бесполезной. Тем не менее еще 20 июня, начав движение от Днестра (Сороки), Петр был полон надежд на добрый исход предприятия и писал Меншикову: "Ежели турки совсем на сю сторону перейдут, то в будущем месяце чаю быть, конечно, баталии". Июня 25-го Петр прибыл в Яссы и провел здесь несколько дней в посещении церквей и монастырей и в празднествах. Здесь был подтвержден митрополитом Гедеоном и боярами заключенный ранее с Кантемиром договор о подчинении всей страны русскому царю. Около 30 июня в Яссы явился великий спафарий валашского воеводы Фома Кантакузин, принесший тревожные известия. Как мы видели выше, Бранкован был в тайном соглашении с Петром, о котором проведали турки, так что валашский господарь оказался в большом подозрении в глазах турецкого правительства. Но кроме того, по донесению означенного выше Кантакузина, вообще поведение воеводы было весьма двусмысленно. Так, он до сих пор не заготовил провианта и не нанял охочих людей для войны, хотя получил на это от России средства, он питает замысел в случае перевеса турок перейти в подданство Австрии, наконец, воспрепятствовал соединению с русским войском 19-тысячному отряду австрийских сербов. Единственным средством воспрепятствовать осуществлению измены Бранкована было быстрое занятие Браилова, в котором заготовлен турками большой запас провианта. Вследствие этого генералы Ренне и Чириков направлены были с кавалерийским войском в 12 тысяч к Браилову с приказанием разрушить мост на Дунае. Сам же царь со всей пехотой направился по течению Прута, в Галаце назначено было соединение его с кавалерийским отрядом, посланным к Браилову. Чтобы отдать себе отчет в ближайших затем событиях, нужно принять в соображение два обстоятельства: 1) разделение в самый критический момент армии Петра, вследствие чего пехота была лишена содействия кавалерии; 2) отсутствие фуража для конницы, так как засухи и саранча уничтожили посевы и подножный корм. Между тем на пути к Галацу Петр настойчиво требовал от Бранкована исполнения его обещаний, в противном случае угрожает приступить к враждебным мерам: "брать самим в их земле хлеб и скот безденежно". На этой почве произошел полный разрыв между валашским господарем и Россией, имевший последствием измену Бранкована. Когда визирь вступил в Молдавию, господарь перешел на его сторону и предоставил туркам значительные запасы, которыми иначе должны были воспользоваться русские. Этим главнейше был обусловлен несчастный исход всего похода. В своем движении по долине Прута Петр должен был вскоре встретиться с турками. Русская армия была разделена на три отряда: Януса, Шереметева, с которым находился Петр и Кантемир, и Репнина. Отряд Януса 7 июля должен был начать отступление от Прута, так как визирь начал уже переправу на правый берег. На следующий день турки преследовали русских и заставили их принять бой [в] невыгодных условиях. Четыре тысячи русской пехоты, занявшей позицию у болота Балта-Прутецулуй, и такое же количество молдаван, плохо вооруженных и не привыкших к военному делу, не могли долго удерживать натиск турок. На другой день, 9 июля, Петр должен был принять сражение со всей турецко-татарской армией при деревне Станилешти. Неравенство сил было громадное. У Петра не было более 30 тысяч пехоты и до 7 тыс. конницы, которая была истощена бескормицей, между тем у турок и татар было не менее 140 тыс. пехоты и около 60 тыс. легкой татарской конницы. И при столь громадном численном превосходстве турецкая армия имела большие преимущества в артиллерийском снаряжении. Царь весьма хорошо понимал безвыходность положения и, по свидетельству Ивана Некульче, гетмана молдавского, пытался найти способ тайно оставить лагерь и спастись с супругой своей Екатериной, которая также была в походе, в Венгрии. Трудно отстаивать достоверность этого известия, хотя оно хорошо знакомит с нравственным состоянием Петра в эти дни. Положение действительно было отчаянное: войско истомлено битвами и зноем, припасов было весьма мало, помощи нельзя было ниоткуда ожидать. Говорят, что Петр, находясь в крайнем смущении и предвидя в будущем смерть или плен, составил свое знаменитое письмо к сенату, в котором разрешал его от присяги и повелевал, в случае пленения его турками, не почитать его своим царем и не исполнить его приказаний, по получении же известий о его смерти избрать достойнейшего в преемники. В одной из битв с турками захвачены были пленные, от которых узнали, будто сами турки желают вступить в переговоры о мире. Это было большим счастием для Петра, и он ухватился за мирные переговоры, которые окончились гораздо благоприятней, чем можно было ожидать. Вечером 11 июля вице-канцлер Шафиров вместе с сыном Шереметева Михаилом Борисовичем отправились в турецкий лагерь и заключили мир на следующих условиях. Россия обязалась возвратить отнятые города, и между прочим Азов, возвратить Польше Украину по Днепр, очистить только что взятый Браилов, предоставить шведскому королю свободный пропуск в его владения и отказаться от своего представительства в К-поле. Турки настаивали еще на военной контрибуции и на выдаче князя Кантемира, но Петр решительно отказал в этом. В продолжение переговоров выданы были большие подарки великому визирю и его ближайшим помощникам. Так неудачно окончился Прутский поход, который можно рассматривать как первую попытку со стороны России вести с турками освободительные войны в пользу порабощенных ими христиан. В сущности, единственная статья этого договора имела жизненный для России интерес - это статья о праве торговых сношений между договаривающимися сторонами. Впредь до выполнения статей договора остались заложниками в Турции вице-канцлер Шафиров и сын фельдмаршала Шереметева, царь же отправился со всем своим войском по Днестру и с дороги уведомил адмирала Апраксина, что сдача Азова туркам должна быть произведена не прежде, как Карл XII оставит пределы Турции. Но чтобы не доводить дела до нового разрыва, Петр принужден был сдать Азов, не дожидаясь того, когда шведский король оставит Турцию. В смысле оценки результатов политики Петра для развития Восточного вопроса следует упомянуть о тяжелых жертвах, понесенных Молдавией и Черногорией. Турки жестоко отомстили несчастному народу, так как сам господарь отправился в Россию, где и остался навсегда. Сейчас же по заключении мира визирь дал приказания татарам напасть на Молдавию и опустошить ее огнем и мечом. Браилов, Галац и другие города обращены в развалины. Монастыри и церкви с хранившимися в них богатыми вкладами и церковной утварью разграблены. В Яссах не было правительства и хозяйничали разные искатели приключений, набивавшие свои карманы грабежом и хищениями. Наконец в сентябре 1711 г. прибыл в Яссы новый господарь, Николай Маврокордато, с которого начинается серия фанариотских господарей359. Что касается Черногории, то здесь русский манифест произвел большое движение даже и в сопредельных областях - в Герцеговине и Сербии. Хотя поднявшаяся масса сельского населения напала на турецкие селения, но, не имея ни оружия, ни запасов, не могла нанести большого вреда туркам. Когда дошел слух о заключении мира с Портой, русские агенты Милорадович и Лукачевич, покидая Черногорию, дали черногорцам грамоту, в которой хвалили их за храбрость и объявляли, что над ними не будет другого господина, кроме царя Петра и их владыки митрополита. Но когда визирь Кеприли начал страшные опустошения в пограничных областях Черногории, часть населения вместе с митрополитом Даниилом спаслась или в Венецию, или в Россию. В начале 1712 г. по приказанию царя канцлер Головкин писал в Букарешт спафарию Михаилу относительно поддержания движения православных, сущих под властию турецкою и цесарскою, против общего неприятеля, салтана турского. Предполагалось вновь собрать войско в славянских землях, между прочим, полковник Вулин обещал 20 тыс. и некто Тукелин и Хаджи 10 тысяч. Они должны были двинуться к русским пределам и сжечь на пути турецкие магазины. Вместе с тем они должны были и иных христиан, под властию турецкою сущих, к тому побуждать и склонять принять оружие против того общего неприятеля360. Глава 8 НОВАЯ ФАЗА ВОСТОЧНОГО ВОПРОСА ПРИ ЕКАТЕРИНЕ II В первой половине XVIII в. в развитии Восточного вопроса можно отметить события, имевшие своим завершением Белградский мир (1739), который приостановил успехи Австрии на Ближнем Востоке до времени Восточной войны и Парижского трактата. Точно так же и для России Белградским миром поставлены были значительные ограничения, действовавшие до времени Екатерины II. Весьма любопытно, что при Анне Иоанновне широко ставились притязания России на северных побережьях Черного моря, хотя Белградский мир и принудил русское правительство поступиться многими своими здесь приобретениями361. Самая существенная статья этого договора состояла в ограничении права для русских военных и торговых судов ходить по Черному морю. Только под турецким флагом русские могли вести по Черному морю торговлю. Это несомненно стояло в связи с усилением в Турции влияния Франции, которая слишком ревниво оберегала свои торговые интересы в Леванте и принимала все меры к ограничению привилегий в пользу новых конкурентов362. Чтобы выяснить себе направление, принятое Восточным вопросом во второй половине XVIII в., мы должны оценить восточную политику Екатерины II. По господствующему в русской литературе воззрению363, наша политика сводилась к решению двух вопросов: 1) обеспечению экономических и политических интересов России на Востоке, 2) заботам об улучшении положения находившихся под турецким господством христиан, по преимуществу единоплеменников наших. Если бы в самом деле в этом заключалось наше направление и если бы так определенно выражено было отношение русского правительства к Восточному вопросу, то несомненно наше в нем поступательное движение представляло бы соответствующие и последовательно развивающиеся стадии, каковых в самом деле подметить нет возможности. Недостаток в твердых устоях в тогдашней нашей политике объясняет наличность таких взглядов в литературе вопроса, которые прямо грешат против логики, таков взгляд Карповича364, будто Россия вначале старалась даже сблизиться с Турцией и заботилась исключительно о своих торговых интересах. До какой степени натяжки и преувеличений доводят свои заключения наши историки, можно видеть хотя бы из того, что даже в настоящее время, после столь широких наших завоеваний в промышленной и торговой области, мы слишком мало расположены чем-нибудь пожертвовать для того, чтобы открыть для своих товаров новые рынки в Турции. Единственная статья, нас глубоко затрагивающая, - это закрытие проливов для наших хлебных грузов. Ни с капиталами, ни со своими товарами мы и до сих пор не представлены в Турции так, как западные народы. Будто бы даже стремление освободить христиан из-под турецкого ига, выставляемое исторической задачей России, не зародилось в ее сердце - Москве, но пришло-де туда с Запада и долгое время было там чуждо и ее религиозному настроению, и направлению ее внешней политики... //Можно признать подобные мнения оригинальными и занимательными, но никак не согласными с историческими фактами и не отвечающими действительным настроениям русского народа. Это мнение могло обмануть лишь легковерных читателей, но за ним нельзя признать исторического значения. // Первые действия Екатерины по отношению к туркам ставят перед нами проблему Восточного вопроса. Именно, в 1768 г. одним из важнейших элементов борьбы с турками, на который возлагались большие надежды, были христианские народы, находившиеся под господством мусульман, движение которых вызвано было освободительными идеями. И следует признать, что не в первый раз в восточной политике России начинает иметь значение идея освобождения единоверной и единоплеменной турецкой райи от порабощения. Что же касается психологических мотивов, какими руководился Петр I и Екатерина в своих обращениях к грекам и славянам, т.е. ставили ли они на первый план собственные интересы и успехи предпринимаемой войны с турками или же руководились благожелательными расположениями к единоверцам, мы считаем этот вопрос праздным. В первый раз заговорили о посылке эмиссаров в Грецию и к славянам Балканского полуострова 4 ноября 1768 г., когда получено было известие в Петербурге о заключении русского посла Обрескова в Семибашенный замок. Граф Григорий Орлов предложил немедленно отправить в Средиземное море несколько судов и в то же время послать во все концы Балканского полуострова, "ко всем городам нашего закона", воззвания с приглашением к восстанию против врагов имени Христова. Можно догадываться, что душой этого плана был Алексей Орлов, живший в то время по болезни в Венеции и предложивший императрице свое посредничество привлечь на сторону России много верных людей из наших единоверцев. Брату своему он писал, что с помощью найденных им единомышленников он надеется зажечь сильный огонь внутри оттоманских владений и делать помешательства в привозе провианта и разделить турецкую армию. Увлечение графа Орлова доходило до того, что он решился прибавить: "И если ехать, так уже ехать до Константинополя и освободить всех православных и благочестивых из-под ига тяжкого, которое они терпят". В составленном от имени Екатерины воззвании, или манифесте, говорилось, что государыня желает способствовать их освобождению и предлагает им воспользоваться войной России с Турцией для свержения турецкого ига и достижения прежней независимости, восстав с оружием в руках против непримиримого врага христианства с целью улучшения своего положения, которое Россия при заключении мира свято и нерушимо обещает утвердить. В воззвании далее указывалось, что России приятно видеть христианские народы избавленными от порабощения и что она и в будущем не откажется покровительствовать им и способствовать к сохранению тех прав и привилегий, которые они своим храбрым подвигом приобретут в нашей войне с вероломным неприятелем365. //Алексей Орлов в это время находился уже в Италии и вел переговоры с представителями морейских и македонских греков. По его плану, необходимо было снарядить морскую эскадру в Средиземное море и вместе с тем оповестить наших единоверцев в Морее, Далмации и Греции и всех христиан Турции, что Россия решилась начать войну за веру, черногорцам же в особенности дать знать, ввиду положения их страны, где можно иметь надежную базу в случае осуществления экспедиций. // Императрица Екатерина с увлечением занялась осуществлением этого предприятия, которое, по мысли графа А. Орлова, должно иметь конечной целью самый Константинополь, "неверных же прогнать в степи песчаные, на прежние их жилища". Вместе с тем Екатерина принимала все меры, чтобы достигнуть свободы плавания по Черному морю, и с этой целью уже во время войны в России стали обдумывать план устройства гаваней и крепостей на Черном море. Важнейшим шагом здесь было также подготовление движения среди крымских татар и план освобождения ханства от власти султана. На первых порах преследовалась цель внесения некоторого порядка и спокойствия в наши южные окраины, которые не могли пользоваться спокойствием, пока крымцы, находясь под властью турок, были послушным орудием их враждебных против Москвы подстрекательств. Напротив, организовав в Крыму независимое ханство, Екатерина имела основания надеяться вступить с ним в мирные сношения и достигнуть соглашения по вопросам о свободной торговле на суше и на море. Появление морской эскадры в Средиземном море произвело в Турции большое смущение. Порта обнаружила при этом беспримерный акт отсутствия надлежащих сведений по географии, обратившись с претензией к венецианскому уполномоченному по поводу того, что республика позволила неприятельским кораблям пройти из Балтийского через Адриатику в Средиземное море. В Морее началось движение, но оно имело мало успеха и окончилось несчастным делом при Триполи, где греки обратились в бегство, оставив в жертву туркам небольшое число русских. В рескрипте на донесение Орлова, вспоминая дело при Триполи, императрица говорила: "Так как греки не последовали примеру храбрости, мужества и силы, который вы им показали, и не в состоянии выйти из-под ига рабства по своей трусости, изменчивости и лживости, то вы поступили весьма умно, что оставили их собственной судьбе". Очень любопытно в рассуждении трезвого взгляда императрицы на наши интересы на Ближнем Востоке отметить, как она обдумывала условия мира с турками. Снабжая графа Алексея Орлова своими указаниями по предмету военных действий и негоциации мира, императрица Екатерина приложила к своему рескрипту от 22 марта 1771 г. собственноручную записку. "Хорошо бы было, - говорится в ней, - если бы вам удалось выговорить проход нашей в Средиземном море эскадры мимо Царьграда в Черное море. Сие вам сказано единственно только как идея, но мне желательно было бы, чтобы вы возможности нашли самым делом довести до действия". Другая идея, которую возымела прозорливая государыня, но которая также не осуществилась, заключалась в приобретении одного из архипелагских островов, для того чтобы турки имели всегда над собой доказательство полученных над ними преимуществ, для установления нашей торговли там и также доставления пользы нашим мореплавателям. Но граф Алексей Орлов не согласился с мнением императрицы, доказывая, что такое приобретение вовлекло бы нас в распрю с западными государствами и потребовало бы от нас больших жертв и расходов. Ввиду современного интереса, приковывающего внимание русского обывателя к театру морского похода при Екатерине II, сообщим несколько подробностей366. В начале 1770 г. граф Алексей Орлов проживал в Пизе в ожидании прихода в Ливорно русских военных судов для следования на них на остров Мальту, где было назначено соединение с эскадрой адмирала Спиридова; оттуда русский флот направлялся в Архипелаг. По словам современника, конной гвардии поручика А. И. Дивова, участвовавшего в экспедиции Орлова, "в народе замечалось великое удивление видеть российский флаг благополучно плавающим на струях Средиземного моря, чего от начала света никогда не бывало". В Морее русские ознаменовали свое пребывание военными действиями в Новарине, Модоне и Короне и подняли греческое население против басурман. Турецкий флот, скрывавшийся в Навплии, перешел к берегам Малой Азии за островом Хиосом. Преследуя его, граф Алексей Орлов 11 июня двинулся со своими судами к острову Паросу, откуда 20-го числа направился отыскивать неприятеля, который был настигнут 24 июня в Чесменской бухте у острова Хиоса и совершенно истреблен. Описывая сражение в письме к отцу, поручик Дивов говорит: "Видели мы неприятеля, стоящего на якоре между островом и твердою землею; его флот состоял из 16 военных кораблей, из которых шесть восьмидесятных фрегатов и шембек около девяти, что сделают 25. Мы же, будучи только в девяти линейных кораблях, сперва ужаснувшись на столь неприятельскую силу, но, предприняв резолюцию, пошли оную атаковать. Атака произошла в половине 12-го часа ночи. С час времени продолжалась ужасная стрельба из 600 орудий. Корабль "Евстафий", по несчастью, свалился борт с бортом самого большого турецкого судна и имев у себя побитых до 400 человек; свалясь, не чего иного было делать, как абордаж. Тотчас наши люди, хотя в малом числе оставшиеся, бросились на турецкий корабль, и, как скоро начали турок стрелять и рубить, все турки стали кидаться в воду, и корабль уже был в наших руках, в то самое время загорелся, а нашему отойти было никоим образом нельзя, потому что не было почти ни одной веревки целой. Мачта турецкая, подгорев, упала на корабль, "Евстафий" в минуту весь подняло на воздух; искра попала в пороховой магазин, и только спаслись адмирал Спиридов с сыном, граф Федор Орлов и адмиральский адъютант, которые во время абордажа съехали с корабля, да капитан оного корабля, быв поднят на воздух с двумя офицерами, спасся - умел плавать и успел ухватиться за доску". По сожжении турецкого флота гр. Орлов отправил 4 июля эскадру контр-адмирала Эльфинстона к Дарданеллам, чтоб угрожать самой столице Порты, а сам выступил 6 июля также к Дарданеллам, направляясь между островом Мителеной и анатолийским берегом. 14 июля он прибыл к острову Лимносу и осадил крепость. Во время этой осады почти все архипелагские острова признали над собой власть России. "Русские, - было сказано в триестской газете от 13 сентября, - своим человеколюбием и справедливостью приобрели в Архипелаге общую к себе любовь". // Между тем Эльфинстон не мог проникнуть в Дарданеллы вследствие чрезвычайно быстрого течения из Черного моря, к тому же дул сильный противный ветер. // Самый замок у входа в пролив был очень слабо защищен, но Эльфинстон, мало осведомленный о состоянии укреплений, не пытался ими завладеть и, ограничившись поборением острова Тенедоса, отошел к Лимносу, где находился основной флот. // Отсюда все эскадры направились для стоянки в Парос. Здесь при Аргузском порте адмиралтейство для починки судов, госпиталь и пороховой магазин. // Заключенный с Турцией мир в деревне Кучук-Кайнарджи имеет большое значение в истории Восточного вопроса и ставит весьма высоко имя Екатерины II. Но, прежде чем указывать существенные условия этого договора, уместно вспомнить здесь, что русские победы над турками привели в смущение Австрию, которая тогда в первый раз определенно выступила в качестве защитницы Турции против России и начинает настаивать на вмешательстве Европы в переговоры о мире между воюющими странами. К этому именно времени относится столь громадное последствиями в дальнейших отношениях между русскими и поляками коварное предложение короля прусского Фридриха II Екатерине удовлетворить на счет Польши весьма справедливые желания России увеличения своих владений. Так состоялся первый раздел Польши 15 января 1772 г. Вследствие указанного обстоятельства, эпизодически входящего в историю занимающей нас стадии Восточного вопроса, полученные Россией выгоды по миру в Кучук-Кайнарджи не вполне соответствовали ее успехам на театре военных действий. В смысле территориальных приобретений мы получили в свое владение часть берегов Азовского и Черного морей с городами Азов, Керчь, Еникале, Кинбурн. Крымское ханство признано автономным с удержанием в нем и в землях кубанских и буджакских татар духовной власти султана, как калифа магометанского мира. Важней были торговые привилегии. Россия удовлетворяла свои давние, еще при Петре I основательно сознанные и поставленные требования насчет судоходства по Черному морю. По миру с турками установлена свобода плавания русских торговых судов из Черного моря в Средиземное, при этом русские торговые люди уравнены в правах с французами и англичанами. Точно так же, соответственно установившимся для западных держав обычаям, Россия получила право иметь своих консульских представителей в тех городах, где это будет признано необходимым, а в самом Константинополе держать министра второго ранга или посланника, которому Порта обязалась оказывать все внимание и уважение, каким пользуются министры дружественных держав. Самое важное условие, которое впоследствии наиболее возбуждало споров и требовало многосложных и обширных комментариев, касалось права защиты Россией своих единоверцев в Турции и вообще прав, соединенных с религиозной свободой. Очень точно формулированы статьи о "защите христианского закона и церквей", о постройке церкви в Пере, о разрешении русским поклонникам свободно и без уплаты пошлин путешествовать к святым Местам. Но положение, выраженное в ст. 7 договора, дало повод к недоразумениям. Оно заключалось в следующем. Порта предоставляет русским представителям в Царьграде делать представления по всем обстоятельствам в пользу воздвигнутой в Константинополе церкви и служащих в оной и обещает принимать эти представления в уважение, как это свойственно по отношению к соседственной и дружественной державе. Вместе с тем русскому министру предоставлялось право ходатайства в пользу Молдавии и Валахии. Как ни мало точности в формулировке этих положений, но из них выводились мотивы для самого энергичного вмешательства России во внутренние дела Турции, основывающегося на протекторате ее по отношению к турецкой райе и к дунайским княжествам. Эта статья в особенности встревожила Австрию367, дипломатический агент которой, Тугут, считал редакцию ее верхом искусства русской дипломатии368. В связи с указанными событиями, чтобы заручиться на всякий случай компенсациями, Австрия, несмотря на соглашение с Турцией против России (1771), заняла Буковину, которая с тех пор остается во власти Австрийской империи. Оценка Кучук-Кайнарджийского мира с политической точки зрения хорошо произведена нашими ближайшими соседями, для которых не были безразличны наши успехи. Таково представление Тугута, австрийского посла в Константинополе, своему правительству (3 сент. 1774 г.). Принимая во внимание, что вновь присоединенные к России места изобилуют строевым лесом, железом, пенькой и другими материалами, - Россия может в весьма непродолжительном времени и без значительных денежных затрат построить в Керчи флот из 12-15 больших кораблей; суда меньшей вместимости она построит в других прибрежных пунктах. Следовательно, России представляется полная возможность быстро создать все необходимое для транспортирования значительных отрядов войска. Нет никакого сомнения, что Россия постоянно будет иметь в своих новых владениях от 30 до 40 тысяч войска... При попутном ветре эскадра с 20-тысячным десантом через двои сутки по выходе из Керчи беспрепятственно явится под стенами Константинополя. В особенности заслуживает внимания то, что поддержание Оттоманской империи уже не будет зависеть от европейских держав, а единственно от доброй воли России. И действительно... можно с часу на час ожидать взятия ими Константинополя. Конечно, опасения были еще преждевременны. Но сообщение барона Тугута отличается всей реальностью наблюдений умного государственного человека, для которого весьма ясны были уже и в то время неизбежные последствия утверждения России на Черном море и приобретения ею торговых прав, столь долго за ней отрицаемых. Французские писатели, может быть, с излишним усердием развивают мысль об искусстве русской дипломатии. "Эти положения (stipulation), рассеянные в разных статьях трактата в беспорядке, который делает честь искусству дипломатов царицы, составили тот фундамент обязательств, из которых русские публицисты вывели юридические основания России для ее культурной миссии на Востоке и для вмешательства во внутренние дела Оттоманской империи"369. Итак, хотя ближайшие следствия не были так значительны, как бы можно было ожидать, но договор открывал России широкие перспективы в будущем. И это весьма своевременно было оценено австрийским правительством, которое делало разные попытки войти в соглашение с Россией на случай могущих последовать осложнений. Иосиф II и Екатерина в оживленной переписке выясняли взаимные интересы на Балканском полуострове и подготовляли оборонительный и наступательный союз. На этой почве возникла идея окончательного разрешения Восточного вопроса в пользу России и Австрии. // В форме знаменитого "греческого проекта" этот план впервые стал предметом публичных обсуждений в 1780 г. Но разработка его началась ранее и испытала различные перемены. // В 1772 г. соглашение вылилось в такой вид, что за Россией признавалась восточная часть Балканского полуострова: Молдавия, Валахия и Фракия с Константинополем и проливами. Западные части отходили к Австрии: Сербия, Босния, Герцеговина, Либания и Македония до Мореи. В окончательном виде проект соглашения представлял: 1) образование румынских воеводств Молдавии и Валахии с выбранным европейскими державами князем и 2) восстановление греческой империи или восточной, предназначенной для внука Екатерины, князя Константина Павловича. ВОСТОЧНЫЙ ВОПРОС И ВЕЛИКАЯ ЕВРОПЕЙСКАЯ ВОЙНА Глава 9 ПОВОРОТ В РУССКОЙ БЛИЖНЕВОСТОЧНОЙ ПОЛИТИКЕ Великая европейская война сопровождалась такими громадными последствиями для всего славянского мира - восточных, западных и южных славян, - что понять и оценить их во всей их совокупности, по их значению в настоящем и будущем представляется далеко не легкой задачей. В особенности ясно следует сказать о настоящем времени, когда до нас так редко и случайно доходят сведения о том, что происходит на белом свете. Тем не менее для мыслящего обывателя не может не представлять соблазнительного искушения хотя бы немного приподнять завесу, закрывающую от нас картину того деятельного участия, которое принадлежит славянам в минувшей войне. Предлагаемая работа имеет целью осветить в доступных пониманию и изучению автора размерах славянскую проблему в европейской войне. Для достижения поставленной задачи оказывается, однако, необходимым проследить эволюцию славянского движения за последнее время, чтобы читателю была ясна неизбежность выступления на сцену тех политических, экономических и социальных пружин, которые получили такое активное значение в войне и дали ей мировой характер. Брожение среди славян, находившихся в области распространения турецкой империи, - явление далеко не новое, его следить можно издалека. Но угрожающий характер, оказавший влияние на выработку страстного и частию партийного к нему отношения со стороны великих европейских держав, он обнаруживает с половины XIX в. и успокоить любезных союзников... Тридцать миллионов народа славянского, ей соплеменного, связанного с ней теснейшими узами крови, языка и религии, было оставляемо почти без малейшего участия в их горестной судьбе, на жертву всем истязаниям, из коих турецкие были самые легкие, единственно потому, чтоб эта помощь и это участие не произвели какого-нибудь смущения в союзных державах, преимущественно в Австрии". И это не прошло даром для России. "Народы возненавидели нас, видя в России главное препятствие к их развитию и преуспеянию, злобствуют за вмешательство в их дела и с радостию ухватились в 1859 г. за первый открывшийся случай - поколебать ее". "Правительства, - заключает автор, - нас предали, народы возненавидели, а порядок (разумеется принцип легиматета), нами поддерживаемый, нарушался, нарушается и будет нарушаться. Следовательно, политика наша была не только для нас вредна, но и вообще безуспешна". К приведенным словам московского историка можно бы прибавить, что русская политика в первой половине XIX в. могла бы вполне испортить русское влияние и авторитет среди единоверцев и единоплеменников на Балканском полуострове, если бы он своими корнями не покоился на более прочных основаниях, восходящих к предыдущим векам. С конца XVIII и в первой четверти XIX в. Восточный вопрос получил значительную поддержку и, можно сказать, даже оживление из среды самих порабощенных турками народов, составляющих первостепенный объект всей занимающей нас проблемы. // Было бы неуместно входить здесь в подробности о том, какими путями освободительные идеи французской революции проникли в греческий народ и побудили его к движению против турок, равно как находим излишним доказывать и ту мысль, что возвещенные и обещанные турками реформы, оставшиеся неисполненными, были источником постоянного недовольства турецкой райи и постепенно подготовляли роковую для завоевателей развязку Восточного вопроса, значение которой едва ли оставалось секретом для самих турок. // Хотя освободительное движение среди греков рассматривалось вначале европейскими державами как революционное и считалось довольно опасным для тронов, тем не менее император Александр I, стоя уже во главе Священного союза, находил возможным отнестись к грекам с сочувствием. В этом отношении он следовал планам своей бабки, когда входил в соглашение с Францией насчет раздела Турции. В 1821 г. 19 июля он говорил французскому послу де Лаферронне: "Я предлагаю вам от Гибралтара до Дарданелл выбрать что вам нравится и верить, что за вами обеспечено не только согласие, но искреннее содействие России; Франция и Россия в соединении дадут закон Европе". Основанные в многочисленных городах отделы "этерии", или тайного инсуррекционного общества, в особенности в Букаресте, Москве и Триесте, которыми руководил генерал-адъютант Александр Ипсиланти, были хорошо известны императору. Движение захватило не только Грецию, но отозвалось в Сербии. Там образовались тогда же политические партии карагеоргиевичей и обреновичей. Милош Обренович убил Карагеоргия и стал во главе сербского движения. Тогда же переходит на сторону повстанцев Али-паша Янинский и становится во главе этеристов. Князь Ипсиланти 6 марта 1821 г. с небольшим отрядом перешел Прут, занял Букарест и стал распространять между христианами воззвания. Но император Александр по настоянию Меттерниха отрекся от дальнейшего участия в деле и выразил Ипсиланти свое неодобрение: недостойно императора подкапываться под основы Турции посредством постыдного действия тайного общества. Тем не менее события направлялись ускоренным ходом, подчиняясь местным движущим их силам. Архиепископ Патрасский Герман благословил эллинов на священную войну, его зову немедленно последовали обитатели островов, свыкшиеся с морем идриоты и псариоты и мужественные маиноты. Колокотрони повел их на Патры, где был турецкий гарнизон, взял этот город и за ним Наварин, Триполицу, Миссолунги, Навплию, так что почти вся Морея оказалась очищенной от турок. Турецкое правительство отвечало на эти события несколькими решительными мерами. Куршид-паша потушил восстание в Янине, лишив Али-пашу его крепостей, и, заманив его к себе обманчивым образом, лишил его жизни и голову его послал в Константинополь (1822 г., в феврале). Другой турецкий паша пошел в Морею, овладел Патрами и умертвил здесь до 15 тыс. греков. В Пасху того же года живущие в столице греки подверглись страшным преследованиям. Турецкая полиция и солдаты разграбили их дома, подвергли мучениям и смерти всех, не щадя пола и возраста, врывались в греческие церкви и продолжали здесь свое дело истребления. Верхом турецких зверств было то, что патриарх Григорий подвергся издевательствам во время пасхальной службы, вытащен из церкви, убит и в облачении повешен на церковных воротах. Убийства и жестокости произведены были в окрестностях Константинополя и во многих провинциях. Еще печальней была участь повстанцев Мореи и островов. В апреле 1822 г. пятнадцатитысячный отряд турок высадился на остров Хиос и произвел здесь немилосердную бойню среди безоружного населения, вышедшего ему навстречу с покорностью и обещанием полного подчинения. Подвергнув остров страшному опустошению и резне, турки захватили с собой 35 тысяч пленников, которых продали в рабство на невольничьих рынках. В это время греческая флотилия легких судов плавала по Архипелагу, во главе стояли получившие большую известность в истории греческой борьбы Канарис и Миаули. Им удалось напасть на турецкие большие суда и забросать их горючим веществом. Вследствие этого произошел пожар на судах, истребивший большинство кораблей и погубивший до 3 тысяч экипажа. С таким же успехом греки напали на турецкие суда в гавани Митилены и нанесли им большой удар. Как указанные нападения, сопровождаемые чрезвычайным успехом, так происшедшие в то же время события на греческом материке вызвали в Константинополе сильное беспокойство и побудили турецкое правительство к принятию решительных мер. Именно, 1 января 1822 г. близ Епидавра эллинские патриоты провозгласили независимость Греции и назначили верховный совет из 5 человек и при нем сенат из 59 депутатов, во главе совета был Маврокордато, а в сенате председательствовал Дмитрий Ипсиланти. Эти события имели то главнейшее значение, что представили в глазах Европы эллинские освободительные притязания как конкретный факт, внешним выражением коего было вновь назначенное представителями греческого народа правительство. В конце февраля того же года в Константинополе было решено начать ряд мер против христиан, это решение поддержано было и религиозными мотивами и грозило обратиться в священную войну. Европа, хотя и встревоженная событиями, однако не выступала против Турции с определенными заявлениями. Князь Меттерних, руководитель тогдашней европейской политики и защитник принципов Священного союза, старался распространять такое воззрение, что греческое восстание есть революционное движение и что оно имеет стремление повредить охранительным задачам Священного союза. Несмотря на заколдованный круг, в котором находился император Александр вследствие рыцарской верности обязательствам Священного союза, ход событий и симпатии русских влиятельных кругов к грекам привели его к более независимым воззрениям на все дело. Он поручил своему представителю при султане, барону Строганову, начать дружественные представления Порте в пользу повстанцев. Но когда турецкое правительство начало делать оскорбления посланнику и притеснения нашей торговле, то Строганов нашелся вынужденным прервать сношения с Портой и отбыть из Константинополя (29 июня 1821 г.). Но далее того не пошел русский царь, так как ему нужно было считаться с ревнивой заботой английского правительства не допускать Россию до единоличного протектората над христианами и всеми мерами препятствовать ей усилить на Востоке свое влияние. // На развитие греческого восстания европейские державы столь же мало могли оказать влияния, как впоследствии, в конце XIX и начале XX в., на переживаемые ныне грозные события. // В июне 1824 г. по предложению России собралась европейская конференция в Петербурге для решения греческого вопроса; но конференция не пришла ни к какому заключению, тем более что русская точка зрения не удовлетворяла ни греков, ни турок. Последние, кроме того, считали унизительным для себя вмешательство Европы в их внутренние дела и заранее отказывались подчиниться решению дипломатов. Между тем турецкое правительство, не имевшее достаточных военных средств для усмирения греческого восстания, по всей вероятности по внушению Меттерниха, поручило предпринять поход в Грецию египетскому паше Мехмету Али, обещая ему в награду присоединить к его владениям пашалык Морею и Кандию. В июле 1824 г. египетские войска под предводительством Ибрагим-паши, сына Мехмета, на 60 кораблях отправились из александрийской гавани, но из опасений греческих флотилий Канариса и Миаули первое время придерживались гаваней островов Родоса, Самоса и Кандии. Тем не менее грекам удалось истребить часть египетского флота и заставить его не выходить в открытое море. Только весной 1825 г., пользуясь внутренними усобицами между греческими политическими партиями, Ибрагим подошел к греческому городу Модону. Неожиданный успех сопровождал египетское предприятие. Подчинив Модон и Корон и выгнав греков из Южной Мореи, Ибрагим в течение 1825-1826 гг. нанес страшный удар греческому движению. После продолжительной осады взят был Наварин, жители которого были беспощадно перебиты, затем Каламата, Триполица. Уже Навплия, столица греческого правительства, подверглась осаде, но ее спас от египтян Ипсиланти. В Средней Греции с не меньшим успехом боролся с повстанцами Рашид-паша. Знаменитая осада Миссолунги, где погибла масса турок, окончившаяся геройской смертью 2 тысяч патриотов и 3 тысяч египтян в сарае, наполненном бочками с порохом, характеризует отчаянную борьбу за освобождение. Из 15-тысячного населения города едва спаслась одна треть, в числе погибших в Миссолунги был лорд Байрон. Миссолунги пал в апреле, а в июне того же года принужден был к сдаче город Афины. Это был самый отчаянный момент освободительного движения. Греки лишены были занятых ими оборонительных мест, теряли свои силы в партийной борьбе и раздорах предводителей. Была опасность, что европейские державы, доселе сочувственно относившиеся к борьбе за независимость, оставят греков на произвол получивших везде перевес турок. Смерть императора Александра и вступление на престол Николая Павловича произвело существенное изменение в положении дел на Востоке. Уже 16 марта 1826 г. Николай I послал Порте ультиматум, следствием которого было то, что Англия, не желавшая уступить России инициативы в восточных делах, вошла с ней в соглашение о принятии мер в защиту греков. Апреля 4-го был подписан протокол, которым Россия и Англия обязывались заботиться об урегулировании дел на Ближнем Востоке, отказываясь вместе с тем от всяких территориальных приобретений в свою пользу. Согласно тому же соглашению, Греция должна была получить автономию, но платить дань султану и оставаться под его верховной властью. Вместе с тем была сделана попытка устранить поводы к дальнейшим недоразумениям между Турцией и Россией. Соглашением в Аккермане, рассматриваемым как дополнение к Бухарестскому миру, Россия получила некоторые прибавки на Кавказе и подтверждение свободного плавания по Черному морю. Но наиболее важными статьями этой конвенции было признание независимости Сербии и утверждение протектората над Молдавией и Валахией за Россией и Турцией. За румынами признано право избрания господаря на 7 лет, который утверждается султаном, но не может быть смещен без согласия царя. Между тем как египетские войска под предводительством Ибрагима и султанские под начальством Рашида наносили греческому восстанию удар за ударом и отняли у повстанцев Морею и Среднюю Грецию (1826-1827), европейские державы приняли на себя задачу действовать на Порту в пользу Греции, причем Англия, по смыслу конвенции с Россией, представила султану ноту в этом смысле. Порта долго не давала никакого ответа, наконец в июне 1827 г. разразилась высокомерным сообщением державам, что они своим вмешательством обнадеживают бунтовщиков и проводят принципы, совершенно не совместимые с задачами Священного союза, что вмешательство во внутренние дела Турции недопустимо, как не может, наприм., Англия принять чье-либо заступничество за Ирландию. Наконец, из опасного положения вывело Европу твердое положение царя Николая, который, опираясь на сочувствие грекам во Франции, допустил, чтобы Каподистрия дал согласие на избрание его президентом эллинской республики. Это дало повод присоединиться и Англии к воззрениям России и Франции на греческий вопрос, следствием чего было 16 июля 1827 г. новое соглашение между тремя упомянутыми державами, по которому было признано принципиальное отделение Греции от Турции. Об этом было сообщено в Константинополе с требованием, чтобы Порта ответила на это сообщение в течение одного месяца. Чтобы поддержать это решение в том случае, если бы турецкое правительство отказалось добровольно удовлетворить его, союзники решились послать в Архипелаг несколько судов. Английский и французский адмиралы явились под Наварином, бывшим в то время во власти Ибрагим-паши. Известное морское дело в наваринской гавани, в котором погиб египетско-турецкий флот, разрешило кризис и приблизило весь вопрос к развязке. Так как султан объявил, что он прекращает сношения с союзными державами, то император Николай отдал приказание победителю персов Паскевичу Яриванскому напасть на турецкие крепости со стороны Кавказа и в апреле 1828 г. перешел Прут и занял турецкие области до Дуная. В то же время русский флот под командой Гейдена вошел в Дарданеллы. В то же время в Тулоне был помещен на суда десант с генералом Мезоном во главе, который освободил без больших затруднений от турецких и египетских гарнизонов Южную Грецию. В особенности были блестящие успехи Паскевича, который взял Керчь, Ахалунк, Поти, Ардаган, Баязид и Эрзерум. Что касается военных дел в Европейской Турции, они получили благоприятное для России развитие в 1829 г., когда главное командование перешло к Дибичу. Взяв крепость Силистрию, он решился на такое предприятие, какого никогда еще русские не пытались делать, - движение за Балканы. Ему действительно удалось без сопротивления миновать эту естественную преграду, не оберегаемую турками, и неожиданно явиться под Адрианополем, куда он вступил 14 августа 1829 г. Передовые его отряды доходили до Чорлу и Родосто. Султан пожелал начать переговоры о мире, которые окончились Адрианопольским трактатом (14 сент. 1829 г.). Для восстановления мира на Востоке и для ликвидации греко-турецкого спора и соединенных с ним второстепенных назревших уже освободительных вопросов образована была в Лондоне международная конференция, которой и принадлежит окончательное решение судьбы Греции. По постановлению этой конференции (22 марта 1829 г.) Греция организована была в вассальное княжество с христианским представителем во главе, избираемым державами. Территория княжества обнимает Морею и северные части Фессалии и Эпира до Артского залива и Воло с присоединением Кикладских островов. По Адрианопольскому миру, принявшему статью Лондонского протокола относительно Греции, урегулировано также политическое положение Сербии и Румынии. Первая получила автономию, Румыния получила право избрания пожизненного господаря. Император Николай достиг блестящих результатов на Адрианопольском конгрессе: России были уступлены несколько важных пунктов при устье Дуная и в Закавказье, предоставлена свобода торговли в Черном море и выговорено военное вознаграждение в 137 миллионов франков. Впредь до уплаты этой суммы Россия могла занять Болгарию и придунайские княжества. Это был кульминационный пункт политического влияния России в XIX в., это был момент, о котором говорил Нессельроде: "Россия могла бы, может быть, нанести последний удар Оттоманской империи, но это государство, доведенное до такого состояния, что его существование становится возможным лишь под патронатом России, более соответствует ее политическим и торговым интересам, чем всякие иные комбинации, которые или побудили бы ее к территориальным приобретениям, или к образованию на место Оттоманской империи таких государств, которые не замедлили бы соперничать с Россией в могуществе, цивилизации, промышленности и богатстве". После Адрианопольского конгресса судьба Греции не переставала быть предметом новых забот европейских держав. С точки зрения Англии границы нового государства были слишком расширены к северу; соглашением с Францией 3 февр. 1830 г. границы Греции определены Аскропотамо и Ламийским заливом. В 1832 г. окончательно установлено международное положение греческого княжества, управляемого христианским князем и обязанного данью султану. Среди внутренних раздоров и борьбы партий, которыми ознаменовались первые шаги Греции, был убит представитель русской партии Каподистрия (1831). Первым князем был избран Леопольд Кобург-Готский, а за его отказом - Оттон, принц Баварский. Глава 10 СЕВАСТОПОЛЬСКАЯ ВОЙНА И ПАРИЖСКИЙ ТРАКТАТ По словам барона Жомини, в 1863 г. император Александр II сказал в заседании Высочайшего Совета: "Il y a sept ans а cette table j'ai fait un acte que je puis qualifier, puisque c'est moi qui l'ai accompli, j'ai signй le traitй de Paris et c'йtait une lвchetй". Когда присутствовавшие воскликнули от изумления, государь сильно ударил по столу и сказал: "C'йtait une lвchetй et certes je ne la ferrai plus"370. Парижский трактат имеет то существенное значение, что он отмечает затемнение в сознании русских правящих сфер существенных наших задач на Ближнем Востоке, вследствие чего Россия поступилась в пользу других государств руководящей ролью в дальнейшей эволюции Восточного вопроса. Независимо от того Парижский трактат и сам по себе составляет весьма крупный момент в истории международных сношений, так как с него начинается непосредственное участие Турции в обсуждении дел, касающихся Ближнего Востока. По всем указанным основаниям этому трактату мы предпочитаем дать подробное освещение в настоящей главе. Для Турции не прошло даром знакомство с Западной Европой. Более или менее постоянные сношения с европейскими государствами сопровождались появлением в Турции внутреннего движения, которому суждено было сыграть большую роль в судьбах османов. В конце первой половины прошедшего века обнаружились первые попытки влить в Турцию новое культурное течение. Начиная с Селима III и продолжая Махмудом, Абу-ул-Меджидом и Абу-ул-Асмюм, в Турции замечаются правительственные меры к тому, чтобы произвести реформы в управлении и тем приблизить Турцию к культурным европейским государствам. Уже с тридцатых годов передовые деятели стали высказываться, что если не поспешить с проведением необходимых реформ, то Турцию неизбежно постигнет катастрофа в соединении с изгнанием из Европы в Азию. Трагизм положения и глубокий интерес вопроса о турецком "танзимате", как называется это реформенное движение, заключается в том, что соединенные с ним освободительные идеи не могли не коснуться турецкой райи, которая под турецким игом не могла не мечтать об улучшении своего положения и об изменении своих политических и гражданских прав, между тем как на рабстве подчиненных народов основывалась вся система государственного и гражданского права Оттоманской империи. Малейшее движение в сторону эмансипации райи давало весь простор чуждым влияниям и обусловливало вмешательство европейцев во внутренние дела Турции. И в то время как идея реформы занимала - и часто весьма серьезно - образованнейших государственных людей Турции, в самых консервативных слоях, в особенности среди духовенства, назревала оппозиция против замышляемых нововведений. Для беспристрастного наблюдателя в истории турецкого танзимата до очевидной ясности раскрывается проблема, которую пытались разрешить многие политические деятели и которая привела наконец Оттоманскую империю к неминуемой катастрофе: мусульманская религия и турецкое государственное право покоится на началах, неспособных к усвоению форм европейской жизни. Самыми важными фактами, рисующими происхождение указанного движения, можно назвать события, стоящие во внутренней связи с Парижским конгрессом: договор в Ункиар-Искелесси (1833), движение Мехмета Али, имевшее конечным результатом начало опеки европейских государств над Турцией и вместе с тем закрытие проливов для России (1841), и, наконец, несколько ранее объявленная хартия свобод в гюль-хане (1839). Нет нужды входить в подробности внутренних потрясений, которые испытала Турция вследствие бунта Мехмета Али, успехи которого заставили ее согласиться на прибытие в Босфор русского флота и на высадку русского десанта на азиатском берегу пролива в Ункиар-Искелесси. Следует вспомнить, что с началом XIX в. входит в обычай рассматривать закрытие Босфора и Дарданелл как древнее правило, с которым обязательно сообразоваться. Это правило особенно защищала Англия, которая тщательно наблюдала, чтобы Россия ни под каким видом не изменила его в свою пользу и под разными благовидными предлогами не видоизменила внутреннее с Турцией соглашение в такое обязательство, которое имело бы своим основанием запрещение для всякой другой державы пользоваться проливами и перенесение центра тяжести в распоряжении водами, омывающими столицу и ее окрестности, на Англию с умалением прав султана. Лондонская конвенция о проливах, подписанная 13 июня 1841 г., положила запрет на проход военных судов через Дарданеллы и Босфор, и этот запрет распространялся одинаково как на суда, шедшие из Средиземного моря, так и те, которые направлялись из Черного моря в Босфор. В первый раз поставлен был вопрос о разложении Турции в секретном комитете под председательством императора Николая I, где выражено было мнение графа Каподистрии (1829), что Константинополь должен быть обращен в вольный город с присоединением к нему некоторой территории по берегам Черного и Мраморного моря и с уничтожением дарданелльских укреплений. Против этого тайный советник Дашков приводил возражение, что без укреплений Россия не может защищать вход в проливы и что в случае, если ей не удастся владеть Константинополем, нужно потребовать себе права завладеть входом в Босфор и укрепить его. Ввиду столь определенно выраженных намерений русского правительства затруднения по случаю восстания египетского паши, подстрекаемого Францией, давали России возможность сделать решительный шаг к укреплению своего влияния на Босфоре, и с этой целью именем государя сделано было султану предложение прислать для защиты Константинополя русскую эскадру. Между тем Мехмет Али, руководимый Францией, пошел на уступки и приказал приостановить движение египетского войска на Бруссу. Вследствие этого в Порте стали колебаться, боясь намерений России, но в начале февраля 1833 г. прибыла в Буюк-дере русская эскадра под командой адмирала Лазарева. Явившийся для приветствия эскадры Ахмет-паша выразил желание султана, чтобы адмирал Лазарев вышел из Босфора и остановился в одном из черноморских портов, в Созополе. Но русская эскадра не вышла из Босфора, напротив, в конце марта прибыл из Одессы на судах отряд пехоты в 5 тыс. человек, который и расположился лагерем на азиатском берегу Босфора, в Ункиар-Искелесси, получившей известность от договора между Россией и Турцией (в 1833 г.). Скоро затем отправленный с обширными полномочиями в Константинополь граф Орлов, удостоверившись в неискренности политики султана, заявил в энергичных выражениях волю государя не оставлять Босфора до тех пор, пока существует опасность со стороны египетских войск, не удалившихся еще за Тавр. Несмотря на все затруднения, Порта пришла к мысли о выгоде отдельного соглашения с Россией насчет оборонительного союза. Секретной статьей этого договора, подписанного 26 июня 1833 г., поставлено было закрытие Дарданелл для всякого иностранного судна, которое бы пыталось войти в проливы с враждебным против договаривающихся сторон намерением. Главная статья этого договора касалась посылки сухопутных и морских сил на помощь Турции, если бы обстоятельства вызвали необходимость в такой помощи. С своей стороны Порта секретной статьей обязалась закрыть Дарданеллы для всех иностранных военных кораблей, которые бы пожелали войти в Черное море с враждебными против России целями. Но всякое сближение России с Турцией возбуждало опасения насчет дальнейших ее завоевательных планов и сопровождалось мероприятиями, клонившимися к ослаблению средств ее влияния. Чтобы с успехом бороться с враждебными ей течениями, Россия принуждена была жертвовать иногда своими интересами в пользу соперников своих на Ближнем Востоке. Наиболее досадное соперничество Австрии вызвало в дипломатической истории того времени такую комбинацию, которая почти сто лет связывала действия России. Это было допущение Австрии как равноправного члена во все проекты, касающиеся ослабления Турции, и вместе с тем предоставление ей доли своих прав в решении судеб населений Балканского полуострова. Приобщение Австрии к политике поддержания существующего порядка вещей в Турции было самым несчастным политическим актом Нессельроде, ходившим на помочах за Меттернихом. Все теневые стороны европейской политики на Ближнем Востоке, начиная с Парижского трактата и продолжая самыми последними осложнениями, имеют свое начало в этом акте. Разумеем Мюнхенгрецкое соглашение от 1833 г., которым предусматривалось, что если бы ход вещей привел к разложению Турции, то Россия и Австрия давали взаимное обязательство сообща и во взаимном согласии приступить к устроению нового порядка вещей без ущерба для собственных интересов. Вследствие далеко не благоприятно для нас складывавшихся дипломатических переговоров конвенциями в Лондоне в 1840 и 1841 гг. обязательство опеки и охраны над Турцией распространено было на другие державы, кроме России и Австрии. Франция и Англия, кроме того, поставили главной целью своих стремлений нарушение согласия между Россией и Турцией, и в особенности уничтожение статьи о Дарданеллах, по которой султан обязался воспретить доступ военных судов всех держав в Черное море. Лондонской конвенцией 1840 г., где против России было почти единодушное согласие держав, мы должны были отказаться от преимуществ договора, заключенного в Ункиар-Искелесси, и согласиться на предложение о закрытии проливов в мирное и военное время, как принципе международного права. Окончательное постановление о проливах выработано Лондонской конвенцией 1841 г., с которой начинается новая эра Оттоманской империи, именно, в заседании 1 июня этого года турецкий уполномоченный Хекиб-эфенди, участвовавший вместе с представителями пяти великих держав в окончательном редактировании вопроса о проливах, высказал от имени своего государя следующее положение. Его величество султан объявляет, что он имеет твердое намерение на будущее время соблюдать начало, непреложно установленное как древнее правило его империи, в силу коего всегда было воспрещено военным судам иностранных держав входить в проливы. Но здесь же, в этой конвенции, ярким образом выразилось начало общей опеки великих держав над Турцией, которое скоро развилось в соревнование держав из-за первенства в политическом влиянии в Царьграде и которое главнейше направлялось против России, как наиболее опасного соперника не в силу, однако, материального преобладания ее над конкурентами, а по принципу единокровности и единоверия с ней разных племен, находившихся под властью султана. В политическом отношении это было большим поражением России, из которого, как из зерна, развиваются события, приведшие к Севастопольской войне и к Парижскому трактату. Но по связи с ближайшими фактами, которые предстоит нам излагать, необходимо остановиться здесь на попытках к реформам в Турции, имевших роковое значение и подготовлявших турецкое государство к неизбежной катастрофе. Имеем в виду хартию свободы 1839 г. и дальнейшие торжественные обещания реформ, которыми в свою очередь вызывались новые освободительные притязания среди подчиненных Турции народов. Здесь мы присутствуем при роковом конфликте двух непримиримых начал, принятых европейскими государствами за основу их отношений к Порте: с одной стороны, забота о целости Оттоманской империи и охрана неприкосновенности суверенитета султана, с другой - выдвинутые историческим развитием и судьбами турецкого "танзимата" права на свободу христианской райи371. Душой либерального движения в Турции и защитником реформ оказался молодой министр Решид-паша. Правда, старые и опытные государственные деятели подсмеивались над его увлечением и говорили, что нельзя создать честных чиновников даже и суровыми законами против взяток. Обстоятельства, казалось, были против Решида: 1 июля 1839 г. умер султан Махмуд, прославивший себя уничтожением корпуса янычаров. Но со вступлением на престол его сына Абу-ул-Меджида, по-видимому, ревностного приверженца задуманных реформ, гуманным идеям дано было громкое и торжественное выражение. Именно, не дальше как 3 ноября 1839 г. в киоске Гюль-хане проходила необычайная церемония в присутствии чинов империи и представителей иностранных государств, сопутствуемая 101 выстрелом из пушек. Здесь был прочитан хатти-шериф, которым дарованы турецким подданным всех религий и происхождений конституционные права. Кратко говоря, этот акт обеспечивал за всеми обитателями империи безопасность жизни, чести и имущества, отмену произвольных налогов, конфискаций и монополий. По приказанию султана преемник Решида, Риза-паша, сказал между прочим след. слова представителям греков, армян и евреев, собравшимся на острове Митилена: "Мусульмане, христиане, израелиты! Все вы подданные одного императора, дети того же отца. Если есть между вами обиженные, пусть они заявят это. Воля его величества состоит в том, чтобы точно были соблюдаемы по всей империи законы, которые обеспечивают жизнь, честь и имущество подданных. Мусульмане и христиане! имейте полное доверие к государю, который совершенно одинаково относится ко всем". Возвращенный к делам Решид-паша принялся за осуществление объявленных реформ и в течение десятка лет успел сделать очень много. В 1843 г. введена новая система отбывания воинской повинности: установлен пятилетний срок службы для низама, или регулярной армии, семилетний для редифа, или резервного войска. Проведено разделение войска на гвардию и на четыре корпуса: константинопольский, румелийский, анатолийский и аравийский. Скоро затем проведен закон о школьном образовании, причем в первый раз поставлен вопрос об отделении светской школы от духовной, которая до сих пор беспредельно господствовала в Турции. Впервые появляются специальные учебные заведения: медицинское, военное, техническое. В 1852 г. появился закон об администрации провинций, причем проведен принцип разделения власти, выраженный в назначении трех независимых одна от другой высших властей. Военная власть имела представителя в мутавире, гражданская в вали и финансово-податная в дефтердари. Если присоединим к этому отмену торговли рабами, введение смешанных судов, назначаемых поровну из европейцев и мусульман для таких дел, в которых затронуты интересы иностранцев и туземцев, и др., то поймем, как глубоко эти реформы затронули турецкое государство, в котором жили громадные массы населений, стоявших вне закона. Реформаторские попытки, однако, встретили на своем пути к осуществлению непреоборимую преграду в противодействии церковных сфер (улемы). Старотурецкая консервативная партия, поддержанная духовенством, выступила с принципами, основывающимися на Коране, и доказывала, что Решид стоит на стороне гяуров и что "танзимат" имеет в виду лишь пользы райи и что в этом скрывается величайшая опасность для мусульман, которые в большинстве провинций находятся в меньшинстве и лишь благодаря военной силе удерживают политическое преобладание. Дать райе одинаковые права с мусульманами - это значило бы вручить им фактическую силу над меньшинством турецкого населения и обречь ислам на конечное поражение. И в самом деле, уже в тот непродолжительный период, пока стали применяться либеральные меры, турецкое правительство увидело себя в крайне затруднительном положении перед не предвиденными им осложнениями. Христиане стали заявлять все новые и новые притязания, в особенности с точки зрения религиозной свободы. Представители православных и католических общин, не находя удовлетворения своих представлений у турецкого правительства, искали защиты и покровительства у своих единоверцев: православные у русских, католики у французов, что подавало постоянные и новые поводы на вмешательство европейцев в турецкие дела. Лондонской конвенцией 1841 г. Россия наряду с другими великими державами приняла на себя защиту неприкосновенности турецкой империи и вместе оберегание суверенитета султана. Но она должна была уступить требованию Франции и отказаться от права свободного входа в проливы. Быть может, русские дипломаты не столь глубоко чувствовали, как мы далеко отходили от политической программы, начертанной в XVIII в. и постепенно входившей в наше сознание в XVI и XVII вв. В первой половине прошедшего столетия мы находились под влиянием если не буквы, то духа известной записки графа Кочубея, представленной императору Александру, в которой между прочим сказано372: Сомнения нет, что старание отвратить раздел Турции с Францией и Австрией было бы предпочтительней для нас. "Ибо независимо от того, что Россия в пространстве своем не имеет уже нужды в расширении, нет соседей покойнее турок, и сохранение сих естественных неприятелей наших должно действительно впредь быть коренным правилом нашей политики". В настоящее время было бы излишне доказывать неправильность этого положения, которое могло быть внушено только сознанием своей слабости и боязнью перед ясно и прямо поставленными проблемами. Мнение графа Кочубея идет об руку с довольно распространенными у нас и находящими поддержку в правительственных сферах воззрениями на будущую организацию Царьграда в случае, если проливы будут в наших руках. Одни думают о вольном городе, другие предлагают кондоминиум, наконец, некоторые идут далее, оставляя Царьград во власти патриарха и не останавливаясь пред оживлением забракованной историей теории о "Церковной области". Во всех этих замыслах основной мотив один и тот же: мы не в состоянии владеть Царьградом, мы бессильны осуществить те чаяния, какими столетия живет наш простой народ, мы и доселе не освободились еще от сантиментальных идей половины XIX столетия. Ход вещей направлялся, однако, не так, как предполагали официальные круги. В этом отношении следует отметить могущественный рычаг, который на пространстве веков действует сильней всяких правительственных теорий и невольно склоняет само правительство идти ему на уступки. Это есть единоверие и единоплеменность с нами народов, находящихся под турецким игом; это есть страх европейских держав перед теми широкими перспективами, какие открываются для России на Балканском полуострове, в Сирии и Палестине, если только ей предоставлена будет возможность без помех идти к цели. К 1853 г. европейские державы, преимущественно Франция и Англия, в сознании указанного выше положения, которое часто нарушало их политические и религиозные планы на Востоке, вступили против России в борьбу из-за вопроса о святых Местах. Здесь не место входить в подробности, достаточно отметить, что права католиков и православных в храме Воскресения в Иерусалиме всегда подавали повод к недоразумениям и спорам, которые не доходили, однако, до войны между Россией и Францией, как естественными покровительницами православных и католиков. На сей раз церковному вопросу придано широкое политическое значение, смысл которого, однако, не был вполне оценен императором Николаем I, или, может быть, преувеличено было самым полным выразителем русского самодержавия политическое и военное значение России среди европейских держав. Как бы то ни было, ход вещей стал направляться - и частию по ошибке русской дипломатии - во вред достигнутого Россией положения на Востоке. Наполеон III, и ранее, как известно, имевший личные счеты с государем, воспользовался происшедшим в Иерусалиме спором между католиками и греками для составления против Николая I коалиции. Между тем откровенный разговор государя на балу в Зимнем дворце (9 янв. 1853 г.) с английским послом "о больном человеке" и о разделе Турции, причем Россия не претендовала завладеть Константинополем, разве только в случае нужды "временно" занять его, в особенности же посылка в феврале того же года в Константинополь князя Меньшикова с обширными полномочиями - были в состоянии встревожить наших врагов и ускорить нежелательный для нас поворот в общественном мнении Европы. Марта 1-го появление Меньшикова с большой свитой на военном корабле в Золотом Роге произвело чрезвычайное впечатление. Сначала думали, что посол имеет целью улажение вопроса о святых Местах, и Турция согласилась сделать требуемые уступки. Но Меньшиков выступил 5 мая с принципиальным предложением в форме ультиматума, которым требовалось заключить вечный союз с Россией и уступить императору Николаю давно уже поставленное в отношениях между Россией и Турцией право естественного покровителя христианских подданных султана, принадлежащих к греческому обряду. Когда это предложение было отвергнуто как несовместимое с суверенитетом султана, который не мог отказаться от власти над 12 миллионами турецкой райи, император Николай приказал в начале июня Паскевичу занять дунайские княжества Молдавию и Валахию. Этот шаг вызвал появление эскадры судов английского и французского флота в Мраморном море. В ноябре последовало сражение при Синопе, союзные державы ответили на это движением в Босфор и в Черное море. Хотя Россия заявила протест, но в январе 1854 г. заключено соглашение между Англией и Францией и в марте тройственный союз, в который вошла Турция, против России, впоследствии к этому союзу примкнули Австрия и Пьемонт. Так как в нашу задачу не входит изложение обстоятельств, приведших к Севастопольской войне, то мы ограничимся здесь характеристикой занятого в этом кризисе положения Австрии. Император Франц Иосиф, многим обязанный Николаю I и неоднократно демонстрировавший свои к нему чувства, само собой разумеется, представлял в соображениях русского царя достаточно твердую гарантию дружбы и верности. Наш посол в Вене князь Горчаков, пока велись еще переговоры о предотвращении войны, имея поручение от государя участвовать в обсуждении четырех известных положений, ограничивавших требования России373, был принят австрийским императором (2 янв. 1855 г.), который заверил его, что имя австрийского императора никогда не присоединится к такому условию (соглашению), которое бы было оскорбительно для чести и достоинства императора. Тем не менее граф Буоль выражался в беседе с Горчаковым: "Я не понимаю цели вашего столь внушительного флота на Черном море... Если вы ничего не замышляете против Турции, то к чему вам содержать такие громадные силы без всякой пользы?" Когда Горчаков высказал мнение, что для установления равновесия на Черном море хорошим средством было бы разрешить свободный пропуск через проливы военных судов других держав, то его собеседник заметил: "На такую меру мы никогда не согласимся". Это был тот принципиальный вопрос, который привлек на себя все внимание держав на Парижском конгрессе и о котором нам придется еще говорить ниже. Парижскому трактату предшествовали переговоры в Вене, происходившие осенью 1854 г. Главнейше здесь рассуждалось о третьей статье предъявленных западными державами требований, которая направлялась к уничтожению наших предыдущих соглашений с Турцией, в особенности касающихся проливов, к срытию возведенных нами на Черном море укреплений и к окончательному ослаблению нашего черноморского флота. До какой степени наше правительство далеко было от ясного понимания тогдашней политической констелляции и как оно, несмотря на все до очевидности неблагоприятные предзнаменования, продолжало оставаться в чаду самодовольства, лучшим тому подтверждением служат заключительные слова инструкции, посланной Горчакову в Вену 28 ноября 1854 г. "Императорский кабинет не считает себя призванным к начертанию уполномоченному России инструкций относительно ответа на предложения, которые не согласовались бы с внутренним чувством достоинства и чести страны. Такие предложения не были сделаны. Императорский кабинет их не ожидает. Верность и усердие министра России служат залогом того, что он никогда не решится внять слову, которое было бы недостойно быть переданным государю"374. Прекрасные слова, но при тогдашнем положении дел они отзывались фразой и неискренностью, ибо незадолго перед тем на конференции в Вене был прямо поставлен вопрос о разоружении России на Черном море, дабы тем способствовать торжеству принципа целости Оттоманской империи и европейского равновесия. И уже в самом начале 1855 г. Горчаков соглашается допустить к обсуждению держав вопрос об ослаблении нашего преобладания на Черном море, хотя и пытался обставить свое согласие риторическими изворотами. Действительность была суровей. Английский уполномоченный Дэлон Россел получил приказание поддерживать французский проект о признании Черного моря нейтральным и доступным только для торговых судов. Это, конечно, ни в каком отношении не могло рассматриваться как предложение, не затрагивающее честь и достоинство России, тем не менее с таковым выступил в марте 1855 г. граф Буоль. Император Александр II с целью поставить переговоры на более правильный путь поручил русскому уполномоченному настаивать на том, что Россия, соглашаясь на свободный пропуск через проливы иностранных судов в Черное море, требует на правах взаимности такой же свободы плавания из Черного в Средиземное море для наших военных судов. Против этой мысли в особенности выступил французский депутат Друян де Луис, представивший свои контрпредложения, на которые сделал замечания Титов. Наконец, в апреле 1855 г. Горчаков представил проект соглашения, которым проливы открывались для военных судов всех безразлично наций, идущих как из Архипелага, так и из Черного моря. Выслушав это предложение, французский и английский уполномоченные оставили заседание, считая конференцию не достигшей своей цели. Тогда Горчаков, чтобы сделать возможными дальнейшие занятия конференции, выступил с новым предложением, сущность которого сводилась к принципу закрытия проливов в мирное время и открытия их по воле султана в случае угрожающей Турции опасности для той иностранной державы, содействие которой он признавал бы для себя полезным. Уполномоченные Франции и Англии вновь настаивали на неприкосновенности Турции и требовали обязательства насчет ограничения морских сил на Черном море и в переговорах по этому вопросу сознательно допустили выражение bвtiments flottants или b. а flot, каковым сводилось на нет уступаемое России право иметь на будущее время не больше того количества судов, какое теперь плавает, так как в действительности наш флот был затоплен и в августе 1855 г. мы не имели "плавающих судов". На этих словесных ухищрениях прекратились переговоры, возобновившись лишь по падении Севастополя (12 сент. 1855 г.). На этот раз наше положение не могло быть благоприятней, так как к двум прежним открытым врагам присоединился третий в лице Австрии и ясно обнаружилось присоединение в ближайшем будущем Пруссии к образовавшейся против нас европейской коалиции. Требования Наполеона были категоричны, он желал объявления Черного моря нейтральным и допускал присутствие такого числа морских судов русских и турецких, которое было бы установлено соглашением между тем и другим правительством. Государь Александр II скрепя сердце дал согласие на такую постановку дела, но союзники отвергли достаточность обоюдного соглашения между двумя державами и настояли на включении условия, чтобы вопрос о численности морских сил определен был всеми прибрежными державами, включая Австрию, и чтобы эта статья присоединена была к договору и не могла подвергнуться изменению без участия всех западных держав. В окончательном виде предварительные условия о Черном море, принятые и Россией, получили след. форму. Черное море объявляется нейтральным, вход в проливы воспрещается для всех иностранных судов. Защита торгового мореплавания обеспечивается учреждением консульских постов. Оба государства обязуются содержать на Черном море только небольшое число мелких судов для береговой службы. Закрытие проливов допускает изъятие для легких судов, которые каждая из договаривающихся держав будет содержать при устьях Дуная. На этих условиях, изложенных в пяти статьях, открылся Парижский конгресс 21 февр. 1856 г. Совершенно особое значение имеет та статья переговоров на конференции в Вене, которою гарантировалась религиозная свобода христианского населения турецкой империи. Эта статья наиболее глубоко затрагивала самые основы государственного права османов и не могла не занимать турецкое правительство. Следует здесь припомнить, как круто обошелся лорд Стратфорд (1844) с Рифат-пашой по поводу закона, угрожавшего смертью мусульманину, изменившему своей религии. "Если хотите остаться в Европе, то вы необходимо должны отказаться от пролития крови из-за религии". Но турецкий министр совершенно искренно отвечал ему: "В политических вопросах мы готовы подчиняться советам Европы, но в смысле религиозном нам необходимо сохранить за собой всю свободу. Все наши законы черпают силу в религии, которая остается нашим правительственным принципом. Совершенно доверительно мы можем обещать вам не допускать действий, которые не согласны с вашей моралью, но требовать правительственного акта, которым бы наносился удар нашему основному праву, это значило бы подорвать чувство повиновения среди наших народов, бросить в империю семя смуты, добиваясь для нее спокойствия". То же самое отношение выразилось и в 1854 г. Английский представитель высказал пожелание, чтобы калиф издал закон, которым бы разрешалось мусульманам свободно переходить в христианскую веру. Али-паша отвечал на это: "Если бы султан согласился на это требование, он не был бы более духовным главой нации и не оставался бы султаном. Мы могли бы сообщить вам дипломатическим путем, что смертная казнь не будет более применяться к мусульманам-ренегатам, но высказать это в публичном акте невозможно, это значило бы возбудить фанатизм в народе и среди улемов, с которым нам было бы трудно справиться". Противоположность взглядов была так радикальна, что примирить их не было возможности и пришлось ограничиться следующей формулой: "Всем культам в Турции предоставляется свобода, никто из турецкоподданных не должен быть стесняем в исповедании своей веры, ни понуждаем к перемене религии". В рассуждении применения религиозной свободы к различным народностям встречались противодействия между самими христианскими Церквами. Патриархат Вселенский составлял государство в государстве. От главы Греческой Церкви, который был и политическим представителем (etnarxns) православных, зависели все дела не только церковные, но частию и гражданские: брачные, имущественные, финансовые. Управление церковными делами вызывало справедливые нарекания со стороны и жалобы православного населения. Турецкое правительство имело полное основание требовать изменения в характере тех привилегий, коими издавна пользовались представители христианских культов. Реформы должны касаться всего строя государства и не ограничиваться мусульманами. "Танзимат" сделался бы причиной гибели империи, если бы он официально делал различение между мусульманами и христианами или если бы вместе с "свободой" было уничтожено правовое преобладание мусульман над райей, в котором турецкие министры усматривали единственную преграду против распространения смуты. Дабы, однако, не останавливаться перед возникшими трудностями, было решено ограничиться на первый раз устранением тех административных условий, которые препятствовали прогрессу христиан и не позволяли им постепенно освободиться от умственной спячки. С этой точки зрения следует оценивать появившийся 18 февр. 1856 г. хатти-гумайюн, напоминавший своим содержанием гюль-хане 1839 г. Этим актом обеспечивалась для всех подданных султана, без различия класса и культа, личная и имущественная безопасность, равенство перед законом, допущение к гражданской и военной службе, свобода культа и образования, равенство по отношению к налогам, публичность суда, уничтожение пытки, участие представителей всех культов в провинциальных советах и, наконец, провозглашались суровые наказания против подкупов и взяток. Что этот акт остался мертвой буквой, частию объясняется тем, что он затронул интересы тех классов, пользу коих он, по-видимому, имел в виду. Таково греческое духовенство, привилегии которого наиболее подвергались изменениям при осуществлении этого закона. Турки основательно ссылались, что христиане восточного обряда всецело зависели от греческого патриарха, который располагал почти неограниченной властью над своей паствой: назначал подати, судил, лишал свободы и гражданской чести, присуждал к наказаниям, назначал учителей в школы и давал им учебные программы, наконец, посвящал епископов. Для исполнения всех этих весьма обширных полномочий патриарх пользовался всяческим содействием правительства. Не следовало ли прежде всего начать с реформ церковного и гражданского управления патриархата, уничтожить данные главе Греческой Церкви привилегии и отделить гражданские функции от чисто церковных. Это тем более казалось необходимым, с турецкой точки зрения, что с мыслью о провозглашенных правительством реформах соединялась идея о равенстве перед законом всех народов, населяющих Турцию, о сближении их всех в гражданских правах, между тем как привилегированное положение христианской райи казалось несовместимым с проектом реформ. Конечно, против этой точки зрения трудно было бы сделать возражения, если бы она выражала реальное положение вещей и если бы за ней не скрывалась тенденция сохранить господство мусульман над райей и тем предохранить старый строй. Этот в высшей степени деликатный вопрос о реформах в политическом и гражданском быту христианской райи составлял предмет продолжительных переговоров как между представителями послов в Константинополе, так и уполномоченных на конференции в Вене. Наконец, было принято условное решение, что Австрия, Англия и Турция войдут между собой в соглашение по устройству судьбы христианских подданных султана. Так как точного обозначения мир по предполагаемому улучшению судьбы райи не был установлен, то актом 18 февраля 1856 г. султан как бы добровольно выступил навстречу желаниям держав. Духовенство мусульманское не выразило по поводу этого акта никакого протеста, но неудовольствие обнаружилось в той среде, ради интересов которой предназначался этот акт. В особенности греческий клир, высшее духовенство и состоятельные классы не находили причин желать перемен, народ же с своей стороны предпочитал старый режим, который освобождал его от военной службы и не обременял податями. После того как император Александр II дал согласие на предварительные статьи, установленные конференцией в Вене, Парижский конгресс открылся 25 февраля 1856 г. Ему предстояло постановить окончательное заключение по пяти вопросам, или отделам, выработанным на предыдущих конференциях: 1) о дунайских княжествах, 2) о Дунае, 3) Черном море, 4) о христианской райе в Турции и 5) разных других вопросах. Представителями России были назначены граф Алексей Орлов и барон Бруннов, тогдашний министр России при Германском союзе, которым дана инструкция, касавшаяся некоторых подробностей предварительных статей. Конгресс продолжался один месяц (от 13 февр. по 18 марта) и не имел особенных затруднений в своих работах: ослабленная и униженная Россия должна была дать согласие на условия, которые, казалось, навеки разбивали ее влияние на Ближнем Востоке. Прежде всего здесь в первый раз был провозглашен принцип, что Порта становится участницей в союзе европейских держав, что все державы вместе и каждая порознь дают обязательство сохранять независимость и целость Оттоманской империи и потому всякое действие, предпринятое какой-либо державой в нарушение этого принципа, будет рассматриваться как враждебное против всех держав предприятие (ст. 7). Но самым существенным вопросом, который, можно сказать, был душой Парижского конгресса и который вдохновлял участников его, был тот вопрос, решением которого было достигнуто полное и окончательное поражение России в ее восточной политике. Намерения Австрии и Франции хорошо обозначились уже на конференции в Вене, но русское правительство все же оставалось еще под гипнозом обещаний министра Франца Иосифа, что он не допустит никакого решения, которое бы было оскорбительно для чести России и соединено с умалением прав Российского императора. Твердая настойчивость, с которой Австрия приглашала Россию дать свое согласие и ручательство за неприкосновенность Оттоманской империи, объясняется между прочим тем, что принятием этого постановления Россия лишала себя свободы по отношению к Молдавии и Валахии и осуждала свою политику 1853 г., тогда она сочла справедливым занять означенные области. Точно так же статьями, регулировавшими положение дел на Черном море, которыми признавалась ее нейтрализация, сводилась на нет морская сила России, преследовалась также мысль об исключении России из числа держав, могущих иметь голос в судьбах восточных христиан. Но самым кричащим фактом была сепаратная конвенция от 3 апреля 1856 г., которая была заключена Австрией, Англией и Францией. По этой конвенции наши неумолимые враги 1) обязывались между собой оберегать совокупно и отдельно целость Оттоманской империи, огражденную Парижским трактатом, и 2) считать поводом к войне всякое нарушение Парижского договора. Ясное дело, что эта конвенция дополняла еще силу оскорбительных для нас условий и связывала нас на будущее время по рукам и по ногам. Для истории постепенной эволюции занимающей нас идеи следует здесь отметить, что Франция еще в XVIII стол. первая заявила принцип сохранения Оттоманской империи - и притом из опасения конкуренции России и Австрии. Такова была политика Людовика XV, которую проводил в Константинополе посол маркиз Вильнев (1736)375. Применение постановлений Парижского договора, в котором была и статья о реформах в турецкой администрации, встретило разнообразные затруднения, которые создавали для России повод продолжать осуществление своих искони признанных прав относительно христиан. Когда в Порте был выработан проект мер, какие предполагалось привести к осуществлению по отношению к отмене привилегий патриарха, это вызвало горячие протесты со стороны греческих общин, обвинивших правительство в вероломстве и желании под предлогом реформ нанести ущерб греческой нации. При этом выяснилось, что прежние обнаружения якобы любви и преданности к единоверной России были лишь притворством. Греческие газеты376 открыто заявляли теперь, что греческая нация представляет самую солидную преграду для панславизма, что эллинизм всегда отличался верностью и служил солидным средством для утверждения османов. Русским эллинофилам следовало бы чаще вспоминать, что в самые трудные эпохи, переживаемые славянским миром, эллины всегда были на стороне наших врагов и всегда злорадствовали по случаю наших военных и политических неудач. Напомним хотя бы об иллюминациях, устроенных афонскими греческими монастырями во время русско-японской войны. Теперь, в занимающее нас время, афинские газеты поучали турецкое правительство, что в греках оно преследует самый верный оплот против панславизма, что восточная православная церковная организация была искони эллинской и таковой должна остаться и что лишь в последнее время русская пропаганда нанесла вред господствовавшему положению эллинизма377. Этим притязаниям эллинизма турецкое господство давало оправдание, так как главнейшие из привилегий патриархата (прополий) опирались на праве Турецкой империи и так как патриархат тесно соединил свои судьбы с судьбами оттоманского господства над христианами. Тем не менее реформы должны были коснуться и устройства Греческой Церкви, равно как греческой общины под турецким господством. В 1862 г. на основании закона 1856 г. дана была грекам новая организация, которая освобождала их от опеки церковной власти и вводила новое учреждение в провинциях - гражданские советы, коим вверялись административные и судебные полномочия. В этой обстановке появились на свет известные канонисмы (kanonismoi), которыми и до сих пор управляется эллинская Церковь. Они предусматривают избрание патриарха, устройство синода и светского совета, равно как генерального собрания, компетенции которого подлежат все важнейшие дела, превышающие компетенцию священного синода и гражданского совета. Секретные цели, преследуемые Парижским трактатом, не замедлили обнаружиться в ближайшее время. Заботы держав о целости империи и неприкосновенности суверенитета султана не принесли мира и спокойствия Ближнему Востоку. Мусульмане встревожились за свое положение среди завоеванных народов, которое обеспечивало им до сих пор власть, имущественные и политические права; христиане, обнадеженные обещаниями турецкого правительства и получившие в некоторых провинциях значительные изменения в своем положении, заявляли притязания то на автономию, то на полную эмансипацию и с оружием в руках начали отстаивать свои права, для представителей великих держав Восточный вопрос предстал во всем его грозном величии. Прежде всего движение обнаружилось в дунайских княжествах, затем черногорцы начали восстание, скоро передавшееся в Боснию и Герцеговину. Вмешательство представителей иностранных держав в эти внутренние дела Турции встречало противодействие со стороны оттоманского правительства. "Если иностранцы будут нам мешать своим заступничеством, то мы наверное не достигнем усмирения, так как повстанцы поймут, что их защищает Европа". Еще не было покончено это дело, как начались волнения в Крите, раздуваемые партизанами эллинского правительства. После ноты великих держав, выражавшей сожаление, что Турция не обнаружила доселе (5 окт. 1859 г.) желания осуществить обещанные реформы, Россия выставила требование, чтобы была назначена международная комиссия для исследования положения христиан в Болгарии, Боснии и Герцеговине. Тогда турецкое правительство с целью дать удовлетворение европейскому общественному мнению назначило ревизионную комиссию на Балканский полуостров, во главе коей был тогдашний великий визирь Мехмет Киприсли-паша (май 1860 г.). Четыре месяца он ревизовал одну только Болгарию, между тем волнения не утихали ни в Боснии, ни в Герцеговине. Осенью того же года поднялись воинственные племена в горах Ливана. Не входя в подробности начинавшей всюду обнаруживаться агонии турецкой империи, которые отвлекли бы нас слишком далеко от нашей цели, мы должны прийти к заключению, что Турция оказывалась неспособной сама по себе осуществить реформы и невольно подпадала опеке европейских держав. Глава 11 БЕРЛИНСКИЙ КОНГРЕСС Парижским трактатом не была достигнута преследуемая европейскими государствами цель. Не только оказались бессодержательной фразой сделанные турецким правительством торжественные обещания свобод и равноправности перед законом всех подданных султана, но и нанесенным России унижением не были порваны связи, соединявшие великую православную державу с ее единоверцами на Балканском полуострове. И что всего важней, не только не прекращались движения в турецкой райе, сопровождавшиеся жестокими избиениями христианского населения в отдельных местах и целых областях, но восстание передавалось из одной провинции в другую ив конце концов охватило Боснию и Герцеговину, Сербию и Болгарию. Самые горячие протесты со стороны России и предлагаемые ею проекты реформ в управлении Турцией не встречали одобрения среди опекавших Турцию держав. Через 10 лет после издания хартии свободы европейские представители в Турции должны были прийти к заключению378, что в политической и государственно-правовой системе Турции остается тот же неизменный принцип: с одной стороны - завоеватели, с другой - побежденные, первые считают своим неотъемлемым правом бесконтрольную власть над последними и противодействуют всем изменениям, которые имели бы целью поднять христианское население перед законом. Хотя волнения среди христианской райи делаются с тех пор общим и почти беспрерывным явлением в Турции, но правительство султана не могло решиться на радикальное применение обещанных реформ. Следует прийти к заключению, что идея реформ и государственной эволюции несовместима с Оттоманским государством, черпающим свои правоотношения из шариата. В истории дальнейших осложнений на Балканском полуострове особенно важная роль выпала на долю Болгарии. Внутреннее брожение здесь может быть наблюдаемо со времени греческого восстания. После Парижского трактата оно проявилось с большой силой в 1867 г. Хотя представители Австрии, Германии и России настаивали перед Портой на немедленном применении уже намеченных реформ во внутренней администрации, но Англия поручила своему представителю сделать отдельное предложение, которым частию ослабляла силу совместного представления трех держав, частию давала туркам новый предлог не спешить с проведением реформ. Болгарам суждено было играть в дальнейшем, благодаря особенно счастливому стечению обстоятельств, весьма важную и во многих отношениях роковую роль, которая в истории Восточного вопроса должна быть отмечена. В 1875 г. европейские консулы заявили герцеговинцам, что им нечего рассчитывать на иностранное вмешательство, и дали совет обратиться через доверенных лиц к верховному комиссару Порты и выразить ему свои жалобы. Повстанцы не послушали данного им совета, и весьма может быть, что они усумнились в справедливости первой части заявления консулов. Тогда Порта ввиду настойчивых требований держав и угрожающего движения по всему Балканскому полуострову решилась снова прибегнуть к испытанному уже не один раз средству, которое обезоруживало настойчивость держав, тем более что и вновь обещанные свободы, как и прежние от 1839 и 1855 гг., являлись актом доброй воли и независимого от внешних, т.е. иностранных, влияний выражения благорасположения султана к его подданным. Но на этот раз австрийский министр иностранных дел, граф Андраши, поручил уведомить кабинеты великих держав, что было бы необходимо не предоставлять исполнение реформ произволению пашей, но установить род контроля, который бы был поручен комиссии выборных от христиан и мусульман в каждой области. На это сообщение турецкий министр иностранных дел заявил, что он не может его принять, так как он готов слушать советы, но не допустить вмешательства во внутренние дела империи. Спустя немного времени турецкое правительство сделало, впрочем, уступку некоторым требованиям, выраженным в ноте Андраши, и, между прочим, даровало амнистию повстанцам, если в течение четырех недель они положат оружие. Но герцеговинские воеводы отказались принять амнистию, надеясь иметь более существенные гарантии для своей безопасности. Волнение продолжало разрастаться с новой силой на обширном театре. В мае 1876 г. обнаружилось восстание в Филиппополе, скоро затем в Солуни были убиты консулы французский и германский. Это вызвало, по предложению князя Горчакова, известный дипломатический акт, Берлинский меморандум, существенные черты которого выражаются в следующем. Три императора требовали от Порты назначения для Боснии и Герцеговины комиссий из христиан с целью применения закона о местных реформах, прекращения военных действий на два месяца, открытия переговоров между Портой и повстанцами для урегулирования вопроса о вознаграждении убытков, понесенных частными лицами вследствие восстания, и, наконец, права для иностранных делегатов иметь контроль за выполнением этих требований. Акт заканчивался угрозой, что если через два месяца не будет достигнуто успокоение, то державы принуждены будут, не ограничиваясь дипломатическими мерами, прибегнуть к таким действиям, каких требует интерес общего мира. Весьма любопытно отметить, что и на этот раз Англия не присоединилась к акту трех империй и что согласного воздействия всех держав не было достигнуто. Между тем в Константинополе обнаружилось крайнее раздражение против великого визиря Махмуд-паши и Шейх-ул-Ислами, которые якобы продали иностранцам турецкие интересы. Слабый Абдул Азиз уступил народному требованию и назначил новое министерство в лице Мехмета Рушди-паши и Хайрулла-эфенди. Но эта уступка не принесла успокоения. В Константинополе и провинциях начались избиения христиан, особенно кровавые сцены происходили в Битоли, на Капри, в Филиппополе жертвой мести турок пало до 20 тысяч болгар. Все это сопровождалось низложением Абдул Азиза (30 мая 1876 г.) и возведением на престол его племянника Мурада, который в свою очередь был низложен 31 августа в пользу своего брата Абдул Хамида. Летом того же года Сербия и Черногория начали с турками войну, но усилия князей Милана и Николая не могли остановить напор турецких сил. Русский генерал Черняев, имея против себя превосходные силы, должен был уступить Алексинац, так что турки завладели северной частью Сербии и угрожали движением на Белград. Тогда начались представления держав в Константинополе в пользу восставших славян. Гладстон высказал резкие порицания против турецких жестокостей, Биконсфильд не решился поддерживать Турцию против требований России. В этот критический момент Россия выступила с категорическими заявлениями в пользу Сербии и Черногории и восставших провинций, в большинстве населенных славянами. Тогда оттоманскому правительству не оставалось другого исхода, как сделать уступку слишком определенно выразившемуся настроению Европы. Под этими побуждениями созрел план выработки конституции для Турции, в первый раз он дал о себе знать в ноте министра иностранных дел Сервер-паши от 12 окт., которою объявлялось, что Порта намерена учредить палату представителей страны, коим поручено будет одобрять законы, утверждать подати и бюджет империи, при этой палате будет другая, под именем сената. Ясное дело, что такие крупные государственные реформы должны были сделать излишними предложенные державами проекты улучшений в положении населения Герцеговины и Болгарии. Но эта нота далеко не могла удовлетворить тех, кто, как Россия, был слишком затронут беспрерывными волнениями среди славян, находившими отклик в единоплеменной России и державшими в сильном напряжении общество. Генерал Игнатьев в качестве чрезвычайного уполномоченного прибыл в Константинополь 15 октября и передал Порте ультиматум с требованием автономии для восставших провинций, европейского контроля над осуществлением реформ и перемирия для Черногории и Сербии. Порта принуждена была уступить и 2 ноября подписала перемирие. В самом конце 1876 г. собралась в Константинополе конференция с целью выработать приемлемые для всех держав условия замирения Балканского полуострова. Прежде чем выработанные в ней окончательные предложения были представлены Порте, 24 декабря 1876 г. великий визирь Мидхат-паша объявил закон о конституции, которым султан даровал: совет министров, сенат с правительственным назначением членов и палату депутатов, выборных от страны; кроме того, правительство гарантировало свободу прессы и собраний, несменяемость магистратуры и общеобязательность образования. Хотя эта демонстрация никого не обманула в оценке ее значения, тем не менее правительство придавало ей вид серьезности и с гордым самомнением отклонило выставленное державами условие европейского контроля. В январе 1877 г. конференция разошлась, не достигнув цели. Император Александр II решился объявить Турции войну и принял меры к сосредоточению войск в Бессарабии. К этому именно времени относится злосчастное соглашение с Австрией в Рейхштадте, которым куплен был нейтралитет Австрии и Россией дано обязательство не стремиться к приобретениям турецких территорий и не занимать Константинополя. Но самая важная статья соглашения касалась Боснии и Герцеговины, аннексия коих со стороны Австрии основывается именно на этом соглашении. Хотя державы сделали еще попытку побудить Турцию на новые уступки, согласно требованиям России, но палата депутатов отвергла предложение держав: "Мы протестуем против унизительной опеки, которой Европа хочет подчинить нас вопреки Парижскому трактату". Это происходило 9 апреля, а 24-го числа того же месяца русская армия перешла границу. Известно, что война велась на двух театрах: на Балканах и в Армении. В самом конце 1877 г. начались переговоры о мире при посредстве правительства Великобритании. Предва- рительные условия подписаны в Адрианополе 31 января 1878 г., а 14 февраля начались окончательные переговоры в Сан-Стефано, которые через 10 дней привели к желаемому концу. С.-Стефанским договором Румыния окончательно была освобождена от вассальной зависимости, славянские княжества вместе с Румынией были увеличены присоединением новых территорий, в середине Балканского полуострова образовано новое вассальное княжество, которое разделило оттоманские владения в Европе на три куска. Турция теряла 195000 кв. километров в Европе и 35 тысяч в Азии. На Турцию наложена уплата военных издержек в 5 миллиардов или уступка территорий. Легко понять, что выполнение С.-Стефанского договора наносило Турции удар, от которого она никогда не могла оправиться, и передавало все влияние на Ближнем Востоке России. Чтобы не допустить этого, английское правительство еще в январе 1878 г. сообщило Горчакову, что, по его взгляду, все изменения трактата 1856 г. и соглашений 1871 г. должны быть предварительно подвергнуты на одобрение всех держав, участвовавших в составлении этих актов. С своей стороны Австрия сделала предложение 5 февраля 1878 г. собраться в Вене для обмена мнений по поводу предстоящих перемен в трактатах. При такой обстановке составился Берлинский конгресс, имевший целью ограничить влияние России и спасти Турцию. Берлинский конгресс составляет весьма важную эпоху в изучаемом вопросе, в нем не только нашли себе применение результаты предыдущего развития славянского освободительного движения в XVIII и в первой половине XIX в., но из него также объясняются главнейшие фазы дальнейшей его истории, можно сказать, до самого последнего времени. Существенным характером в нем следует признать то, что тогда в первый раз проведена мысль об европейской опеке над турецкой империей, так как она оказалась бессильной справиться с лежавшими на ней политическими задачами. Конгрессом допущена была именно законность вмешательства европейских держав в пользу христианских народов, находившихся под властью Турции, в целях улучшения их положения и достижения свободы. Если принять в соображение, что не далее как в начале XIX в. в дипломатических кругах склонны были усматривать признаки революционного движения в освободительных идеях, волновавших турецкую райю, то следует признать большой шаг вперед в настроениях умов в эпоху Берлинского конгресса. Как известно, Берлинский конгресс составился с той целью, чтобы ограничить намерения России относительно того порядка вещей на Балканах, который установлен был С.-Стефанским договором 9 марта 1878 г. Согласно этому договору, на Балканском полуострове возникали независимые государства: Сербия, Черногория и Румыния, с расширением границ славянских княжеств. Независимо от того, как результат освободительной войны против Турции, образовано было новое вассальное княжество Болгария, границы коего определялись распространением болгарского населения и обнимали большую часть европейской Турции от Дуная почти до Константинополя с портами на Черном море и с ходом к Архипелагу. Независимо от того С.-Стефанский договор, заключенный между двумя заинтересованными сторонами, давал новое направление некоторым другим детальным сторонам дальнейшего развития того же вопроса, которые затронули интересы держав, зорко следивших за соблюдением европейского равновесия, за условиями коллективной опеки над турецкой империей. Англия и Австрия, наиболее боявшиеся усиления России на Балканах, резко выступили против этого договора и потребовали внесения его на обсуждение великих держав. Ослабленная законченной войной и совершенно изолированная в Европе - Россия должна была, после протеста канцлера Горчакова, согласиться на конгресс, главная цель которого заключалась не в изменении отдельных постановлений по отношению к новым государствам на Балканах, а в восстановлении начала, принятого на Парижском конгрессе 1856 г. и подтвержденного Лондонской конференцией 1871 г., по которому всякое нарушение целости и независимости Турции обусловлено согласием великих держав. Берлинский конгресс, открывшийся 13 июня 1878 г. под председательством канцлера Германской империи, князя Бисмарка, состоял из представителей шести держав: Австрии, Англии, Германии, Италии, Турции, России и Франции. Весьма любопытно отметить, что все державы, за исключением, конечно, России, дали своим уполномоченным категорическое поручение поддерживать всемерно Турцию и всячески уменьшить выгоды России, на какие она имела право по договору с турками. Хотя представители держав усердно выполнили поручение и не пощадили самолюбия России, но неожиданным для дипломатии ходом событий постановления Берлинского конгресса нанесли по своим последствиям смертельный удар наиболее получавшим от конгресса выгод державам, т.е. Турции и Австрии. Что касается первой, конгресс способствовал ослаблению власти султана, в особенности же он составил эпоху в развитии принципа национальностей на Балканском полуострове, которым дал право на стремление к самостоятельности и постепенному освобождению от магометанского ига. Греки, славяне, румыны и албанцы получили в постановлениях Берлинского конгресса силы и средства для борьбы с угнетателями и законные основания, на которые могли потом ссылаться в своих жалобах и притязаниях. Что касается Австрии, которая введена была Берлинским конгрессом передачей ей в оккупацию славянских областей Босния и Герцеговина в число соперничествующих с Россией держав и получила, так сказать, уполномочие зорко следить за Россией и всячески препятствовать ей распространять между славянами Балканского полуострова свое влияние, Австрия приняла этим на себя такие обязательства, которые связали ее по рукам и ногам и сделали слишком сложным ее организм. Кроме того, дешево доставшийся успех злохотил австрийское правительство к тому, чтобы принять на себя верховенство в Восточном вопросе и слишком грубо нарушить права соседней сербской державы. Попытаемся разобраться в некоторых частностях. Постановления конгресса заключаются в 63 статьях, которыми определилась организация Болгарии и Восточной Румынии, реформы для европейской и азиатской Турции и устанавливалось географическое и политическое положение Греции, Боснии и Герцеговины, Черногории, Сербии, Румынии, кроме того, некоторые изменения по отношению к правам плавания по Дунаю, наконец, общие, впрочем, не новые со стороны Турции обязательства о свободе вероисповедания и об уравнении в гражданских правах для всех подданных султана, какого бы они ни были вероисповедания и происхождения. В том же § 62, где предусматривается гарантия для вероисповеданий, упомянуты, в частности, духовные лица и поклонники // [в] святые Места//, над которыми удержано покровительство дипломатических представителей, и, в частности, святые Места, по отношению к которым гарантировано специальное право покровительства Франции, наконец, Афонская гора, насельники которой сохраняют свои старые привилегии379 и все пользуются одинаковыми правами. Прежде всего на конгрессе много внимания было посвящено новому члену европейского концерта, вошедшему в число европейских держав только по Парижскому трактату 1856 г., именно Турции. По Парижскому миру Турция была обеспечена в своей целости и политической независимости коллективным покровительством великих держав. Оберегая суверенитет султана, державы положились на его торжественное обещание (хатти-гумайюн 1856 г.) дать широкие свободы своим подданным и приняли обязательство не вмешиваться во внутренние дела империи, т.е. в отношения султана к его подданным. Между тем опыт показал не только неспособность, но прямо-таки преднамеренное нежелание турецкого правительства осуществить обещанные реформы. Чтобы держать христианскую райю в подчинении, Оттоманская Порта продолжала прибегать к обычным средствам - жестоким наказаниям и массовым избиениям - при малейших признаках неповиновения. Ввиду этого даже те державы, интересы коих были совершенно противоположны, сходились на мысли о необходимости вмешательства во внутренние отношения турецкой империи. Если державы, писал канцлер Горчаков в 1876 г., имеют в виду серьезное дело и не желают периодического возврата настоящего опасного кризиса, невозможно продолжать держаться системы, которая с необходимой логической последовательностью приводит к опасным движениям. Пора выйти из этого заколдованного круга и признать, что независимость и целость Турции должна уступить гарантиям, требуемым гуманностью, чувствами христианской Европы и общим миром. На Берлинском конгрессе получили преобладание гуманитарные идеи в пользу христианских народностей, томившихся под игом Турции. Общее направление постановлений конгресса всего лучше характеризуется в 62-м параграфе. В основание его положен принцип религиозной свободы, из которого вытекала равноправность перед законом всех подданных султана. "Ни в какой части Оттоманской империи различие вероисповедания не может подавать повода к исключению кого-либо или непризнанию за кем-либо правоспособности во всем том, что относится до пользования гражданскими и политическими правами, доступа к публичным должностям, служебным занятиям и отличиям... Все будут допускаемы без различия вероисповеданий свидетельствовать в судах. Свобода и внешнее отправление всякого богослужения обеспечивается за всеми". Такими же гуманными началами проникнуты постановления конгресса по отношению к тем национальностям, которые тогда в первый раз были выведены из непосредственной связи с турецкой империей и поставлены в самостоятельное положение, как Сербия, Румыния и Черногория. Не подлежит сомнению, что в общем Берлинский конгресс нанес ущерб верховным правам султана, ограничив принцип невмешательства во внутренние отношения между султаном и его подданными. Но важнейшее значение его состоит в том, что он громко провозгласил право национальностей на отыскание свободы к самостоятельности и тем дал новый импульс дальнейшему развитию Восточного вопроса в смысле усиления борьбы райи с центральным правительством и местными органами, а равно обоснованием тех политических норм, в которых постепенно могло проявляться освободительное движение в пределах Турции. Очень важное значение Берлинский конгресс приобрел для Австро-Венгрии, именно в том отношении, что с тех пор в развитии Восточного вопроса она усвоила себе самый громкий голос, будучи поддерживаема Германией и Италией. Новое положение Австрии на Балканском полуострове обусловливалось оккупацией славянских провинций Боснии и Герцеговины. Владение этими областями давало Австрии большие преимущества или, лучше сказать, оберегало ее от больших опасностей в том случае, если бы они достались какой другой державе. По словам380 большого знатока политической истории Балканского полуострова, "Босния клином врезывается в Австрийскую империю, угрожающим расколоть дерево Габсбургов, если на Востоке появится сила, способная помочь природе". А так как подобная сила готова была образоваться в славянской федерации, то Австрия, утвердившись в Боснии и Герцеговине, занимала важный сторожевой пост против славян. Кроме того, достигалась этим не менее важная специальная задача, именно, пресекалась возможность соединения двух ветвей сербского племени: сербов и хорватов. Таковы были главные соображения, побудившие в 1876 г. графа Андраши обещать России нейтралитет взамен обещанных Австрии названных провинций. На Берлинском конгрессе притязания Австрии были поддержаны Германией и Англией и утверждены 25-й статьей, которая заключается в следующем. Босния и Герцеговина будут заняты и управляемы Австрией. Санджак Новый Базар хотя и остается в управлении Турции, но Австрия сохраняет за собой право иметь в нем гарнизоны и держать в своей власти военные и торговые пути сообщения по всему протяжению этой части прежнего Боснийского вилайета. Весьма любопытно при этом заметить, что передача сделана слишком просто и без соблюдения всяких деловых форм: не обозначена продолжительность времени оккупации, не обусловлены права прежнего владетеля, не указано и того, обязана ли Австрия когда-либо возвратить эти провинции султану381. Одним из последствий передачи Австрии двух названных провинций было то, что с тех пор открылась новая эра для австрийской политики на Балканах. Нужно признать, что Австрия весьма умело воспользовалась данным ей поручением быть часовым на страже европейских интересов против России. Не говоря о политических выгодах, следует взвесить коммерческие и экономические преимущества. Австрия занимала господствующее торговое положение в этой части Балканского полуострова, и в ее руки попадала торговая дорога к Солуни. Вместе с тем она захватывала своим экономическим гнетом королевство Сербию, которое во всех отношениях зависело от Австрии, и приближалась к заветной мечте - овладению салоникским портом, имеющим первостепенное значение для экономической жизни Балканского полуострова. Со времени конгресса Австрия вполне вошла в интересы Турции и сделалась главнейшей ее союзницей и помощницей в борьбе с Россией и славянами. Хотя общеизвестно выражение Бисмарка, что Восточный вопрос для Германии не стоит того, чтобы пожертвовать одним померанским солдатом, но, как показали последствия, "бронированный кулак" Нибелунга везде оказывался на стороне австрийских притязаний. Указанным § 25 были регулированы условия политической судьбы Боснии и Герцеговины; этот акт Берлинского конгресса сопровождался весьма важными последствиями в эволюции Восточного вопроса. И весьма любопытно то, что внешний успех Австрии был ослаблен и, скажем более, основательно подорван всеми теми статьями конгресса, которые предусматривали организацию княжеств и провинций, освобожденных из-под власти Турции. Основная идея конгресса была либеральная и гуманитарная. На нем признана законность вмешательства Европы в отношения султана к своим подданным, принято обязательство Оттоманской Порты ввести реформы в управление христианскими народами, наконец, провозглашена полная свобода многих стран, находившихся прежде в вассальной зависимости от султана: Черногории, Сербии и Румынии. Как непосредственный результат войны между Россией и Турцией постановлениями конгресса санкционировано новое вассальное княжество Болгария. Сущность этих постановлений, клонившихся к возбуждению национальных и освободительных идей, создавала на Балканском полуострове и на всем протяжении Оттоманской империи такой порядок вещей и такое настроение среди христианской райи, которые никак не согласовались с состоявшимися относительно Боснии и Герцеговины постановлениями. Независимость Черногории, Сербии и Румынии вполне была подтверждена Берлинским конгрессом, хотя и с уменьшением территориальных приращений, предложенных С.-Стефанским трактатом. Новые границы, назначенные Черногории и Сербии, значительно были изменены - и не к выгоде сербского племени - в интересах Австрии. В особенности постоянным очагом волнений и пограничных споров на будущее время служило то, что к Черногории приписаны были некоторые албанские селения. Что касается сербов, для них было несомненно большим ударом, что сербские провинции уступлены были австрийцам, в которых славяне имели опасных соседей. Разочарование сербов было тем глубже, что они принимали деятельное участие в освободительной войне, предшествовавшей С.-Стефанскому договору, и имели основание рассчитывать на признательность и поддержку России, которая, вопреки их ожиданиям, создала на Балканах как бы в противовес сербским надеждам обширную Болгарию. Не менее того Румыния, тоже принимавшая деятельное участие в освободительной войне, имела свои основания быть недовольной конгрессом, который не принял во внимание национальных интересов румын, стиснутых между сильными соседями, Россией и Австрией, и считавших в соседней Трансильвании около 4 миллионов своих соотечественников. Трудно было им примириться и с наложенным на них обязательством уступить России ту часть Бессарабии, которая была присоединена к Румынии по Парижскому миру в 1856 г., с вознаграждением некоторыми островами в дельте Дуная, Тульгой, Килией и другими, а равно частью Добруджи. Несмотря на неоднократные заявления о чувствах, вызываемых памятью братства по оружию, Румыния на самом деле не переставала с тех пор недоверчиво относиться к России и вполне подчинилась австрийскому влиянию. Как общее положение применительно ко всем трем объявленным независимыми государствам нужно отметить принцип веротерпимости, значение которого выясняется из того обстоятельства, что в новых политических образованиях совместно жили православные, мусульмане, евреи и представители разных других верований и сект. "Различие в религиозных верованиях не может служить поводом к ограничению кого-либо относительно пользования гражданскими и политическими правами, доступа к публичным должностям, служебным занятиям и отличиям. Свобода и внешнее отправление всякого богослужения обеспечивается как за всеми туземцами, так и за иностранцами, и никакие стеснения не могут быть делаемы в иерархическом устройстве различных религиозных общин". Переходим к главнейшему результату деятельности Берлинского конгресса, к устройству вновь возникшей политической организации, княжества Болгарии. По преимуществу прения и окончательные постановления по этому вопросу, занимающему в трактате 22 параграфа, могут служить показателем тех враждебных к России настроений, которыми был проникнут Берлинский конгресс, и тех искусственных и часто заведомо партийных решений, какие были приняты в угоду в особенности Австрии382. Та Болгария, которая была организована по Сан-Стефанскому договору, в 164 000 кв. километров и с четырьмя с половиной миллионами населения и с протяжением от Дуная до Эгейского моря, - оказалась, по мнению великих держав, слишком опасной угрозой для европейской Турции и вместе с тем таким политическим образованием, которое чрезмерно усиливало влияние России и наносило ущерб планам Австрии на политическое и экономическое господство на полуострове. Даже Англия подозрительно относилась к новому княжеству вследствие могущей ожидаться конкуренции в торговле на Средиземном море. Чтобы устранить всякие опасения, Берлинский конгресс расколол сан-стефанскую Болгарию на три части с предоставлением каждой из них отдельного существования под особой верховной властью. Область между Дунаем и Балканами составила автономное княжество под суверенной властью султана, обязанное платить Турции дань; автономную провинцию Восточную Румелию между Балканами, Черным морем и адрианопольским вилайетом, которая остается под политической и военной властью султана с назначаемым им губернатором из христиан; наконец, провинцию Македонию, куда вошла и часть Фракии, подчиненную непосредственно султану, который обещал ввести здесь необходимые реформы под контролем европейских держав. Новое княжество, по Берлинскому трактату, было почти втрое меньше того, которое организовано было по мысли России. Во главе его стоит князь, свободно избранный населением и утвержденный султаном, но было включено условие, чтобы никто из членов царствующих в Европе династий не мог быть избираем в князья Болгарии. Хотя это условие главным образом было направлено против России, но конгрессу не удалось окончательно лишить ее протектората над княжеством. Напротив, временное управление княжеством, до выработки конституции, было поставлено под руководство российского императорского комиссара. В трактате не обозначены в точности права комиссара, и это было впоследствии причиной недоразумений между русскими уполномоченными и болгарским правительством. Если в заключение скажем, что на том же конгрессе был затронут вопрос о реформах в провинциях Малой Азии, занятых армянами, каковые реформы Турция обязалась провести без замедления, и притом под контролем великих держав, то в общих чертах мы будем иметь понятие о содержании Берлинского трактата. Коренным недостатком Берлинского конгресса, происходящим от неискренности и недоверия держав к России и равно от нежелания соединением славян в большие группы создать на Балканском полуострове такой порядок вещей, который бы исключал осуществление корыстолюбивых притязаний Австрии, было то, что он погрешил против принципа племенного деления, чем нарушил насущные интересы сербов и болгар и дал повод к жгучей вражде и недовольству между двумя братскими народами. Не менее важным очагом волнений и смут, начавшихся скоро затем в Турции, было слишком легковерное отношение к обещаниям турецкого правительства предпринять необходимые административные и судебные реформы и применить принцип религиозной свободы во всех турецких областях. Обещание никогда не приводилось в исполнение, а державы церемонились с деликатным вопросом о суверенитете султана во внутренних делах и отношениях его к своим подданным. Берлинский конгресс был тяжким ударом для России. Это "кавдинские ущелья", чрез которые провел Россию председатель конгресса - князь Бисмарк. По словам Дебидура, это была великая измена, которую Россия долго не [могла] простить Германии383. Так или иначе, освободительная война окончена, волей европейских держав определено новое положение вещей в турецкой империи - предстояло теперь привести к исполнению торжественные обещания Турции относительно реформ и оформленные на конгрессе и утвержденные европейскими правительствами вышеуказанные постановления. Это оказалось весьма трудной задачей, так как, с одной стороны, внутренняя несостоятельность некоторых постановлений, нарушавшая глубокие и весьма жизненные интересы тех, кого они непосредственно касались, с другой же - неискренность и почти не скрываемое желание ставить преграды применению постановлений конгресса самими державами, вследствие разлада между ними и противоположности преследуемых целей, - имели последствием то, что Берлинский конгресс нимало не успокоил брожение умов и - что всего важнее - привнес новые осложнения в Восточный вопрос, отдалив его развязку. Ближайшие годы представляют в высшей степени любопытные фазы в эволюции турецкой империи и народов Балканского полуострова, можно сказать, дающие ток европейской истории. Нам придется ограничиться здесь самыми главными фактами. После окончания работ в Берлине, когда нужно было осуществить на деле постановления конгресса, которыми снова Восточный вопрос выдвинулся перед Европой во всем его опасном для мира значении. Первым по времени возник греческий вопрос. Греция не принимала участия в войне, хотя весьма нуждалась в исправлении своей северной границы, установленной для нее по Адрианопольскому трактату в 1829 г. Население Фессалии и Эпира, греческое по крови, тянуло к своим соплеменникам свободной Греции и было поддерживаемо в своем движении свободными греками. Кроме того, Греция весьма была затронута освободительным порывом македонских славян, имевшим целью объединение с болгарами и сербами, и боялась утратить надежды на воссоединение с метрополией береговой полосы Эгейского моря и Архипелага с значительным греческим населением. Уже по заключении русско-турецкой войны Греция заявила намерение послать в Фессалию военную силу с целью якобы защиты греческого населения. Но когда против этого решительно высказались Франция и Англия и посоветовали грекам не рассчитывать на материальную поддержку со стороны, греческое правительство отозвало назад свой корпус, удовлетворившись обещанием держав, что интересы Греции будут приняты во внимание при заключении окончательного мира. Но вместе с тем Греция не перестала направлять в Македонию людей и денежные средства, дабы поддержать в Фессалии и Эпире смуту и недовольство турецким правительством. Повстанцы одержали верх над турецкими отрядами и провозгласили о своем решении присоединиться к Греции. Вот почему на Берлинском конгрессе представитель Франции Ваддингток провел следующее предложение в пользу Греции: конгресс приглашает Оттоманскую Порту войти в соглашение с Грецией по исправлению границ в Фессалии и Эпире. Но когда летом 1880 г. новая конференция в Берлине предложила Порте принять разграничение греко-турецких владений, то Порта положительно отказалась сделать Греции уступки384. Попытка держав привести Турцию и Грецию к согласию оказалась неосуществимой, между прочим, потому, что Турция поддержана была державами, и главнейше Англией. На все примирительные советы турецкий уполномоченный отвечал отказом и, наконец, прямо заявил, что находит необязательными для Турции постановления конгресса. Назначенная в Берлине конференция для разрешения этого спора в 1880 г., наконец, пришла к единогласному решению и потребовала от Порты принять решение конференции. Но Порта снова выставляла некоторые возражения и откладывала выполнение постановления конгресса, очевидно, с целью выиграть время. И действительно, новые осложнения по поводу выделения границ Черногории снова расстроили согласие между державами. Не менее затруднений встречено было по устройству турецко-черногорских отношений. В кратких чертах дело заключалось в том, что Порта находила разные предлоги не уступать Черногории назначенных ей по Берлинскому трактату мест. После передачи Спужа и Подгарицы Порта заявила, что не может уступить Гусинья и Плавы, так как встречает к тому препятствие в местном населении, состоящем в большинстве из албанцев. В то же время, чтобы оправдать свои слова, турецкое правительство посылало соседним с Черногорией албанцам оружие и деньги, подстрекая их к образованию лиги, враждебной черногорцам. Вследствие этого в Албании образовалось новое местное правительство, заменившее собой турецкую администрацию, которое готово было с оружием в руках отстаивать свою самостоятельность. Тогда явилась мысль предложить Черногории вместо Гусинья и Плава такие области, в которых не было албанцев мусульманского исповедания, такова была часть приморской полосы с портом Дульциньо. Но когда и здесь державы натолкнулись на сопротивление, предпринята морская блокада порта Дульциньо соединенным флотом держав. Хотя державы не столковались между собой относительно форм воздействия на Турцию и хотя блокада готова была обратиться в безобидную демонстрацию, так как Франция и Австрия отказались от применения военных мер, но султан, мало на этот раз осведомленный о разногласиях между державами, дал согласие передать Дульциньо черногорцам и сломить упрямство албанской лиги. При всех затруднениях с проведением в жизнь постановлений Берлинского конгресса русское общественное мнение могло полагать центр тяжести всего вопроса в организации вновь народившегося Болгарского княжества. Международная комиссия составила устав для Восточной Румелии, и с согласия великих держав первым генерал-губернатором этой автономной области назначен был грек по происхождению Алеко-паша Богориди. Первый комиссар Болгарии князь Дондуков-Корсаков в начале 1879 г. созвал выборных людей в Тырнов, древнюю столицу Болгарского царства; задача этого собрания состояла в том, чтобы одобрить и принять проект конституции, выработанный предварительно в Петербурге и наделявший Болгарию конституцией с наследственным князем, с народным собранием, члены коего частию избирались всеобщим голосованием, частию назначались князем. Тырновское собрание приняло устав, произведя в конституции некоторые перемены в смысле расширения прав народного представительства и ограничения полномочий князя. На основании нового статута был избран князем принц Александр Баттенберг, племянник царя-освободителя Александра II (29 апр. 1879 г.). Новый князь избрал своей столицей, по желанию народа и соответственно политическим и военным интересам княжества, город Софию, находящийся на юго-западной границе Болгарии, чем было ясно обозначено направление будущей политики княжества, имевшего свои самые живые интересы - политико-этнографические и военные - в Македонии и Румелии. Первые шаги политического существования княжества Болгарии отмечены тем практическим смыслом и ясным пониманием своих ближайших интересов, какой вообще свойствен болгарскому народу. Это столько же обнаружилось в борьбе партий либеральной и консервативной и в тенденции положить ограничения князю, сколько в политических выступлениях народного правительства385. Но молодому князю не удалось утвердить свое положение в Болгарии. Вскоре он вступил в конфликт - и прежде всего с русскими военными и гражданскими чинами. Русское правительство было уполномочено, по Берлинскому трактату, содержать в Болгарии оккупационный корпус в течение 9 месяцев. Хотя с прибытием князя войска из Болгарии и были выведены, но в гражданской и военной администрации осталось много русских чиновников, назначение коих состояло в том, чтобы постепенно подготовить кадры служилых людей на разных поприщах. Военное дело было всецело в русских руках, военным министром был русский генерал (Парексов), княжеское правительство должно было сообразоваться с желаниями русского комиссара, который полагал свою задачу в поддержании монархических и охранительных начал. На этой почве скоро возникли недоразумения, с одной стороны, между представителями русской власти и болгарским правительством, с другой - между князем и народом. Ход событий заключался в следующем. Среди представителей болгарского народа образовалась партия, относившаяся ревниво и неблагожелательно к чрезмерному усилению влияния России и полагавшая благо страны в полной эмансипации от русского влияния. Молодой князь, находивший для себя довольно стеснительной Тырновскую конституцию, задумывал уже смелый шаг - произвести переворот в смысле расширения прерогатив своей власти, но был приостановлен благожелательными советами своего дяди, русского царя. На этой почве произошло охлаждение между князем и его русскими советниками и его сближение с либеральным большинством народного собрания. По смерти императора Александра болгарский князь, лишенный авторитетного руководства, произвел 27 апреля 1881 г. государственный переворот, приостановив на семь лет действие конституции и присвоив себе на этот период неограниченную власть для управления страной. При поддержке русского правительства князь устроил народное собрание в Систове (1 июля 1881 г.) и достиг того, что здесь был принят проект пересмотра конституции и одобрен план предоставления ему полномочий на семь лет. По личному желанию Александра Баттенберга сменены были неугодные ему русские представители в Софии и присланы генералы Каульбарс и Соболев. Но надежды князя, что новые русские представители помогут ему захватить все влияние в стране, не оправдались, Каульбарс и Соболев в полном несогласии с княжеским правительством с Стоиловым во главе и принуждены были подать в отставку в сентябре 1883 г. С этим вместе начинается разрыв между Россией и княжеством Болгарией. В дальнейшем развитии вопроса немаловажное значение имели события, последовавшие в Восточной Румелии. Здесь под наблюдением европейской комиссии организовалась автономная жизнь с христианским генерал-губернатором, назначаемым султаном по соглашению с державами, с народным собранием и местной милицией. Население этой провинции было в большинстве болгарское и весьма естественно тянуло к княжеству, так что подчинение его искусственному режиму под турецкой властью не могло не казаться весьма неправильным. Недовольство этим порядком обнаружилось уже тогда, когда на место русской оккупации в Румелии появились турецкие гарнизоны (1879). Опасаясь восстания и не находя поддержки в Европе, Турция удержалась от назначения своих гарнизонов, и, таким образом, в Восточной Румелии беспрепятственно могло продолжаться движение, которому сочувствовали в Болгарии, поддерживая его деньгами и военными людьми. Образовались в Румелии тайные общества и комитеты с целью пропаганды идеи соединения с княжеством и освобождения от турецкой власти. В сентябре 1885 г. по знаку, данному из Софии, вспыхнуло в Восточной Румелии восстание, генерал-губернатор был арестован и выслан в турецкие пределы, а князь Александр приглашен в страну, чтобы принять ее под свою власть. Так произошел переворот, вследствие которого Болгария соединилась с Восточной Румелией. Хотя державы протестовали против этого акта, но ограничились угрозами и не приступили к понуждениям. Так как правительство князя Баттенберга решилось на этот революционный акт вопреки воле России, то император Александр III отозвал из Болгарии русских офицеров и отказался признавать соединение Болгарии и Восточной Румелии под одной властью. Ближайшим следствием этого инцидента было охлаждение между княжеством и его освободительницей. Может быть, в этом лежала причина того, что европейские державы так легко примирились с таким открытым нарушением важных статей Берлинского конгресса. Но соединение княжества и Восточной Румелии придавало Болгарии такое значение на Балканском полуострове, с которым не могли помириться греки и сербы, зорко следившие за равновесием сил на Балканах. Уже проект С.-Стефанского договора поселил в них страх за будущее, теперешний революционный акт, казалось, оправдывал их опасения и сулил в будущем новые осложнения, против которых они считали нужным принять свои меры. Греки послали войско в Фессалию и вызвали этим грозный ультиматум со стороны держав, а впоследствии морскую блокаду греческих берегов. В июне 1886 г. блокада была снята. Еще больше имели основания бить тревогу сербы, которых так обездолил Берлинский конгресс известными постановлениями относительно Боснии и Герцеговины. Король Милан начал войну с Болгарией, но при Сливнице (19 ноября 1885 г.) болгаре нанесли сербам сильное поражение. Не доходя до Ниша, болгаре были остановлены европейским вмешательством и должны были прекратить братоубийственную войну, столь много повредившую эволюции Восточного вопроса. Относя дальнейшие стадии изучаемой борьбы интересов к следующей главе, сделаем несколько заключительных соображений по отношению к Берлинскому трактату. Имея целью урегулировать положение дел, созданное освободительной войной 1877 г., и противодействовать влиянию России на Балканах, конгресс содействовал развитию Восточного вопроса в таком направлении, какое далеко не соответствовало желаниям держав. Правда, против России выдвинута была Австрия, которая посредством оккупации двух сербских областей вошла клином среди славян и получила возможность ревниво оберегать турецкие интересы и противодействовать всем русским мероприятиям в пользу своих единоверцев и соплеменников. С конца прошедшего столетия австрийская политика на Балканах придает особенный характер развитию Восточного вопроса, обостряя отношения Австрии к России и подготовляя проблему размежевания влияний двух соперников, одного в западной полосе, другого в восточной. Рядом с этими двумя влияниями вырастают на Балканском полуострове новые народности, о силе и значении которых едва ли имели достаточное представление сами участники конгресса. С изумительным успехом стали развиваться болгаре, вызывая к себе удивление, соединенное со страхом, среди греков и сербов. Никогда не выражалась в такой степени ненависть греческого элемента к славянскому и никогда не испытывал эллинизм такого страха и опасения за свои "великие идеи", как в конце столетия. Умело начатая болгарами политическая пропаганда в Македонии заставила встревожиться сербов и начать с своей стороны политическую и церковную агитацию между славянами Македонии - пробуждение к политической жизни этой, последней области и начавшиеся в ней смуты и волнения составляют самую занимательную страницу дальнейшей стадии Восточного вопроса. Очень сильный подъем происходил также в Румынии, которая хорошо оценила свои интересы среди двух могущественных соседей, Австрии и России, из коих первая держала под своей властью почти половину единоплеменников княжества в Трансильвании, Буковине, предалась усиленной внутренней работе, создала прекрасную армию и хорошую школу, подготовившись для влиятельной роли, какая должна была выпасть ей в случае столкновения между сербами и болгарами. Все названные новые народы стали играть роль в дальнейшем развитии Восточного вопроса как сами по себе, так в союзе и соглашении с Турцией и великими державами. Весьма любопытно, что в некоторых вопросах балканской политики начали высказываться идеи эмансипации от европейской опеки, балканские государства чувствуют себя подготовленными сами определить свои интересы и разобраться в них без помощи европейской опеки. На этой почве впоследствии возникла идея союза балканских государств, или пресловутой федерации, так блистательно и бесповоротно разоблачившей недостатки политического образования среди народностей Балканского полуострова. Глава 12 БАЛКАНСКИЙ ПОЛУОСТРОВ ПОСЛЕ БЕРЛИНСКОГО КОНГРЕССА События, вызвавшие вмешательство великих держав в турецкие дела, окончились Берлинским трактатом, который в сущности нисколько не обеспечивал спокойствия в Оттоманской империи, напротив, как уже не раз замечено было раньше, дал сильную поддержку освободительному движению среди турецкой райи и подготовил новое движение на Балканах. Непрекращавшееся брожение в провинциях не могло не вызвать новых и настойчивых представлений со стороны держав и обычных карательных кровавых экспедиций со стороны турок. Снова длительная агония замечалась у опасно больного на Босфоре. Вся последняя картина болезни Турции лучше будет понятна, если мы начнем с характеристики калифа, который представлял империю в последние тридцать пять лет. В 1876 г., во время большого движения в Боснии и Герцеговине, перебросившегося в Сербию и Болгарию и вызвавшего пожар на Балканском полуострове, произошел дворцовый переворот в Константинополе. Абдул Азиз был низвергнут с престола в пользу его племянника Мурада. Это происходило 30 мая 1876 г., а спустя три месяца был лишен власти и этот султан и на его место возведен его брат Абдул Хамид386, сидевший на престоле свыше 35 лет. Абдул Хамид занимает исключительное место в истории. Несмотря на строгую и, прибавим, довольно назойливую опеку представителей европейских держав, которые зорко следили за своими коллегами и за турецкими министрами, султан нашел в себе достаточно ума и твердости, чтобы отстоять свой суверенитет и установить границы, дальше коих не допускалось вмешательство Европы во внутренние дела Турции. Не получив образования - с трудом мог несколько объясниться по-французски, - не имея вокруг себя честных и умных людей, не выходя из пределов парка и аллей в Илдыз-киоске, где он провел все свое царствование, Абдул Хамид сосредоточил в своих руках все нити правления, давал умные ответы и решения по важнейшим вопросам государственной жизни и хвалился тем, что прекрасно осведомлен о том, что делается в Константинополе. Полиция при нем имела большую силу, и тайные агенты окружали подозрительных лиц, в особенности иностранные посольства и консульства, и аккуратно доносили, кто из правоверных сносится с гяурами. Абдул Хамид - типический представитель власти, находящейся в агонии. Он презирал людей, считая всех подкупленными, был щедр с теми, услуги которых находил полезными, жесток и суров с неугодными ему, собирал где не сеял и казенные средства сберегал в своих сундуках, огнем и мечом тушил волнения среди доведенных до нищеты подданных и погубил на своем веку сотни тысяч армян. Трагический правитель, переживший беспримерную перемену или, лучше, измену счастия. Установив единоличное управление, султан опирался прежде всего на консервативные слои турецкого государства: на духовенство и представителей многочисленных сект, имевших политическое значение и влияние в народе. Кроме того, Абдул Хамид преобразовал военное дело, пригласив на службу германских офицеров и введя в армию германскую систему и дисциплину. Независимо от того он ввел род опричнины, установив избранный корпус кавалерии из инородцев и вверив им защиту своего дворца. Это известный корпус Гамидие. При нем пользовались исключительными привилегиями албанцы в Европе и курды в Азии, которые привыкли делать насилия и притеснения соседнему мирному населению, лишая его скота, имущества и средств к жизни. Восстания между славянами и сербами поручалось тушить этим головорезам, которые вносили в сельские жилища пожары и опустошение. Хотя в начале XIX в. армяне переживали лучший период своей истории, ибо занимали важные места в администрации по тогдашнему принципу: "албанцы на войне, армяне в канцелярии", но ко времени Берлинского конгресса признаки брожения обнаружились и среди армян. Ст. 16 С.-Стефанского договора было обусловлено: Порта обязывается осуществить без замедления реформы в обитаемых армянами провинциях согласно местным потребностям и гарантировать их безопасность от курдов и черкесов. В предупреждение опасного для Англии усиления влияния России на армян английское правительство в отмену этой статьи достигло другого соглашения, в котором сказано, что Порта введет в согласии с британским правительством в своих азиатских владениях все необходимые реформы. Для того чтобы облегчить себе эту задачу, Англия заняла Кипр. Вследствие того Берлинский конгресс, 61-й статьей гарантируя эти реформы, присовокупил к ней, что Порта будет сообщать державам о ходе реформ, а державы будут наблюдать за применением оных на практике. В действительности султан не заботился о реформах в Армении и не только не обращал внимания на неистовства курдов, но даже поощрял их. Жалобы армян не достигали цели. Тогда они сделали представление через своего патриарха державам-покровительницам и просили между прочим применения к Армении того же режима, какой принят на Ливане: назначения христианина-вали, твердо установленных налогов, местную полицию из туземцев, наконец, выбора представителей из народа для обсуждения вопроса о распределении податей и для выработки плана общественных работ. За применением этих реформ должна наблюдать европейская комиссия. Так как Англия и Россия имели основания к взаимному недоверию, то их уклончивое отношение к армянскому вопросу сопровождалось тяжелыми, можно сказать, роковыми последствиями для армян. Так называемая "армянская резня" 1894-1895 гг., имевшая целью разрешить армянский вопрос истреблением всей народности, была личным делом Абдул Хамида. Это было предприятие хорошо обдуманное и проведенное со всей "методической" исправностью, причем заранее были изготовлены и орудия исполнения тайно выраженной воли падишаха, и способы осуществления. Независимо от всего прочего жестокости против армян служат лучшей характеристикой правительственной системы Абдул Хамида и доказательством той мысли, что мусульмане не способны осуществить принципы реформы и эмансипировать порабощенную райю. Начало применения дьявольских мер вызвано курдскими опустошениями, вносимыми в армянские села и деревни; армяне пытались защищаться, но курдам на помощь пришли регулярные войска. Летом 1894 г. подверглись беспримерной экзекуции области армянские с городами: Сассун, Муш, Талори, Шеник, Семал, Гельезузан, Агри, Спаганк. Здесь были допущены не только грубая расправа огнем и мечом в селах и деревнях, но и крайне бездушное издевательство. Оставшееся в живых население обязывали копать рвы и могилы для убитых односельчан, а потом зарывали в одну яму и живых и мертвых. Утонченность в способах истребления превышает самое смелое воображение. Толпа была фанатизована духовенством, которое сопровождало по деревням поджигателей и убийц, указывая армянские усадьбы. Считают число погибших до 8 тыс. Европейские державы потребовали назначения следствия. Но турецкое правительство само пошло как бы навстречу этому и назначило свою комиссию "для исследования преступных актов, учиненных армянскими разбойниками". Хотя к ней были присоединены делегаты от России, Англии и Франции, но результаты ее работ отличались удивительными и неожиданными заключениями (июль 1895 г.): вали Битлиса был отозван, но получил награду. Между тем европейские делегаты установили, что резня произведена регулярными войсками, что агенты султана руководили действиями военных начальников. Чтобы предупредить повторение подобных же фактов, представители европейских держав в Константинополе потребовали от Порты выполнения обещанных для Армении реформ. Но султан ответил на европейский меморандум нотой, в которой объяснял, что он не может допустить таких мероприятий, которые наносят ущерб его суверенным правам и касаются внутренних дел в его империи. В конце сентября 1895 г. в течение нескольких дней продолжались убийства армян в самом Константинополе, на глазах европейцев. Число жертв никто не мог выяснить; говорят, погибло не меньше 20 тыс. Вследствие нового требования держав султан согласился дать армянам некоторые гарантии в смысле проведения местных реформ (20 окт. 1895 г.). Но это вызвало новые кровавые жертвы в том же армянском народе. На этот раз преследование имело открытый характер. Шакир-паша прямо заявлял, что падишах разрешил бить армян; с тех минаретов, откуда обыкновенно правоверные приглашаются вспомнить час молитвы, раздавались теперь призывы идти убивать армян. В Диарбскире убито до 3 тыс., в Эрзеруме - до 5 тыс., множество жертв было в армянских городах Муш, Битлис, Харпут, Сивас, Кесария и Малатия, всего здесь погибло не менее 100 тыс. Не останавливаясь на этом, султан провел дело истребления и в тех вилайетах, которые остались еще пощаженными: Зейтун, Ван. В июле 1896 г. маршал Саадеддин-паша провел по поручению султана разрушительное дело в Ване, погубив здесь до 20 тыс., за что был награжден орденом Османия. Константинопольские армяне сделали последнюю попытку с целью обратить внимание Европы на страдания своих соплеменников. Они захватили Оттоманский банк (26 авг. 1896 г.). Но и это вызвало только мщение против армян, их было убито в два дня не менее 6 тыс. За эти жертвы Абдул Хамид заслужил прозвание "султан-убийца" или "кровавый". Всего насчитывается до 150 тысяч убитых армян. Почти в то же время происходили волнения на острове Крите, где образовалась радикальная партия, стоявшая за соединение острова с Грецией. По статуту, утвержденному 12 окт. 1878 г., Крит получил автономию под начальством генерал-губернатора, избранного на пять лет и его помощника из христиан (мутавир) и народного собрания, в котором было 49 христиан и 31 мусульманин. Несмотря на закон, гарантировавший критян против притеснений, генерал-губернаторы злоупотребляли своей властью и держали островитян в постоянном брожении. Через десять лет султан изменил прежний статут и лишил критян важных привилегий, вследствие начались столкновения между турецкими войсками и жителями Крита, вызвавшие вмешательство европейских держав. Под давлением Европы Абдул Хамид назначил в 1896 г. генерал-губернатором Крита Каратеодори-пашу, христианина и грека по происхождению. Это вызвало негодование среди мусульманского населения и сопровождалось нападениями турок на христиан. В мае 1896 г. убиты были кавасы русский и греческий, началось общее движение мусульман против христиан и обратно. Греция, которая под рукой поддерживала движение, под влиянием общественного возбуждения должна была принять деятельное участие в критских делах. Чтобы хотя до некоторой степени предотвратить опасность передачи местного критского дела на греческий континент и в Македонию, державы представили, по инициативе русского правительства, требование, чтобы Порта назначила в Крит генерал-губернатора из христиан и объявила амнистию всем политическим преступникам. Таким образом Турхан-паша, известный в Петрограде последние годы турецкий посол, был заменен греком Берович-пашой. Но в Крите в небольшом масштабе неизбежно проявлялась общая картина положения дел в Турции: уступки мусульманам затрагивали христиан, послабления в пользу райи возбуждали османское население. Берович, при котором состоял в качестве начальника гарнизона маршал Абдулла-паша, оказался без всяких средств воздействия, никто его не слушал, кровавые столкновения между турками и греками продолжались. Трудно было удовлетворить притязания партий, из коих одна находила недостаточными гарантии против злоупотреблений турецкой власти, другая желала восстановления абсолютного господства османлии над райей. В борьбе постепенно обозначились два главные направления: стремление иметь генерал-губернатора назначенного на пятилетний срок, христианского исповедания, избрание коего было бы одобрено державами; подчинение ему собрания выборных от населения, а равно и военных сил острова; более радикальная партия склонялась к соединению Крита с метрополией, т.е. к подчинению Греции. Из Афин отправляемы были добровольцы на службу "великой идее", офицеры и солдаты получали отпуск и зачислялись в критскую армию; движение перешло в Эпир и Македонию, становилось неизбежным военное столкновение между Турцией и Грецией. Между тем представители держав достигли того, что султан согласился на уступки, назначив Беровича на пять лет и предоставив великим державам выработать полицейский устав и организацию жандармского корпуса для Крита. К началу 1897 г. вступил в жизнь новый судебный и полицейский строй, который препоручен был охране консульской комиссии в Канее. Но надежды на устранение поводов к волнениям не осуществились, уже в августе в больших городах, Кандии и Канее, начались смуты, которые под рукой были поддерживаемы из Константинополя с целью показать, что реформы не прививаются, потому что они не приложимы к Криту. Сильное движение обнаружилось в Канее, христиане подверглись убийствам, и город сделался жертвой пламени. Европейцы нашли пристанище на французском судне Suchet. Вожди христианских повстанцев пользуются моментом общей растерянности, поднимают в Галене греческое знамя и провозглашают присоединение острова к Греции. При этих условиях принц Георгий становится во главе греческой флотилии и пристает к Криту, а полковник Вассос во главе трех батальонов высадился в Канее, чтобы принять остров именем короля Георгия под власть Греции. В то же время принц Николай становится во главе войска, имевшего направиться из Фессалии для войны с Турцией. Мы не будем входить в подробности, напомним лишь, что этот взрыв эллинского патриотизма был несколько охлажден принятыми против греков мерами со стороны великих держав. Объявлена была блокада Крита судами различных европейских флотов, а охрана спокойствия на Крите поручена военным частям, посланным от всех пяти великих держав. Неудача на Крите до крайней степени огорчила греков. Пресса поднимала общественное мнение против правительства и требовала от короля энергии и настойчивости. Под влиянием необычайного общественного возбуждения греческое правительство уступило требованию крайних партий и начало с Турцией войну. Принц Константин, с именем которого соединяется в Греции мистический и провиденциальный смысл, стал во главе армии. В то время как турецкий главнокомандующий Эдгем-паша во главе 150 тысяч имел выступить против греков, со стороны великих держав были приняты меры, чтобы по возможности локализовать войну. Все попытки великих держав остановить военные действия и убедить греков, что они решаются на безумный поступок, не имели успеха. Греки королевства мечтали о разгроме турецких сил и об осуществлении "великой идеи", константинопольские эллины вторили им и хвалились тем, что "маленькая нация приняла великое решение". Не раз можно было удивляться сдержанности турок, которые спокойно пропускали выходки дерзко настроенной толпы в Галате и в Пере. Но это продолжалось недолго. Апреля 10-го греки перешли границу, одна часть высадилась во Фракии и сделала попытку завладеть железнодорожным путем Дедеагач - Салоники с целью отрезать сообщение турецкой армии с Константинополем. Главным театром военных действий были окрестности Превезы и Янины. Вначале некоторый успех оказался на стороне греков, к которым в Эпире присоединился албанский полк и которые в Фессалии удерживали напор турок. Но вскоре новый главнокомандующий Осман-паша дал иное направление военным делам. В Эпире греки были оттеснены к морскому берегу и должны были снять осаду с Превезы, в Фессалии же потерпели неоднократное поражение от Эдгема, при котором состоял германский генерал Грумбков-паша. Выгнанные из пределов Турции, они должны были покинуть Лариссу и оставить незащищенным путь на Фарсал. Неприятель вступил на греческую территорию, завладел береговой полосой Велестино - Воло, чтобы не допустить новой высадки эллинских войск. Захватив Воло и Фарсал, турки подошли к Домокос, где укрепилась греческая армия. В отчаянном положении, без надежды на счастливый исход неизбежного сражения, греки обратились через министра Ралли к посредничеству держав. Хорошо известно, что //Государь// Император Николай II телеграфировал султану и просил задержать движение победоносного его войска. Мая 21-го были приостановлены военные операции, причем греки обязались вызвать из Крита полковника Вассоса и признать автономность острова под суверенитетом султана. Великие державы вновь занялись устройством полиции и суда на Крите, достигли согласия Порты на очищение острова от турецких гарнизонов, и в качестве генерал-губернатора Крита провозглашен был греческий королевич Георгий. Константинопольским миром 9 ноября 1897 г. за Грецией была признана Фессалия, но за то она обязалась платить Турции военные издержки и должна была допустить европейский контроль по ведению своего финансового хозяйства. Рассказанные обстоятельства имели громкий отклик в истории славян Балканского полуострова. Пользуясь затруднениями Турции, сербы и болгаре могли бы легко подняться для достижения своих освободительных задач, но они нашли возможным лишь заняться устройством своих церковных дел, которые не складывались для них благоприятно, вследствие влияния в Константинополе патриархата. Теперь болгаре достигли права иметь в Македонии трех епископов-эксархистов: в Мельнике, Струмице и Кукуше, и торгового агента в Битоли. В свою очередь сербское правительство имело удовольствие достигнуть удаления из Ускюба греческого митрополита и открытия вместо того в том же городе Сербской митрополии. Вместе с тем сербы получили разрешение на устройство своих школ в вилайетах Монастырь и Салоники. Но Восточный вопрос близился к развязке. В особенности постоянным очагом непрекращающейся смуты была Македония, где встретились честолюбивые притязания главных народов Балканского полуострова. Уже в течение целых десятков лет охотники из болгар, сербов и греков составляли военные отряды, держали в постоянном напряжении страну, в которой турецкое господство потеряло уже прочную основу. Но ослабление турецкой власти не было главной задачей, какую преследовали повстанцы. Нет, болгаре не менее опасались укрепления влияния греков и сербов, а эти последние принимали все меры предосторожности как против болгар, так и взаимно одни против других. С конца XIX в. большое влияние на Балканском полуострове оказалось у Австрии, и, чтобы сохранить хотя бы до некоторой степени свой прежний авторитет, Россия должна была идти на поводу Австрии и сообразовать свои действия с желаниями правительства Австро-Венгрии. Точкой отправления служило соглашение в Мюрцштеге от 1903 г., установленное при личном свидании царя Николая II и императора Франца Иосифа. С тех пор установлен был для Македонии международный военно-полицейский и финансовый режим, так что администрация и суд в трех македонских провинциях стали больше европейскими, чем турецкими. Ясное дело, что и здесь, как в Крите, постепенно подготовлялось выделение из турецкой империи огромной территории. Как ни настойчиво действовала Турция через своего генерал-инспектора в интересах сохранения своего влияния среди мусульманских элементов населения Македонии, тем не менее офицеры и полицейские чины из представителей от шести великих держав в течение своего пятилетнего управления успели внести в край некоторый порядок и успокоение. Революционное движение в июле 1908 г., предпринятое младотурками из Салоник, сопровождалось провозглашением конституции и отменой международного наблюдения над администрацией Македонии. В то же самое время Австрия заняла Боснию и Герцеговину, а князь Фердинанд объявил себя царем болгар. Это были весьма серьезные признаки распадения Оттоманской империи. Указанные события были, однако, лишь преддверием к новым осложнениям, последовавшим в 1912 г. Глава 13 БАЛКАНСКАЯ "ФЕДЕРАЦИЯ" И ЕЕ ЗЛОПОЛУЧНАЯ СУДЬБА387 Эволюция Восточного вопроса ставила на очередь оживление национальных идей между народностями Балканского полуострова. Национальные притязания искали опоры в религиозных настроениях и придавали военным столкновениям отличительные черты религиозных войн. Недостаток политического воспитания и продолжительный период рабства служили причиной того, что балканские народы не находили в себе достаточно устойчивости и твердых основ для выработки политического самоопределения. Вследствие того политические тяготения часто обусловливались случайными внешними влияниями, которые, как скоро создавались, так же скоро ослабевали и сменялись другими, противоположными первым. Разработка этнографии Балканского полуострова, хотя и получившая чрезвычайно большой вклад в трудах сербских, болгарских и румынских ученых, имеющих целью выяснение политических прав на территории полуострова разных народностей, все же до сих пор представляет немало трудноразрешимых проблем. //Не говоря уже о македонском вопросе, который до крайности обострил отношения между сербами и болгарами и служит причиной разделения балканских государств на два лагеря, из коих один ждет великих милостей от германского успеха в войне, а другой соединил свою судьбу с "четверным согласием" и ведет с ним общее дело против Германии и Австрии, не меньше тревог и опасений таит в себе албанский вопрос, равно как попытки итальянцев утвердиться на албанской территории и создать себе в будущем политические и юридические основания непосредственного вмешательства в местные дела. // Между тем как македонский вопрос мог бы еще стать предметом соглашения между Сербией и Болгарией, при благожелательном посредничестве великих держав, албанская проблема составляет для ближайшего времени трудноразрешимую загадку. Она осложняется не только итальянскими притязаниями, которые вносят сюда во всяком случае новый и довольной чуждый для балканских народов элемент, но и весьма значительными в разных местах этнографическими заливами, мысами, островами и озерами, в которых албанское население влилось в славянское море. Если на севере и востоке албанцы находятся в тесном сближении со славянами, то на юге границы их трудно отделимы от греческих. Мало того, нельзя не принять в соображение, что в местах непосредственного соседства со славянами могут оказаться слои населения спорного происхождения: обалбанившиеся славяне и ославянившиеся албанцы. Этот процесс мог происходить как в византийскую, так и в турецкую эпоху. Так, многие из племен, соседящих с Черногорией и тянущих своими симпатиями к славянам, должны быть отнесены по происхождению к славянам, то же можно сказать о некоторых албанских кланах в Дибри и близ Ипека. Албанцы вообще новообращенные мусульмане, массами они стали переходить в мусульманство после турецкого завоевания, в большинстве же были прежде христиане. Никто не может утверждать, что они останутся верны мусульманству, как скоро турецкому господству в Европе будет положен предел. Итак, албанско-мусульманская проблема таит в себе много неожиданностей, и едва ли кто решится разгадать, что она сулит в ближайшем времени. Географически и этнографически главная роль на полуострове должна принадлежать сербам и болгарам. Последние поняли это раньше своих соперников сербского племени и успели искусной пропагандой, устройством школ и основанием епископий, зависящих от цареградского эксарха, распространить в Македонии идею болгарского политического влияния. Хотя сербы взялись за это поздней и должны были, при всех прочих затруднениях, бороться с приобретенным болгарами влиянием, тем не менее и им удалось привлечь к себе многих приверженцев и основать в македонских городах и селениях отдельные приходы "патриархистов" в противоположность к "эксархистам". Сербская антиболгарская деятельность шла довольно успешно, и я хорошо помню, как сербский посланник в Константинополе смело утверждал, что если мы, т.е. сербы, будем иметь перед собой десяток лет, то уменьшим число эксархистов в Македонии до 40%, т.е. сербский дипломат надеялся отнять у болгар больше половины македонцев-эксархистов. Двадцать лет велась в Македонии упорная пропаганда, стоившая больших денег и болгарам, и сербам и основательно подорвавшая религиозные и нравственные основы среди македонских славян. Наконец последовал взрыв, разразившийся необычайно жестокими войнами на Балканском полуострове. Первый период этих войн характеризуется деятельностью "Балканского союза" против Турции; второй выразился в междоусобной войне между союзниками и в разделении балканских народов на два враждебные лагеря. Указанный выше взрыв вызван был македонской смутой, в которой многочисленные вооруженные отряды и "четы", организованные государствами, готовившими для себя в Македонии политическое влияние и господство, производили бесконечное "военное положение" и наносили поражения бессильным бороться с ним турецким гарнизонам. Уже много раз было замечено, что непрекращающаяся смута в Турции входила в расчеты части великих держав, которые не хотели допустить, чтобы одна держава приняла на себя задачу усмирить боровшиеся за Македонию партии. Наконец в 1903 г. на известном свидании русского и австрийского государей в Мюрцштеге положено было выработать мероприятия для усмирения смуты в Македонии. Главным средством для того была признана союзная полицейская охрана в Македонии, которая была разделена между отрядами: русским, французским, английским, итальянским и австрийским. Для финансового управления была назначена особая международная комиссия, которая собирала подати и распоряжалась финансовыми средствами страны на содержание администрации и чинов жандармской международной охраны. Таким образом управление тремя македонскими вилайетами: солунским, битолийским и ускюбcким - выделено было из ведомства турецкой администрации, чем нанесен был, конечно, большой урон авторитету правительства. Благодаря, между прочим, тому, что Солунь до некоторой степени получила свободу, какой не пользовались другие города, здесь, вдали от полицейского наблюдения, централизовалась деятельность младотурецкого комитета, который подготовил и успешно провел в 1908 г. знаменитый переворот, сопровождавшийся введением в Турции конституции. Это было исполнено салоникским корпусом под командованием Махмута Шевкет-паши, который с тех пор и стал верховным распорядителем в империи. Насколько благодетельными последствиями для македонских вилайетов сопровождался новый порядок вещей, установившийся со времени введения европейской администрации, трудно высказаться об этом без оговорок. Турецкое правительство, чтобы сохранить хотя бы внешние формы своей власти, настояло на назначении своего генерал-инспектора трех вилайетов, от личности и способностей которого зависело дать благоприятное направление деятельности европейских комиссаров или поставить ей преграды. От людей, близко стоявших к делу, мне неоднократно приходилось слышать, что Хильми-паша (тогдашний генерал-инспектор) был слишком умен, чтобы явно тормозить реформу в Македонии, и, с другой стороны, настолько искренний патриот, чтобы не допустить мысли о пользе европейского вмешательства в турецкие дела. Он вел дело так, чтобы та и другая сторона считала себя удовлетворенной. Для русских наблюдателей и даже для тогдашних непосредственных дипломатических представителей не могло быть сомнения, что все дело реформы имеет условное значение, что оно имеет целью не разрешить общий вопрос мира и порядка в Македонии, но только замедлить неизбежный процесс и предотвратить на некоторое время кровавые столкновения из-за влияния в Македонии. Каждый шаг русского представительства в деле устроения Македонии подвергался на усмотрение австрийского посла, и всякая новая идея, в которой бы можно было распознать отголосок стародавней русской политики в Восточном вопросе, тщательно обдумывалась, посылалась на рассмотрение центрального правительства и допускалась к практическому применению лишь после сокращений, урезок, когда в ней не оставалось более ничего "русского". Это было время наиболее сильного австрийского влияния, время наших героических "поездочек" на свидание с министрами союзных с нами дворов. Это кошмарное время было чревато событиями, к сожалению, у нас не оценивали его значение. Революция в июле 1908 г., вследствие которой Турция вступила на путь реформ, предусмотренных конституцией 1876 г., произвела большие изменения во внешнем положении Оттоманской империи; но еще более важные перемены вызваны ею во внутреннем строе государства. Прежде всего, младотурецкое правительство громко заявило, что Турция не нуждается более ни в какой опеке, что в силу конституции всем подданным падишаха обеспечено одинаковое положение перед законом, что более в государстве не существует различий ни в происхождении, ни в расе, ни в вероисповедании, все стали равны, все стали детьми падишаха. В угаре от достигнутого успеха, в упоении от победы над правительством Абдул Хамида, младотурки не имели времени обдумать все последствия, с какими соединялась идея равноправия, не приняли в соображение того основного положения в государственном праве Турции, по которому между двумя противоположными элементами, "османли", с одной стороны, и инородческая и иноверная "райя" - с другой, не может быть равенства и общности в праве, если господствующий доселе класс победителей не лишен будет своих исконных прав. К этому присоединилось обстоятельство, слишком преувеличившее значение создавшегося для Турции положения. Большинство представителей великих держав, считая положение Турции упроченным, вследствие перехода власти к младотуркам начало слишком преувеличивать их успехи и, невзирая на собравшиеся над Турцией тучи, приняло на себя задачу всеми средствами поддержать новый режим, "помочь туркам благополучно пережить кризис", как выражался один из русских дипломатов. Близорукость доходила до того, что в одной части политической прессы начали учитывать, сколько потеряла Германия вследствие переворота и как направляется турецкая политика в интересах враждебного Германии соглашения держав. Ход событий, однако, не был в пользу антигерманского соглашения. Австрия объявила аннексию Боснии и Герцеговины и тем охладила в значительной мере горячий пыл младотурок. Готовился удар и с другой стороны. Князь Болгарии Фердинанд объявил себя царем болгар и тем не мог чувствительно не затронуть турецкого политического "credo". Царь Болгарии, еще куда ни шло, но "царь болгар" - это уже явное притязание на наследство после Турции, ибо под господством султана остается еще много болгар. Так как всякие перемены на Балканском полуострове считались опасными для установившегося равновесия, не могли быть допускаемы и вызывали горячий протест Австрии, то политическое выступление со стороны князя Фердинанда, не встретившее возражений, должно быть объясняемо в том смысле, что на него было дано предварительное со стороны австрийского правительства согласие. Таким образом, новый режим сопровождался чувствительными ударами для младотурок, далеко не укреплял их авторитета и заставлял в некоторых слоях населения высказывать сожаление о старом режиме. Абдул Хамид сделал попытку воспользоваться вновь образовавшимися течениями и настроениями и хотел произвести реакцию, но младотурки предупредили его, заставили отречься от власти и поставили вместо него Мехмета V (1909). Но события складывались далеко не благоприятно для нового правительства. Расчленение империи шло неудержимо. Нашумевшее в свое время столкновение между Германией и Францией в Марокко, едва не вызвавшее войну между сильнейшими морскими державами, закончилось известным соглашением, вследствие которого Марокко осталось под властью Франции. Это вызвало в Италии опасение за свое положение как морской державы на Средиземном море, и она подняла вопрос о приобретении Триполитании. Целый год (1911/12) Италия вела с Турцией войну из-за морских владений в Триполитании, завладела в то же время некоторыми островами близ Малой Азии и принудила Турцию уступить ей спорную область с городами Триполи, Бенгази и Дерна. Все эти обстоятельства, которые не могут быть истолкованы иначе как бесповоротное расчленение Турции и выделение из ее состава целых стран и народов, вызвали появление на Балканском полуострове политического движения, имевшего главной целью сохранить в разрушающейся Турции те части, которые бы обеспечили для народов Балканского полуострова спокойное обладание европейским наследством после Турции. Болгаре, сербы, черногорцы и греки составили в общих чертах план будущего распределения своих владений на полуострове, заключили между собой оборонительный и наступательный союз против Турции и обязались вести с ней войну с целью освободить из-под турецкого господства славянские и греческие провинции на Балканском полуострове. Если бы в войну вмешалась Австрия, то союзники обязывались направить военные действия и против Австрийской империи. Первые известия, распространившиеся в газетах в 1912 г. об этом союзе балканских государств, произвели ошеломляющее впечатление. Приписывать ли инициативу соглашения России, как утверждали некоторые, или же царю Фердинанду, так как установление окончательных условий соглашения совпадало с празднованием совершеннолетия болгарского наследника престола (13 марта 1912 г.), во всяком случае никто не мог отрицать громадного значения за этим актом, впервые обнаружившим назревание идеи о самостоятельном политическом устройстве Балканского полуострова без участия столь скомпрометировавшего себя влияния великих держав. Для многих, однако, казалось сомнительным, чтобы масса спорных вопросов, по которым балканские народы не могли сговориться между собой до тех пор и которые составляли жизненный интерес для экономического и государственного развития их, могла быть без шума разрешена сербами и болгарами и вообще славянами и греками. Конечно, нетрудно понять, что греческие притязания на Солунь или сербские на Охриду и Монастырь не должны быть допущены болгарами без особенно понудительных причин, каких едва ли можно было предполагать при свободном обсуждении положения дел в начале 1912 г. Споры о Македонии между сербами и болгарами, стремление греков к захвату северных областей от Фессалии и Эпира и прибрежных городов на Эгейском море явно нарушали существенные интересы тех, кто считал свои права столь же положительными, как смотрели греческие патриоты на свои. Правда, ходили слухи, что в договорном акте союзников была статья, которою в сомнительных и трудных к соглашению обстоятельствах предусматривалось обращение к высшему трибуналу в лице императора России. Но пока настоящий акт соглашения держался в секрете, никто не был в состоянии дать ему оценки с точки зрения практического его применения. Существенное значение состоявшегося в марте акта состояло в том, что балканские союзники начали поспешно готовиться к войне, мобилизовать военные силы и запасаться военными снарядами. Так как на Балканском полуострове не потухали во многих местах очаги брожения и недовольства турками, то было весьма легко найти повод к обнаружению военных действий, которые и вспыхнули в октябре 1912 г. Союзники могли располагать весьма значительными силами, кроме того, нельзя было не считаться и с тем, что Турция только что окончила войну с Италией, что у нее на плечах были военные действия в Аравии, в Ливане и др. местах. Вообще момент для начала военных действий был выбран весьма благоприятный для союзников, как то и показали ближайшие события. Нельзя при этом не выдвинуть того обстоятельства, что главный удар на турок был сделан болгарами и что нанесенные туркам поражения при Кырк-Килиссе и Люле-Бургасе определили ближайшее направление союзнической войны. Не подлежит сомнению, что против болгар действовали лучшие войска адрианопольского вилайета и что генерал Савов не всуе носил данное ему соотечественниками прозвание болгарского Наполеона. Поставив сильный заслон у Адрианополя и не прибегая к осаде этой первоклассной крепости, генерал Савов ринулся на юг по адрианопольской равнине и без борьбы дошел до возведенных турками в большой поспешности укреплений по линии Чаталджи. Но здесь был и конец болгарских успехов. Предпринятая Савовым попытка прорвать эти укрепления оказалась вполне безуспешной, стоила болгарам больших потерь и показала, что турецкие силы еще не сломлены. Но во всяком случае это был кульминационный период войны, который, однако, не был использован союзниками. Прежде чем говорить, однако, об условиях, вызвавших неожиданный склон военного счастия в пользу турок, остановим внимание на некоторых других эпизодах союзнической войны. Ранее всех начали войну черногорцы, осадившие Скутари и занявшие несколько городов и селений соседних албанцев. Важные успехи достигнуты были сербами. Взятие ими Ускюба и нанесенное туркам поражение при Куманово останутся блестящими делами, имеющими украшать сербскую военную историю и вполне уравновешивающими болгарские военные заслуги в союзнической войне. Подчинив область Старой Сербии, сербы двинулись по течению Вардара и вступили в Албанию, куда их привлекала перспектива утвердиться на Адриатическом море. Под Драчем, или Дураццо, сербы должны были испытать большие разочарования. Взятие этого города для них было весьма важно, так как открывало им доступ к морю и приводило к осуществлению исконных исторических прав Сербии на воссоединение сербских земель, расположенных на Адриатике. Не менее успешно было и выступление греков. Они двинулись по линии меньшего сопротивления, по течению нижнего Вардара, взяли без большого труда Солунь, другой же отряд вступил в Эпир и окружил Янину. Греческий флот овладел несколькими островами, положив начало к серьезным притязаниям на морское господство в Архипелаге. Трудно изобразить впечатление, произведенное в Европе указанными фактами, происшедшими в конце 1912 г. Казалось, с европейской Турцией покончены счеты; но это еще был вопрос очередной, который не мог представляться слишком неожиданным. Худшим в глазах большинства политических староверов было то, что новый порядок, вещей, по-видимому, готов был вступить в жизнь помимо старой Европы, независимо от воли великих держав, столь давно взявших под опеку как Турцию, так и народы Балканского полуострова. Но мы бы не оценили создавшегося тогда политического положения, если бы не приняли во внимание, что победами болгар и сербов наносился непоправимый удар всей германской и римско-католической политике на Востоке. Если бы допустить торжество славян, которое вполне оправдывалось их победами, то на Балканском полуострове не оставалось бы более места ни германскому влиянию, ни католической религиозной миссии. Все те позиции, которые были приобретены германизмом и католицизмом, должны были сдаться перед преобладанием славянских идей и православного обряда. Словом, создавшееся положение угрожало опасностью для той враждебной славянству политической партии, которая тщательно оберегает на Ближнем Востоке свои интересы и в случае нужды может привести в движение громадные военные и политические средства. В то время как союзники стояли перед турецким правительством в качестве грозных карателей за его проступки, Европа стала на сторону Турции. Германские инструкторы помогли туркам укрепиться на Чаталдже и не допустили болгар прорваться к Константинополю, австрийские дипломаты поставили препятствия к тому, чтобы сербы стали твердой ногой на Адриатическом море. С целью придать своим требованиям наиболее веса в европейском концерте Австрия мобилизовала свои военные силы и стала решительным и бесконтрольным проводником мероприятий к устранению опасностей, создавшихся вследствие славянских побед. Момент конца 1912 г. я могу сравнивать только с тем, который испытан был Европой во время русско-турецкой войны 1876 г., когда русские войска стали в С.-Стефано и держали в своих руках судьбы Царьграда. И прежде, как теперь, момент был пропущен. Союзники имели слабость согласиться на перемирие, не установив сначала твердой базы для мира. Выпустив из рук право непосредственных переговоров с Турцией, союзники должны были испытать все невыгоды для них на бесконечной Лондонской конференции (13 декабря 1912 - 30 мая 1913 г.). Турки отвечали простым несогласием на поставленное им требование сдачи союзникам Адрианополя, Скутари и Янины и этим сорвали заседания конгресса. После возобновления союзниками военных действий, вследствие которых Янина пала под власть греков, Адрианополь (26 марта) взят болгарами и сербами и, наконец, Скутари черногорцами, несмотря на свои успехи, союзники должны были принять условия мира, продиктованные Лондонской конференцией 30 мая 1913 г. По этому миру почти вся европейская Турция вычеркивалась с карты. Все ее европейские владения, за исключением Константинополя, проливов и узкой полосы на севере от Мраморного моря, отходили к союзникам. Постановления Лондонской конференции сами по себе не имеют политического значения, потому что им не суждено было обратиться в реальный факт вследствие исключительных условий, наступивших вслед за подписанием договора 30 мая 1913 г. Для историка занимающих нас событий, происходивших так недавно и поразивших своей неожиданностью до такой степени, что быстро следовавшие одно за другим впечатления способны были произвести переполох в умах современников, необходима большая осторожность и сдержанность в оценке принадлежащей участвующим в разыгравшейся драме лицам роли. Кроме того, самые события, изменившие политическое положение борцов из-за преобладания на Балканском полуострове, следовали с такой головокружительной быстротой, что требуется особенное внимание и осторожность, чтобы выделить в них первостепенное от менее важного и первоначальное от того, что было необходимым последствием из предшествующих посылок. Хотя искусная подготовка австрийцами неожиданно выступившего перед глазами изумленной Европы албанского "крестника", которому оказалось необходимым подарить "на ризки" лакомый кусочек, взяв его у сербов и черногорцев, и закрыть первым доступ к Адриатике - хотя это не может не быть признано мастерской игрой, которая сводила на нет все расчеты славян, в особенности сербов; тем не менее австрийская игра с албанским королевством и с принцем Видом по своему значению отступает на второе место при сопоставлении с теми неожиданными осложнениями, какие возникли среди членов федерации по осуществлению заключенного ими соглашения о разделе между собой оставшегося после турок наследства. Эта сторона дела получает чрезвычайно большой интерес, в особенности вследствие изолированного положения, занятого Болгарией в дальнейших перипетиях ликвидации Восточного вопроса. Чтобы до некоторой степени понять дальнейшее, мы должны вспомнить, что болгаре и сербы давно уже поставили некоторые требования по отношению к зависящей от Турции Македонии (собственно три вилайета: солунский, ускюбcкий и битолийский), дележ которой вызывал, однако, несогласия и споры между ними столько же с точки зрения этнографических особенностей заселявшего Македонию населения, сколько по характеру географического положения разных территорий и в целях пограничной защиты. Не менее того Балканский полуостров, в случае ликвидации турецкого господства в Европе, представлял заманчивые перспективы для греков, которые имели значительные полосы в Фракии, Южной Македонии и на севере от Артского залива, заселенные греками. Нет сомнения, что для греческих патриотов исход союзнической войны открывал надежды на воссоединение с греческим "царством" континентальных греков, доселе бывших под игом турок. Вместе с тем в ближайшем будущем была надежда укрепиться на греческих островах, которые Турция не смогла защищать за отсутствием у нее флота. Когда пред союзниками предстал вопрос об осуществлении соглашения, на их настроения и оценку взаимных прав не могли не повлиять новые данные, явившиеся вследствие войны. Хотя трудно установить, как велики заслуги для общего дела, принесенные Болгарией, и какое место занимают сербы в достижении весьма благоприятных результатов войны, но между союзниками начались пререкания именно на этой почве. Главным мотивом к недовольству и опасениям был только теперь назревший вопрос о равновесии на Балканском полуострове. Если за Болгарией, которая утверждала - и не без основания, - что она вынесла на своих плечах главный напор турецких сил и что блистательные победы над турками при Кырк-Килиссе и Люле-Бургасе, одержанные генералом Савовым, в сущности определили ход дела и облегчили союзникам, т.е. сербам и грекам, их успехи в Старой Сербии и в Южной Македонии, признать право на львиную долю в добыче, если отдать им Македонию и приблизить их к Албании, отрезав Сербию от Греции, то явно, что этим снова восстанавливается Болгария - повелительница на Балканах, какая проектировалась по С.-Стефанскому договору, и предопределяется второстепенное значение других союзников. Выход из положения мог бы быть найден в той статье соглашения, которая указывала на русского царя как на арбитра в случае спора между союзниками. Но Россия или не хотела, или не сумела настоять на своем праве, и это не в первый уже раз, как показывают разоблачения новых данных в книге серба Цемовича и Шоповес. Остаются пока темными ближайшие обстоятельства, при которых между прежними союзниками началась война. Хотя и в период блестящих общих успехов скоплялись уже грозовые предвестия в виде, например, странных недоразумений между греками и болгарами при завоевании Салоник, но нельзя не вспомнить и того, что сдача Адрианополя произошла при таких обстоятельствах, которые свидетельствуют о твердых союзнических отношениях между братскими армиями, сербской и болгарской. Так или иначе в конце июня 1913 г. болгарская армия оказалась (в ночь с 29 на 30 июня по нов. стилю) в горячем деле с передовыми частями сербского и греческого войска. Это известное дело под Гевгели, с которого начались злоключения болгар и которое обозначает поворот балканских дел не в пользу союзников, а только части их. Говорят, что нападение было сделано по распоряжению царя Фердинанда, хотя болгаре утверждают, что они были принуждены защищаться вследствие агрессивного поведения сербов и греков. Повторяем, вопрос остается не вполне разъясненным. Лично мы бы даже не старались углубляться в подробности, раз общая картина и психологическое настроение военных людей может быть хорошо понято. Примем в соображение следующие обстоятельства. Болгаре были задержаны главным образом на восточном и юго-восточном фронте. Здесь, правда, открывались им блестящие перспективы в награду за геройские подвиги, которыми ослаблены были турецкие силы, против них назначенные. Во время лондонских переговоров союзные армии оставались каждая в том расположении, какое имели в момент заключения перемирия. Когда в самом конце мая подписано было в Лондоне условие мира с турками, болгарская армия оказалась в смысле действительного владения и своего территориального распределения далеко в худшем положении, чем греческая и сербская, каждая относительно отыскиваемого ими турецкого наследства. Фактически сербское войско господствовало в Македонии, где сербами были подчинены Ускюб, Битоли и священная болгарская область, с которой связаны лучшие политические и церковные воспоминания, разумеем Охриду и Преспу. С другой стороны, в области Южной Македонии, по направлению к Эгейскому морю, куда в средние века так успешно продвигались болгаре и где они шаг за шагом оспаривали права у греков, и в этой области предупредили их греки, захватившие все места от Эпира по линии большой римской дороги на Солунь, причем и самая Солунь была ими захвачена не без некоторого, как говорят, нарушения прав болгар. Beati possidentes. Постановка вопроса о праве болгар на владение Македонией казалась неприемлемой для сербов, которые слишком бесцеремонно были лишены великими державами сделанных ими завоеваний в западной части Балканского полуострова и принуждены были удовольствоваться лишь неопределенным обещанием получить доступ к Адриатике. Итак, первая попытка союзников полюбовно разрешить вопрос о разделе турецкого наследства встретила непреодолимые препятствия. Вот при каких обстоятельствах последовало начало военных столкновений между прежними союзниками. Конечно, Болгария находилась в угаре от своих недавних побед и не могла предвидеть печальных последствий, которыми сопровождалось ее вызывающее отношение к союзникам и не совсем допустимое в обыкновенных обстоятельствах пренебрежение к окончательному суду русского императора. Так или иначе, жребий был брошен, и вся военная доблесть Болгарии пошла на нет в роковых столкновениях с союзниками. Сербы и черногорцы оттолкнули болгар от Брегальницы, греки нанесли им поражения в Южной Македонии (Дойран, Сереc, Демир-Гиссар) и стали угрожать Софии. В то же самое время Румыния, выйдя из нейтрального положения, объявила себя на стороне греков и сербов и выступила против болгар, захватив часть Добруджи и Восточной Болгарии. Обессиленная, изнуренная непомерными жертвами Болгария не в состоянии была защищаться и была в полной власти врагов, которые могли без труда дойти до самой столицы. В то время как в защиту болгар не оказывалось никого ни на полуострове, ни между великими державами, Турция почувствовала свободу действия и, может быть получив поощрение со стороны своих старых друзей, отправила от Чаталджи на север свои войска, которые легко оттолкнули болгар из захваченных ими мест и овладели без борьбы самым Адрианополем. В крайне затруднительном положении, униженные и глубоко разочарованные болгаре должны были согласиться на переговоры о мире. По трактату в Бухаресте (10 августа 1913 г.) Болгария должна была принять такие условия, которыми было до глубины оскорблено народное чувство и которыми в существе определяется принятое болгарами поведение во всем дальнейшем движении на Ближнем Востоке. Прежде чем взвешивать значение этих условий, мы должны здесь остановиться на оценке событий, приведших Болгарию на край погибели. С точки зрения большинства болгарских политических деятелей и мыслителей, вина за происшедшее должна быть приписываема союзникам, и главнейше сербам. Не болгаре, а именно сербы захотели взять львиную долю в наследстве после Турции и вызвали союзническую войну. Чувство вражды к сербам вследствие этого растет между болгарами, и чем дольше, тем трудней рассчитывать на восстановление сербо-болгарской дружбы. Но не в этом сущность дела. Мне удавалось беседовать с некоторыми из болгарских деятелей в самом конце 1913 г., т.е. после выяснения всех результатов союзнической войны. При этом обнаружилось, что главная причина несчастий, выпавших на Болгарию, приписывается России. Оказывается, именно, что, с точки зрения болгарских деятелей, Россия виновна в том, что создала ту обстановку, которая так использована была ее врагами, румынами и турками. Недостойное якобы отношение России к Болгарии нарушило все старые чувства благодарности и преданности болгар к "дядо Ивану", как в народе называется Россия; теперь болгаре должны защищаться и искать опоры вне обычных, доселе установленных союзов. Гдe возможно извлечь пользу, туда и пойдем мы, говорит партия. Идеи славянского братства и общих интересов нам теперь не по плечу, и мы не остановимся перед нападением на Сербию, как скоро найдем благоприятный к тому случай. Когда я потребовал от своего собеседника определенней обозначить то, чего болгаре ожидали от России и чего она не исполнила, он выдвинул два пункта: Россия могла остановить Румынию от выступления против нас, это ей не стоило большого труда; еще меньше риска было ей пригрозить Турции и удержать ее от движения к северу от Чаталджи, следствием которого было очищение болгарами Адрианополя и всей Фракии. Весьма любопытно, что уже тогда руководящая нынешней политикой партия формулировала свое отношение к развивающимся на Балканском полуострове событиям именно в том не допускающем никаких уступок положении, которое выдвигается потом Радославовым: отдайте нам Македонию, не на словах, а на деле; когда мы займем Македонию, тогда и приступим к четверному союзу. Разница только та, что болгарские дипломаты умалчивают о мотиве, который был мне высказан моим собеседником: "Словам мы больше не верим!" Бухарестский мир был полным крушением всех болгарских надежд. Не говоря о том, что он лишил Болгарию ее завоеваний, он, кроме того, создал нового члена среди балканских народов в лице румын, которые стали на некоторое время самым влиятельным с точки зрения военной силы и подготовки государством, которого народные и политические интересы далеко не совместимы с усилением славянства. Притязания Румынии, поднявшей голос после распадения балканской краткосрочной "федерации", тем больше должны быть здесь выдвинуты, что одновременно с ними подготовлялись решительные меры австрийцами к тому, чтобы затормозить успехи славян на западе, на берегах Адриатики. Румыния настоятельно потребовала изменения своей границы с Болгарией и выговорила себе уступку части Добруджи с Силистрией и Балчиком, обязав Болгарию срыть пограничные укрепления. Подобная уступка лишила Болгарию ее обеспеченного военного положения и открыла Румынии возможность постоянно угрожать восточной части Болгарии. Таким образом, Бухарестским миром громадная по своим военным последствиям война была использована далеко не в пользу славянства, создав на северо-восточной окраине Балканского полуострова новую силу, которая могла развиваться в ущерб славянам. Сербо-болгарские недоразумения далеко не нашли себе удовлетворения, да это и не было в интересах румынских политических деятелей. Сербия и Греция остались удовлетворенными насчет частию законных и справедливых требований болгар. В общем, чтобы не входить в частности, болгаре не могут никогда примириться с тем, что греки оттеснили их от Эгейского моря, оставив им лишь небольшую полосу между Каваллой и Дедеагачем, а сербы не допустили их в долину Вардара, лишив их Охриды, Преспы и области Битоли. Упомянутым миром дана прекрасная постановка для развития греческих притязаний на Балканском полуострове. Греки получили приращение своей территории на севере в Эпире и в Македонии с городами Солунь, Сереc, Кавалла. Так как не подлежит сомнению, что для греков важно будет удержать здесь и развить далее сферу своего политического влияния и основать торговые и промышленные рынки, то ясно, что Бухарестский мир нанес большой ущерб не столько болгарской, сколько в обширном смысле славянской идее. Нельзя не признать, что значение подготовлявшихся вследствие балканского союза событий всего лучше поняла Австрия, как можно судить о том по действиям австрийской дипломатии. Австрия мобилизовала свои силы со времени открытия военных действий между Турцией и союзниками, объявила на военном положении Боснию и Герцеговину и поставила по городам этих сербских земель большие гарнизоны. Так как, однако, главные меры австрийской политики имели в виду противодействовать усилению Сербии, то, не довольствуясь защищать с оружием в руках свои якобы нарушаемые интересы, Австрия весьма искусно выбросила на европейскую сцену албанский вопрос. С строгой последовательностью и в соответствии с наиболее громкими и тревожными отзвуками отчаянной борьбы между крупными народами на Балканском полуострове раздаются время от времени менее резкие волны звуков, идущие из Албании. Албанские притязания, как звон маленьких колоколов-подголосков, всегда выступают рядом с чьими-нибудь чужими и становятся тревожными лишь тогда, когда попадают в согласие с выступлениями больших народов. Что обозначает раздающийся из Албании звон, почему он тревожит Европу и есть ли основания применять к албанцам другую мерку, чем та, которая применялась к другим народам и племенам, порабощенным турками? Раздаются ли из Албании призывы на помощь, или же выступления албанцев должны быть истолкованы в другом смысле? Для мыслящего русского обывателя не может быть безразличным вопрос о настоящем и ближайшем будущем в истории этой совершенно новой для многих народности. Ее выступление на мировой театр и ее притязание играть политическую роль на Балканском полуострове сами по себе не имели бы особенного и тем более тревожного значения, если бы не общая историческая обстановка, при которой имя Албании в последние годы стало приковывать к себе внимание. Припомним этот труднозабываемый исторический момент. Союзническая война на Балканах, казалось, готова была положить конец той политической силе, которая в течение 500 лет давала направление жизни народов Балканского полуострова. Расчленение Турции и переход ее европейских владений под власть славян и греков, в особенности же приближение Сербии к Адриатике и предстоявший раздел влияния между греками и сербами в области на севере Эпира, граничившей с Дриной и Савой, - вызвали тревожное и напряженное настроение в Европе и создали на некоторое время панику между дипломатами. Австрийская политика, как самая могущественная в 1912 г. выразительница католических интересов на Балканах и как передовой оплот германизма против славян, под рукой поощряемая "кайзером", с одной стороны, громко заявила свое несогласие признать имеющий совершиться политический переворот и настояла на лишении сербов права утвердиться на Адриатическом море, с другой же - выдвинула на сцену столь чреватый последствиями албанский вопрос. Кратко говоря, в той стадии, в какой появился албанский вопрос на исторической сцене в последние годы, он представляет в себе попытку со стороны германских держав спасти положение, нарушенное успехами союзнической войны, и выставить против славянства барьер в лице мало кому знакомого этнографического элемента, которому предуказывалось свести на нет сербское движение, и притом как в политическом, так и в религиозном отношениях. Нет сомнения, однако, что этнографические группы не изобретаются дипломатами по заранее составленному плану. Албанцы составляют собой очень реальную величину, живут в определенных географических границах, хотя и тяготеют к чужим владениям, давно стремятся выйти из племенного "кланного" быта, но до сих пор не пережили форм феодального строя, причастны к христианской вере, многие предпочитают, однако, мусульманство и частию следуют мусульманству извращенному. Это народ совершенно особенный, не состоящий в родстве с народами Европы, не затронутый культурой, лишенный письменности и пренебрегающий выгодами, какие получаются от сношений с европейцами. Занимая гористые, малодоступные и лишенные путей сообщения местности, албанцы протестуют против попыток провести дороги к их селениям. Албанский дом похож на крепость, окружен стеной. Албанец выходит на работу, пасет скот и посещает соседа - всегда в вооружении. Хотя последние годы албанцы часто напоминают о себе, хотя это имя, можно сказать, не сходит с газетных столбцов, но все же нельзя не видеть, что между европейскими народами это настоящие parvenues, с которыми требуется в обращении большая осторожность. Германский принц Вид не принял в соображение этого, казалось бы, слишком простого факта и, польстившись на предложение занять трон Албании, поспешил принять решения, с которыми совсем нельзя было спешить. Не вдаваясь в оценку политического положения вещей на Балканах в то время, когда выдвинут вопрос об албанском троне, достаточно упомянуть здесь, что об албанцах весьма мало знали в то время, как не более знают и теперь, что албанцы слишком не похожи на европейцев и гордятся своим от них отчуждением. Сколько считается албанцев и где они живут? Статистика самая деликатная и кокетливая дама в Турции. Статистические данные всего трудней собирать здесь, и статистические итоги, представляемые официальными отчетами, в состоянии вконец опорочить самую систему собирания сведений о числе населения. С албанцами происходит невообразимая путаница в смысле определения численного состава всего албанского народа. Албанцы не сплошь занимают обитаемую ими страну, а смешиваясь с другими народами. Для облегчения обзора нужно отделить македонские вилайеты: косовский, битолийский и частию солунский - от скутарийского и янинского. Более сплошное и более древнее албанское население находится в двух последних вилайетах. Колонизация западных частей косовского и битолийского вилайета албанцами составляет излюбленную турками систему ради политических целей. В косовском вилайете на общее население, простирающееся до 1 миллиона (болгарская статист. - 905 тыс.; турецкая - 1314 1/2 тыс.), албанцы составляют почти половину (около 450 тыс.); в битолийском на 800 тыс. всего населения албанцев около 230 тыс., наконец, в солунском не больше 16 тыс. Следовательно, в Македонии можно полагать около 700 тыс. албанцев. Что касается янинского вилайета, по итальянской статистике (Biaconi), албанцев можно считать около 537 тыс. и в скутарийском около 230 тыс. Общее число албанского населения, по итальянской и славянской статистикам, можно полагать от 1 миллиона 400 тыс. до полутора миллионов. Турки и албанцы считают число албанского населения до 2 миллионов. Занимаемая албанцами территория - западное побережье Балканского полуострова между р. Баяной на севере и линией о. Корфу на юге. Восточная граница совпадает с линией водораздела между Адриатическим и Ионийским морями, с одной стороны, и Эгейским - с другой. Полуторамиллионное население, скрепленное одним языком и верой, конечно, представляло бы собой достаточно твердое политическое тело, в котором при благоприятных географических условиях страны могли бы правильно развиваться духовные силы и находить удовлетворение материальные потребности. К сожалению, к албанцам неприменимо соединяемое нами понятие с политическим или государственным телом. Албанцы давно уже живут в Европе, во всяком случае они старше славян, но в политическом и культурном смыслах это совершенные недоросли, чтобы не употреблять более сильного выражения. История этого народа мало известна, несмотря на заявленные от его имени притязания. С конца V в. расселение славян по Балканскому полуострову затронуло албанцев, как аборигенов в западной части полуострова. Император Анастасий опирался на албанский элемент в войнах со славянами, причем современный летописец обронил важное замечание, что "доблесть иллирских войск погибла" в этих войнах. Славяне одержали верх над известными тогда своей храбростью иллирами, под которыми в данном случае разумеются албанцы, и на долгое время лишили их значения. Скутари и Драч перешли под власть сербов. Новый удар албанским племенам нанесен был в IX и X вв. вследствие громадной важности политического и религиозного движения между славянами, стоявшего в связи с миссионерским подвигом свв. братьев Кирилла и Мефодия. Значительная часть албанского населения вошла в сферу влияния Византийской Церкви и подчинилась империи. Из переписки Римских пап с местными епископами Салоны, Антивари и др. видно, что латинская Церковь прилагала много стараний и забот к тому, чтобы "Албанию, находящуюся в греческой империи, привлечь к единению с вечным пастырем". Это нужно признать наиболее важным фактором в истории Албании, которая и по настоящее время, будучи разделена в вероисповедном смысле на исповедников ислама, православных и католиков, лишена главного стимула к обнаружению творческого духа в освободительном движении. Ниже мы отметим и другие обстоятельства, мешающие албанцам выполнить ту роль, на какую выдвигают их нынешние политические деятели. Достаточно отметить несколько исторических моментов, хорошо выясняющих значение албанцев как такой народности, которая никогда не стояла на высоте национальных освободительных начал. В XI-XII вв. об албанцах начинают появляться вновь известия. По-видимому, византийская политика при царях Комнинах начала оказывать покровительство некоторым старшинам албанских племен с той целью, чтобы ослабить преобладание славян. Так, Алексей Комнин для усиления в Драче византийской партии дал в ней власть албанцу, или "арбанасу Комискорту". Несколько знакомый с средневековой византийской терминологией поймет, что речь идет не о собственном имени, а о придворном титуле комита, или графа, царского двора, каким был наделен албанский старшина. Во время беспощадной войны греков с болгарами при Василии Болгаробойце албанские вожди стали на сторону греков и в критический момент оказали им военную услугу в западных областях Болгарии. Весьма любопытно при этом отметить, что большинство мелких племенных вождей, перешедших на сторону греков, носят уже славянские имена. Только владетель Берата, или Белграда, по имени Елемач выдает и своим именем албанскую народность. Но затем во время крестовых походов, с ослаблением на Балканском полуострове славянского и греческого влияния, албанцы далеко не воспользовались благоприятной для них переменой и не сделали ни единого шага к политическому объединению. Напротив, в это время с большим успехом распространялась между ними латинская пропаганда, но о политическом движении нет и помину. В средневековой истории Албании, в особенности в XIV в., при ослаблении больших балканских государств взаимными распрями, был один момент, когда албанцам представлялась возможность сыграть большую роль. Однако эта роль оказалась им не по плечу. После того как на Косовом поле было нанесено сербам громадное поражение, перед османскими турками были только разъединенные и ослабленные враги, между которыми мелкие албанские княжества под властью владетелей из рода Музаки, Топиа, Дукаджин и др. не имели никакого значения. Период кратковременного подъема албанцев при Скандерберге (1443-1467), на котором так любят останавливаться албанские патриоты, в существе нисколько не изменяет общего положения вопроса, так как по его смерти Албания снова обратилась к племенной вражде и мелким распрям между отдельными классами и родами. Ни одному из балканских народов не удалось так благоприятно устроить свою жизнь под турецким господством, как албанцам. Турки с большим искусством использовали самолюбие воинственного народа и, предоставив желающим перейти в ислам право носить оружие и войти в привилегированное положение "османли", получили в албанцах самых деятельных помощников в порабощении славян и в укреплении турецкой власти на Балканах. С XV в. албанцы стали переходить в мусульманство массами, за что и пользовались большими преимуществами со стороны турок. В настоящее время мусульман между албанцами можно считать до 70 проц., остальные распределены между православными - до 20 проц. и католиками - до 10 проц. Всякий раз как турецкое правительство чувствовало опасность среди сплошного славянского населения в битолийском и косовском вилайетах, оно выселяло туда часть албанцев и создавало таким образом среди славян и хорошую полицейскую стражу, и верный заслон против всяких притязаний и покушений к освободительному движению. В особенности в последнее царствование Абдул Хамида албанцы были верными стражами трона и оберегателями спокойствия падишаха. Сделанные в их пользу разные изъятия, как освобождение от податей, налогов, от власти местных губернаторов и уездных начальников, "мутсариф", "каймакам", "мудир", избаловали албанцев до крайности и сделали их требовательными и капризными. Исключительное положение, однако, не создало никаких выгод в смысле общественного развития и политического прогресса среди албанцев. Главное несчастье страны - в ее разъединении. Разумеем не только религиозную рознь, которая делает невозможным мирное сожитие между мусульманами и христианами, между "османли" и "райей", но и рознь политическую. Нигде нет столько политических партий, имеющих основание, впрочем, не в политических верованиях и настроениях, а в кланном устройстве, в родовой мести, в борьбе между начальниками отдельных кланов и родов. Что представляют собой албанцы в политическом отношении, как фермент в будущем развитии, этот вопрос, как можно догадываться, мало занимал австрийских политических деятелей. Важно было выставить барьер против славянских притязаний в организации албанского княжества с германским ротмистром во главе. По существу, однако, эта затея слишком была неосторожна и мало соображена с положением и настроениями албанских племен. В истории Восточного вопроса она составляет небольшой эпизод, который служит показателем того, что в предстоящей ликвидации запутанных отношений на Балканском полуострове можно ожидать всяческих неожиданностей, к которым заблаговременно нужно готовиться. Возвращаясь к фатальному вопросу о союзнической войне, считаем нужным указать на заключительный акт ее. Был один момент, когда Болгария, ослабленная войной и лишенная союзников, находилась в крайней опасности внутренней смуты. Когда по желанию болгарского правительства, ссылавшегося на статьи Лондонской конференции, европейские державы предложили туркам выйти из Адрианополя, в Константинополе очень мало озаботились нотой держав, приглашавшей соблюдать лондонские постановления. Находясь в отчаянном положении, болгаре должны были, подчиняясь необходимости, отправиться в Константинополь для заключения с турками сепаратного мира. Нечего и говорить, что это был самый тяжелый момент переживаемого Болгарией кризиса, когда уполномоченные ее в сент. 1913 г. вели переговоры с турками и принуждены были с легким сердцем подписать 30 сентября отказ от всех своих завоеваний, добытых блестящими победами при Кырк-Килиссе и Люле-Бургасе. С этого тяжелого момента нужно начинать анализ того исключительного положения, которое заняли болгаре в переживаемых событиях всемирно-исторической важности. Это не есть, однако, положение серьезных людей, точно определивших современное состояние дел и сознательно идущих к определенной цели, //скорей это каприз избалованного счастием юноши, который верит в свою звезду и в глубине души продолжает надеяться на добродушных друзей и на добродушного "дядо Ивана"//. Восточный вопрос получил новое направление вследствие неожиданно последовавших событий в столице Боснии. Глава 14 КАК ПОДГОТОВЛЯЛАСЬ ВЕЛИКАЯ ЕВРОПЕЙСКАЯ ВОЙНА Великая империалистическая война, начавшаяся в июле 1914 г., должна быть рассматриваема как заключительный акт мировой трагедии, которая развертывалась на Ближнем Востоке. Несомненно, с какой бы точки зрения ни рассматривать ужасные события, как бы ни были они гибельны по своим последствиям для Европы, - они должны положить конец тому порядку вещей, который находил для себя поддержку и оправдание в Восточном вопросе, и потому должны быть выносимы современниками и участниками с терпением и надеждой. Историку предстоит здесь прежде всего остановиться на вопросе: кто и как довел до роковой развязки столь долго завязывавшийся узел. Попытаемся отделить канву от узора, внешние факты от лежащих в основании их мотивов, действия от вызвавших их настроений. В июне 1914 г. в Сараеве убит наследник австрийского престола эрцгерцог Франц Фердинанд. Миссия его в недавно присоединенную провинцию носила тем более высокий политический характер, что в славянском населении австрийских провинций уже происходило брожение, вызванное войной балканской федерации с турками. Началась резкая газетная травля, австрийская пресса ощетинилась и возбуждала общественное мнение к решительным предприятиям против соседней Сербии, которая якобы с давних уже пор тайными интригами и заговорами наносила вред спокойствию и даже безопасности Австрийской империи. Самое тревожное заключалось в том, что, по собранным австрийской полицией сведениям, план убийства Франца Фердинанда созрел в Белграде, откуда было доставлено оружие и снаряды. Виновники преступления, захваченные на месте, оказались воспитанниками сербских школ. Им помогали будто бы военные и таможенные чины. Сараевское событие сопровождалось неисчислимыми последствиями, которые, постепенно нарастая и давая новые отпрыски, образовали мировое событие, затронувшее жизненные интересы всех культурных стран. Ясное дело, что в сараевском событии, как в фокусе, сосредоточиваются нити предшес- твующего исторического развития388. Через две недели (23 июля) после сараевского убийства Австрия отправила сербскому правительству печальной памяти по трагическим последствиям акт, которым требовала в течение 48 часов ответить на 10 пунктов предъявленных против Сербии обвинений. Этот акт, получивший потом имя ультиматума, составляет нечто небывалое в истории по своему вызывающему тону и пренебрежительному отношению к соседнему народу, обладающему политической свободой и державными правами. Никогда еще не бывало, чтобы целый народ с таким забвением всяческих приличий призываем был к ответу за преступление нескольких лиц. Австрийская нота начинается с знаменитого "сербского заявления" 18 марта 1909 г., которое вынудила у Сербии Европа с целью заглушить горечь присоединения Боснии и Герцеговины к двуединой монархии. "Сербия, - говорилось в этом заявлении, - признает, что она не затронута в своих правах вследствие событий, имевших место в Боснии и Герцеговине, и что она поэтому будет сообразоваться с теми решениями, которые будут приняты державами относительно § 25 Берлинского трактата. Следуя советам великих держав, Сербия обязывается отныне отказаться от протеста и противодействия, какое она обнаруживала с прошедшей осени по поводу аннексии, и, кроме того, дает обязательство изменить свои отношения к Австро-Венгрии, чтобы на будущее время жить с ней как с хорошим соседом". Между тем, продолжает австрийская нота, история последних лет и, в частности, прискорбное событие 15/28 июня доказали существование в Сербии революционного движения, имеющего целью отторгнуть от австро-венгерской монархии некоторые части ее территории. Это движение, развившееся на глазах сербского правительства, стало проявляться за пределами территории королевства в актах терроризма, в серии покушений и в убийствах. Это преступное потакательство не прекратилось и после того, как события 28 июня обнаружили перед всем миром гибельные его последствия. Из признания виновников вытекает, что сараевское убийство было задумано в Белграде, что оружие и бомбы даны были преступникам сербскими офицерами и чиновниками, членами общества "Народна Одбрана", и что, наконец, пропуск в Боснию заговорщиков устроен был сербскими пограничными начальниками. Дабы положить предел козням, которые составляют постоянную угрозу спокойствию монархии, императорское и королевское правительство требует, чтобы в "Правит. Вестнике" 26/13 июня было напечатано от имени сербского правительства следующее объявление. Сербское королевское правительство осуждает пропаганду, направленную против Австро-Венгрии, т.е. совокупность тенденций, имеющих предметом отделить от монархии принадлежащие к ней провинции, и искренне сожалеет о гибельных последствиях этих преступных действий, сожалеет, что сербские офицеры и чиновники участвовали в указанной пропаганде; считает своим долгом предупредить офицеров, чиновников и все население королевства, что на будущее время оно примет самые строгие меры против виновных в таких преступлениях, которые будет всемерно предупреждать и пресекать. Кроме того, правительство обязывается: 1) запретить всякую публикацию, возбуждающую ненависть и вражду к монархии и имеющую направлением тенденцию против целости империи; 2) закрыть общество "Народна Одбрана"; 3) устранить немедленно из состава преподавателей и из учебников все, что служит пищей пропаганде против Австрии; 4) удалить из военной и гражданской службы виновных в пропаганде против Австрии офицеров и чиновников, имена которых будут сообщены сербскому правительству; 5) допустить соучастие органов австрийского правительства в прекращении революционного движения в Сербии, направленного против территориальной целостности монархии; 6) открыть судебное следствие против участников заговора 28 июня с тем, чтобы делегаты австрийского правительства приняли участие в расследовании; 7) арестовать воеводу Воя Танкосича и Милана Цигановича; 8) наказать пограничных чинов в Шабаце и Ложнице; 9) дать объяснение относительно неизвинительных враждебных намеков, какие позволили себе некоторые высшие сербские чины после 28 июня выразить по отношению к австрийской монархии; 10) немедленно уведомить об исполнении требований, изложенных в предыдущих пунктах. Правительство ожидает ответа не позже субботы, 25-го, текущего месяца в 6 час. вечера. В высшей степени важно сделать надлежащую оценку этому дипломатическому акту, в котором страстность и презрительное отношение к сербскому народу и королевству превосходит всякое вероятие. С разных сторон высказывалось, что можно найти почву для переговоров, можно было советовать Сербии уступчивость, что всячески можно было в эти пять дней, от 25 по 31 июля, избежать европейского пожара, - и, к крайнему сожалению, всего больше убаюкивали себя подобными надеждами в русском министерстве иностранных дел. Нужно признать и громко об этом заявить, что австрийская нота весьма ярко выражает отношения между Австрией и Сербией и не оставляет никакого сомнения, что составители ее хорошо обдумали как ее содержание, так и вероятные последствия. Из официальных сношений того времени выясняется до очевидности, что нота одобрена германским кайзером и министерством иностранных дел Германской империи, что австрийское правительство вполне было обеспечено поддержкой Германии // "нибелунга" с забронированным кулаком // и что сараевским событием с полным сознанием воспользовались для давно подготовленного удара. Русское министерство иностранных дел, конечно, сознавало громадное значение момента и важную ответственность перед народом и нашей историей за те шаги, неизбежность коих вытекала из принятого Австрией и Германией положения. Только раз история отметила подобное же выступление германского мира против славянского, это было тысячу лет назад. И во многих других отношениях эпоха Каролингов по стремительному натиску германизма на славян на Дунае и Тиссе, в Истрии и по берегам Адриатики напоминает переживаемое время. Отсылая к другому сочинению за подробностями по выяснению исторических параллелей между второй половиной IХ, началом X и эпохой натиска на Востоке германизма, мы ограничимся здесь ссылкой на высокой важности исторический документ, происхождение которого объясняется теми же настроениями против славянства, что и занимающая нас австро-венгерская нота, произведшая всемирный пожар. Нынешняя Сербия должна была, с точки зрения германского натиска на Восток, испытать судьбу Великоморавского княжества в самом конце IХ в. И не окажись на страже славянских интересов Россия, с //самостоятельным сербским королевством были бы навсегда покончены счеты, и для германского натиска была бы открыта свободная дорога на Солунь//. Подразумеваемый документ есть грамота, отправленная Собором баварского духовенства к папе, имевшая предметом славянский вопрос в первой половине 900 г. В этом документе, как и в австрийской ноте, холодно и без стыда отрицаются общеизвестные факты, искажаются события и выступают наружу чувства ненависти немцев к славянам. Тысячу лет назад утверждалось, что дьявол овладел сердцами славян, что они уклонились от всякой правды, начали делать враждебные нападения и жестоко сопротивляться, ныне выставляется обвинение в том, что сербы не дают спокойно жить немцам, что угрожают целости австро-венгерской империи и что козни сербского народа готовят ей гибель. Прежде упрек выражался в том, что славяне перестали платить немцам дань, взялись за оружие и подняли мятеж, ныне - в том, что сербы не перенесли молчаливо аннексию Боснии и Герцеговины и не забыли о своем племенном родстве с теми народами, которые находятся под властью Австрии. Высокомерие немца перед славянином сквозит в каждой фразе австрийской ноты. В баварском документе 900 г. это выражено прямо и открыто. "Императоры и короли, предки государя нашего, произошли от христианнейшего народа франков, славяне же имеют начало от презренных язычников. Те могущественно охраняли Римскую империю, эти грабили ее, те весь мир наполнили славой и укрепили апостольский престол, эти же хищническими набегами наносят вред христианству". В неравной борьбе с немцами, подкупившими венгерскую орду для нападения на мораван, пала маленькая Моравия тысячу лет назад, и тем открыты были для германского натиска Дунай и Тисса. Ныне новый натиск на передовой пост славянства на Балканах, при успешном его осуществлении, открывал германцам еще более широкие завоевания на Ближнем Востоке. Россия не могла хладнокровно отнестись к германским замыслам, если бы даже и вполне сознавала свою неподготовленность к войне. Возвращаемся к австрийской ноте. Она произвела, что и легко понять, в высшей степени тяжелое впечатление в тех политических и общественных кругах, которые были в курсе закулисной стороны дела и которые сразу же почувствовали, куда и с каким намерением направляется главный удар. Не будем останавливаться на излишних подробностях, которые нашли себе место в дипломатической переписке между правительствами великих держав и которые легко восстановить по указанным выше печатным изданиям. Наша цель - подчеркнуть главные направления и выделить основные течения. Едва ознакомившись с содержанием ноты, русский посланник в Сербии Н. Г. Гартвиг не вынес потрясения и скоропостижно умер. Не говоря о личных чувствах покойного дипломата к сербскому народу, здесь следует дать место и более широкому сознанию неизбежности несчастия, какое угрожало и России. Это стало известным из ответа Государя на телеграмму сербского королевича, в котором заключалось уверение, что Россия ни в каком случае не останется равнодушной к участи Сербии. Между тем приняты были все меры, чтобы ответ на австрийскую ноту дан был в свое время и чтобы он был по возможности удовлетворителен. На самом деле от характера ответа зависело мало. Австрийская пресса настоятельно вызывала правительство к военным действиям, и когда прошел слух, что Сербия приняла безусловно все требования Австрии, то общественное мнение в Вене казалось значительно обескураженным. На самом деле, сербское правительство имело перед собой документ, в котором были статьи, наприм. 5-я, прямо посягавшие на державные права сербского королевства, следовательно, при всей уступчивости и самоограничении правительства ответ его не мог заключать в себе согласия на все требования. Но по отношению к этому ответу, от которого формально зависело политическое бытие сербского королевства, не может быть двух мнений: он заключал в себе удовлетворение почти всех требований Австрии и давал почву для дальнейших переговоров по некоторым пунктам, которые казались несовместимыми с конституцией Сербии и с ее государственной самостоятельностью. По мнению английского государственного секретаря, который вообще придерживался мысли, что в спор из-за преобладания на Балканах тевтонов и славян Англия никогда не должна быть вовлечена, сербский ответ заключал в себе "столько глубокого унижения, сколько не испытывала ни одна страна", "я не могу понять, каким образом австрийское правительство рассматривает его так мало удовлетворительным, как бы это был простой отказ". Не менее того, посол английский при австрийском дворе Бунзен квалифицирует австрийскую ноту, как необычный документ, с которым никогда не обращалось одно государство к другому. Тем удивительней читать, что только германские дипломаты считали эту ноту "умеренной и справедливой". Первые дни после появления этой злополучной ноты представители заинтересованных в вопросе держав имели возможность установить свой взгляд на создавшееся положение. Русский министр иностранных дел прямо выразил мысль, что выступление Австрии направлено против России, что она желает изменить положение дел на Балканах и утвердить здесь свою гегемонию. Скоро выяснилось, что Франция и Россия установили согласие во взглядах на развивавшиеся события. Не менее того, по всему было ясно, что Германия не только поддерживает неуступчивую позицию Австрии, но и подстрекает ее не принимать тех мер, какие предложены были Россией с целью смягчить напряжение и дать место к продолжению переговоров. Старания России найти способ к продолжению мирных сношений и к смягчению острого положения истолкованы были в Германии и в Австрии в том смысле, что Россия не пошелохнется, пока Австрия производит экзекуцию над Сербией, тем более что можно дать обязательство не налагать руку на сербские территории. Независимо от того, на шее русского правительства, как думали и говорили за границей, висят шведский, польский, малорусский, молдавский и персидский вопросы, да, кроме того, и союзница ее Франция совсем-де не готова и не расположена вести войну. В высшей степени было важно установить общность взглядов с Англией, но в первые дни английское правительство держалось мнения, что войну можно локализовать, а что к участию в Балканской войне для Англии нет побуждений. Скоро, однако, течение событий дало направлению английских взглядов иной путь. Германия заметно уклонялась от предложений в пользу конференции для мирного разрешения дела и настаивала на той мысли, что решение спора между Сербией и Австрией касается только их обеих, а между тем, с другой стороны, русский министр сознавал, что хотя Сербия и не была лишена своих земель, но она может быть обращена в вассальную зависимость от Австрии и таким образом положению России на Балканах будет нанесен окончательный удар. Германия сама вступила с Англией в переговоры относительно нейтралитета. Тогда перед правительством Англии во всем ужасающем величии выдвинулся ничем не отвратимый мировой пожар. По этому поводу Грей, отказываясь от нейтралитета в случае войны между Францией и Германией, телеграфировал английскому послу Готену в Берлин: "Вообще, между нами говоря, было бы позором для нас вступить в эту сделку с Германией насчет Франции; это был бы такой позор, которого никогда не смыть с этой страны". Уже Германия готова была вступить в Бельгию, уже заготовлено было объявление войны России, когда выступил вопрос об отношении Англии к назревшим событиям. 1 авг. Бунзен из Вены сообщает Грею: Мне кажется, что между Германией и Россией более натянуты отношения, чем между Австрией и Сербией. Я того мнения, которое разделяет и мой русский коллега, что с самого начала немецкий посол в Вене был на стороне войны и что его личное мнение влияло на его поведение здесь. Германское правительство рассчитывало, что Россия не готова к войне, что Франция не расположена воевать. Оно питало еще уверенность, что ему удастся удержать Великобританию в нейтральном положении. Замышляя - войти во Францию через Бельгию, канцлер Германской империи питал уверенность, что Англия не поставит ему препятствий. Но здесь его ожидало новое разочарование. Это весьма пикантный эпизод в изучаемом вопросе, и потому мы ознакомимся с ним в подробности. Вопрос о соблюдении нейтралитета Бельгией весьма занимал британское правительство в эти тревожные дни, тем более что Германия настоятельно вызывала определенный ответ. Июля 30-го Грей телеграфировал Готену в Берлин. Правительство ни на минуту не может согласиться с предложением канцлера. То, что он требует, значит, чтобы мы обязались держаться в стороне, когда Франция будет лишена своих колоний и когда ей будет нанесено поражение. Нас стараются успокоить тем, что Германия не присоединит французских территорий, за исключением колониальных. Это неприемлемо с материальной стороны, так как, если бы даже не была уменьшена французская территория, поражение лишило бы ее роли великой державы и поставило бы в зависимость от политики Германии. Канцлер настаивает далее, чтобы мы пожертвовали всеми обязательствами и интересами, соединенными с нейтралитетом Бельгии. И в этой сделке мы не можем принимать участия. Скажите канцлеру, что, если удастся сохранить мир и пережить настоящий кризис, я приму на себя заботу так устроить взаимные отношения между великими державами, чтобы не могла обнаружиться ни против Германии, ни ее союзников ни с чьей стороны агрессивная или враждебная политика ни со стороны Франции, ни России, ни с нашей. Этого я желал и в этом направлении работал во время последнего балканского кризиса. И так как Германия имела ту же цель, то наши отношения улучшились заметно. До сих пор было бы утопией строить на этом какие-либо определенные предложения, но если нынешний кризис, который я считаю более острым, чем все те, через которые Европа прошла в течение многих поколений, благополучно пройдет, то я надеюсь, что за ним последует такое сближение между державами, какого до сих пор не могло быть. В этом же смысле Грей говорил князю Лихновскому, германскому послу в Лондоне, что Германия не может рассчитывать на нейтралитет Англии. Настойчивое требование, чтобы Англия отнеслась пассивно к нарушению нейтралитета Бельгии, особенно сблизило положение России и Англии перед Германией. В депеше Грею английский посол в Петрограде Бьюкенен говорит: Сазонов выражался передо мной и моим французским коллегой: "Австрийское преобладание в Сербии так же недопустимо для России, как германское в Бельгии для Англии. В самом деле, для России это вопрос жизни и смерти. Политика Австрии с начала и до конца была не пряма и безнравственна. Полагаясь на поддержку своего германского союзника, Австрия думает, что можно пренебрегать Россией". Из депеш, которыми обменялись германское и английское правительство накануне разрыва, можно видеть, что в Берлине не скрывали от себя всей серьезности положения и употребляли все средства склонить Англию на свою сторону. "Дайте понять сэру Грею, что германская армия не может допустить, чтобы французы напали на нее через Бельгию, как это предположено и как это мы знаем из самых верных источников. Германия принуждена не обращать внимания на бельгийский нейтралитет". Психологический момент, хорошо рисующий настроение германских сфер в это время, прекрасно изображается в следующих депешах, из которых внимательный читатель вынесет тяжелое впечатление: Громам греметь оттудова, Кровавым лить дождям... Готен телеграфировал Грею 29 июля: Канцлер по возвращении из Потсдама попросил меня к себе. Если Россия нападет на Австрию, сказал он, то европейский пожар неизбежен, принимая во внимание обязательства, существующие между Германией и ее союзницей. После того он перевел речь на английский нейтралитет. Он сказал, что, как он понимает английскую политику, Великобритания никогда не согласится допустить полного ослабления Франции в могущей возникнуть войне. Но если бы был обеспечен нейтралитет Англии, то британское правительство получило бы всяческие гарантии, что Германия не имеет целью территориальных приобретений насчет Франции, если допустить, что война произошла и окончилась победой Германии. Относительно Голландии канцлер сказал, что если противники Германии будут охранять нейтралитет ее, то и Германия может поручиться, что поступит так же. Что касается операций, которые Германия могла бы быть вынуждена предпринять в Бельгии, это будет зависеть от того, как поступит Франция; после войны целость Бельгии будет сохранена, если она не будет на стороне врагов Германии. В заключение канцлер объявил, что со времени назначения его на это место он не переставал стремиться к соглашению с Англией и надеется, что его уверения будут основанием для соглашения, которого он так желает. Через несколько дней он же телеграфировал (No 160. Goschen а Grey. 8 aoыt) Грею: Согласно вашей телеграмме, я отправился к государственному секретарю после полудня и спросил именем правительства ее британского величества, удержится ли Германия от нарушения нейтралитета Бельгии. Господин ф. Ягов сейчас же ответил, что ему весьма неприятно дать отрицательный ответ, так как германские войска сегодня утром перешли границу, чем нейтралитет Бельгии уже нарушен. Он снова распространился в объяснении причин, которые вынуждали правительство к этой мере, т.е. что необходимо было проникнуть во Францию самым кратким и легким путем, чтобы предупредить врага своими операциями и попытаться без замедления нанести решительный удар. Это для нас, продолжал он, вопрос жизни или смерти, ибо если бы мы направились южной дорогой, то мы не могли бы, ввиду недостаточного числа железных дорог и сильных крепостей, пройти здесь, не встретив сильного сопротивления и большой траты времени. Эта потеря во времени была бы выигрышем во времени для русских, чтобы привести их к германской границе. Действовать с быстротой - вот главный козырь Германии, неисчерпаемые ресурсы в солдатах - вот сила России... После полудня, получив новую вашу телеграмму, я снова пошел в министерство иностранных дел и сообщил государственному секретарю, что если императорское правительство не может дать сегодня до 12 часов ночи уверения, что оно не продолжит нарушения бельгийской границы и остановит движение своих войск, то я имею инструкции просить мой паспорт и уведомить императорское правительство, что Великобритания примет все зависящие меры к удержанию нейтралитета Бельгии и сохранению силы за трактатом, который одинаково обязалась блюсти Германия, как и Англия. Это происходило в 7 часов. В последовавшем разговоре ф. Ягов выразил горячее сожаление, что рушится вся политика как его, так и канцлера, так как они желали быть друзьями Англии и при ее посредстве сблизиться с Францией. Я выразил ему желание посетить еще раз канцлера, и он посоветовал мне это. Я нашел канцлера весьма взволнованным, он начал с речи, которая продолжалась около 20 мин. Он сказал, что принятая Англией мера страшна до крайней степени. Только из-за одного слова "нейтралитет", слова, которому в военное время часто не придают значения, только из-за клочка бумаги Великобритания решается вести войну с нацией, ей родственной, которая ничего так не желала, как быть с ней в дружбе. Все его усилия в этом направлении обратились в ничто через эту последнюю и страшную меру; политика, которую он проводил со времени своего вступления во власть, рушилась как карточный домик. Он в горячности продолжал, что мы делаем невероятную вещь; это то же, что сзади нанести удар человеку в то время, как он защищает себя против двух нападающих. Великобритания принимает на себя ответственность за все страшные последствия, какие из того могут выйти. Английский посол обратил внимание, что для чести Англии также вопрос жизни и смерти сдержать торжественное обязательство, принятое ею на себя, защищать в случае нападения нейтралитет Бельгии. Если не настаивать на выполнении торжественного акта, то кто же на будущее время будет иметь веру в обязательства, принятые на себя Англией? Канцлер прервал: но какая цена этому договору, подумало ли об этом правительство Великобритании?.. //В 91/2 ч. помощник государственного секретаря Циммерман пришел ко мне и спросил: равносильно ли объявлению войны то, что я беру паспорт. Herr Zimmermann dйclara que cela йtait, de fait, une dйclaration de guerre, йtant donnй qu'il йtait de toute impossibilitй pour le G. Imp. de donner les assurances requises ni ce soir, ni aucun autre soir. // Так решен был громадной важности для начавшейся войны вопрос о распределении сил и об организации "четверного согласия". Сараевская трагедия есть та туча, из которой грянул гром и полились кровавые дожди. Русскому мыслителю и общественному деятелю нужно всемерно оберегаться того, чтобы из-за ежедневно сменяющихся картин не забыть исходных мотивов великой войны, чтобы за деревьями не проглядеть леса. То, что произошло на Балканах и в Турции, составляет мастерское осуществление захватных германских идей - выбить Россию из ее вековых твердынь, прогнать ее из того гнезда, которое было приготовлено трудами многих поколений русских людей. Глава 15 ХОД ВОЕННЫХ ДЕЙСТВИЙ. ЗНАЧЕНИЕ БАЛКАНСКОГО /И БЛИЖНЕВОСТОЧНОГО/ ТЕАТРА Никак нельзя было заранее определить ни продолжительности войны, ни сравнительных сил противников. Если на стороне тройного, а потом четверного согласия было вообще численное превосходство, то германо-австрийский союз мог иметь и действительно показал громадные преимущества в технической подготовке и в обилии военных снарядов. Общая причина затяжки войны лежит столько же в громадных средствах, какими располагают противники, сколько в опасении главнокомандующих той и другой стороны сосредоточением густых масс на небольшом месте рисковать исходом генеральных сражений. Затяжной характер настоящей войны объясняется кроме указанных причин и тем, что для всех участников идет речь об очень большой ставке. Выигрыш или проигрыш в окончательном результате несет с собой полный переворот в настоящей системе европейских государств и коренное изменение в торговой и экономической политике всего мира. Независимо от форм той политической констелляции, которая составилась к началу военных действий, в высшей степени важным ферментом во взаимных отношениях между борющимися сторонами выступают расовые противоположности и в особенности поставленная на очередь развязка "Восточного вопроса". Чтобы составить себе определенное представление о главных эпизодах великой войны, мы не можем входить в подробности, которые ежедневно останавливали на себе внимание как тревожный момент дня, то подающий сладкую надежду, то приносящий горькое разочарование. И прежде всего отрешившись от всего того, что может быть рассматриваемо как второстепенный факт, мы предполагаем обозначить самые главные эпизоды, в которых достаточно выразились наиболее живые и реальные сцены в рассматриваемой мировой драме. Быть может, с нашей стороны возможна ошибка и увлечение, так как драма еще продолжается389, но обывательская точка зрения должна иметь место в рассуждении переживаемых событий. Первым большим успехом Германии было присоединение к ней Турции. Нет сомнения, что, как бы ни умалять военные средства Турции, истощенной непрерывной войной в последние годы на разных фронтах, присоединение ее к нашим противникам составляло весьма важное обстоятельство, давшее германо-австрийцам средства действовать не только в Дарданеллах и в Персии, но и развить обширную пропаганду в самых широких размерах среди мусульманского мира. Кроме всего прочего, уступка в пользу Германии константинопольского плацдарма служила подготовкой к тому, что Балканский полуостров сделался спустя немного времени обширным театром военных действий между державами согласия и союза. Первые месяцы военных действий во многих отношениях были для нас весьма благоприятны. На западном фронте мы вели ряд наступательных действий на левом берегу Вислы, главные столкновения были по р. Бзуре и Равке и южнее по р. Ниде и Дунайцу. Будучи задержаны на означенной позиции сильными неприятельскими армиями, русские в конце декабря 1914 г. наступали в Восточной Пруссии и в Карпатских горах. Но там и здесь с течением времени наступление прекратилось вследствие разных причин. Прежде всего под усиленным напором врага мы принуждены были оставить Буковину, но вместе с тем продолжали движение вперед в Карпатах в направлении Дуклы и Ужока. Это движение в зимнюю пору в высоких горах было сопряжено с громадными затруднениями, сопровождалось страшными потерями и в конце не принесло чести главному командованию, так как не было соображено с печальным состоянием нашего снаряжения армии боевым материалом. Продолжая в то же время наступление в Восточной Пруссии от Гумблюни к Тильзиту, русские вызвали в германском главном штабе большое беспокойство и заставили его нанести нам сильный удар по направлению к Варшаве с целью отвлечь наше внимание от В. Пруссии, но этот удар мы приняли вполне спокойно и отвечали на него в конце января занятием угрожающего положения на Бзуре. Новые и сильные подкрепления с западного фронта дали неприятелю возможность усилить свои армии, действовавшие против нас. В феврале начинается наступление германцев в В. Пруссии в направлении Осовца, Присныша и Плонска. Отступление 20-го корпуса сопряжено было с неимоверными трудностями и потерями. Ожесточенные бои начались на правой стороне Нарева на фронте до 250 в. Весьма успешно для нас развивались бои в начале 1915 г. в Галиции. Здесь 10 марта нам сдалась первоклассная крепость Перемышль с большим гарнизоном, числом больше 100 тыс. Заручившись этим успехом, русские с крайней настойчивостью продолжали движение в Карпатских горах, где главные действия сосредоточивались на перевалах Бартфельдском, Ужокском и Лунковском и где имелась в виду цель прорвать австрийский фронт и вторгнуться в Венгрию. Но с половины апреля последовал крупный перелом на всем фронте. На севере германцы вступили в Ковенскую и Курляндскую губернии и овладели р. Неманом. Равным образом на фронте от Ниды, Дунайца и до Карпат мы принуждены были начать отступление, которое необходимо повлекло за собой оставление нами перевалов и обратное движение в Галицию на р. Сан. Вследствие недостатка снарядов и непринятия своевременных мер к укреплению на вновь занятых местах мы должны были с большими потерями и крайними затруднениями спасать свои далеко вдавшиеся войска постепенными переходами на более надежные позиции. Говорят, что немцы выдвинули против нас более 40 корпусов и полторы тысячи орудий под главным начальством Макензена, применившего против нас свою пресловутую фалангу. После ряда кровопролитных сражений, стоивших неприятелю больших потерь, мы принуждены были 29 мая очистить Перемышль и оставить Галицию. Этим закончился первый период войны, можно даже сказать, первый год войны, ибо уже тогда стало ясно, что кампания на этот год проиграна и что нужно начинать ее снова с лучшими средствами и с более серьезной подготовкой. Не входя в оценку военных действий, с обывательской точки зрения мы все же можем заметить, что в настоящей войне военным командованием допущена та же роковая ошибка, от которой мы столь много пострадали в войну 1876-1877 гг. Знаменитый вопрос Вильгельма I в ответ на наши известия о смелом и успешном продвижении за Балканы: "Да где же турки?" - уместно приложить и к нынешнему времени, поставив вместо турок австро-германцев. Как и тогда, мы шли вперед, не озаботясь очисткой тыла и закреплением занятых позиций, так, к несчастью, поступлено было и ныне. Вследствие этого, когда с мая месяца начался период отступления по всему фронту под напором многочисленных неприятельских армий, на наших флангах и в центре мы имели перед собой не одну, а несколько укрепленных, как Шипка, позиций. Отступлением не ограничились, однако, наши несчастия. Мы имели дело с врагом, который прекрасно умел воспользоваться нашими ошибками и на полях сражения соображал новые планы в согласии с положением дел в данное время. Слишком горько было бы заносить на скорбный лист все наши потери с мая по сентябрь 1915 г. После занятия Перемышля неприятель продолжил наступление в направлении Львова, а его правое крыло пробивалось на левый берег Днестра. Это заставило нас отступить из Буковины и оставить Черновицы. В то же время особенно упорно было наступление неприятеля на севере, где он занял течение рек Вендавы, Венты и Дубиссы. Но главное направление действий лучше понять с точки зрения территории Галиции. Мы отходили здесь к Люблинской, Холмской и Волынской губ., т.е. миллионные русские армии оказались не в состоянии защищать собственную территорию. Тогда началась волна движения мирного сельского населения из мест, занимаемых неприятелем; Россия как будто не была подготовлена к этому потоку бездомных, голодных и не имевших общего руководства десятков и сотен тысяч беженцев. В центре нашего расположения военные действия развивались с половины июня следующим образом. К концу месяца неприятель пытается охватить наш стратегический узел на средней Висле, т.е. крепости Новогеоргиевск, Варшаву и Ивангород. После кровопролитных боев в этом направлении в течение июля, когда германцы стали угрожать нам охватом с правой стороны Вислы и Нарева, мы принуждены были отвести войска от Варшавы и Ивангорода (23 июля). В начале июля германцы сделали попытку проникнуть в рижский район. И ранее чувствительный недостаток в боевых припасах сказался с особенным напряжением в это время. К концу июля совершился наш отход на верхнем Нареве и средней Висле, 7 августа германцами занят Новогеоргиевск и Брест-Литовск стал подвергаться обложению; 5 августа мы сдали крепость Ковно. Во второй половине августа на севере напор неприятеля выразился в двух направлениях: по Двине и в районе Вильны. Особенно важным призом для германцев казался захват нашей виленской армии. Особенно крупное значение имел неожиданный прорыв германской кавалерии на восток от линии Вильна - Двинск. Это был критический момент, заставлявший тысячи русских мыслящих людей с большой тоской выжидать исхода военной операции, которая, однако, окончилась для нас благополучно, так как прорыв неприятелем нашего фронта "был ликвидирован". С 1 сентября наступлению неприятеля поставлена была граница частию природой страны (область пинских болот), частию начавшимся ослаблением кризиса по изготовлению снарядов. В начале сентября мы нанесли поражение у Огинского канала 41-му германскому корпусу, а в районе Луцка мы имели удачное дело с другим отрядом. Сравнительное затишье, наступившее с конца октября, может быть объясняемо различными причинами. Но с точки зрения эволюции великой европейской войны основное значение имеет здесь то обстоятельство, что в сентябре расширился театр военных действий вовлечением в великую войну славян Балканского полуострова и военными действиями против наших союзников сербов и черногорцев. Обывательская психология не может помириться с тем, что допущено союзными державами по отношению к Балканским государствам. Точно так же никого не могут удовлетворить ни новогодние заявления представителя английского правительства в Петрограде, ни объяснения министра Сазонова в Государственной Думе, коими давалось понять, что у нас нет единства в военных делах, что у наших союзников каждый военный штаб имеет и выполняет свой план. //Это ужасное признание, лучше бы не высказывать его!// Вообще ни русским дипломатическим ведомством, ни нашими союзниками не принято во внимание громадное значение всего того, что касается балканского театра военных действий. Кем бы и с какой бы стороны ни был затронут этот театр, это необходимо должно было вызвать немедленное воздействие на взаимное положение обеих враждующих сторон. В прессе господствует тенденция, отстаивающая теорию некоего главного театра и нескольких второстепенных, по этой теории решение вопроса о победе все же будет на главном театре, каковы бы ни были взаимные успехи или потери на второстепенных театрах. Может быть, это соображение и правильно, если бы оно применялось к нашему западному или восточному фронту в отдельности, но оно весьма ошибочно в занимающем нас случае. Вся великая европейская война должна быть рассматриваема как борьба за мировое господство, в этой длительной, изнурительной и пожирающей лучшие соки народов войне главный приз не Бельгия, Кале или Эльзас и не губернии бывшего царства Польского, все это только средства, а главный приз будет в ликвидации Восточного вопроса. Только крайней нашей неподготовленностью во всех отношениях можно объяснять то, что самое это слово "Восточный вопрос" не появляется теперь на столбцах газет и общество остается вне той настоящей и действительной обстановки, в которой текущие события должны быть наблюдаемы и оцениваемы с точки зрения мыслящего русского обывателя. Самый крупный приз настоящей войны - это преобладание держав согласия или союза на Ближнем Востоке, это проливы и Константинополь, это окончательная ликвидация турецкого вопроса в Европе. Если посмотреть с этой точки зрения на допущенные союзниками ошибки в попытке прорвать Дарданеллы, в высадке в Галлиполи и в неудачной попытке помочь сербам и черногорцам, то общая оценка нынешнего положения вещей явится в совершенно ином освещении. Считаем необходимым войти здесь в подробности оценки положения дел. Оценивая происшедшие на западных фронтах в течение 1916 г. события, т.е. успех французов в защите Вердэна и нажим генерала Брусилова на Галицийском и Волынском фронте, вследствие которого мы отбросили неприятеля из занятых им русских областей и освободили города-крепости Черновицы, Луцк, Дубно, Радзивиллов и др., мы, конечно, не можем отказать и французам, и русским в воинской доблести и не признавать за победами их большого значения. В особенности громадная важность упомянутых дел заключается в том, что ими нанесен значительный ущерб теории технического превосходства неприятеля. Но, взвешивая достигнутые результаты и соизмеряя количество жертв с выигрышем, мы не обинуясь должны сказать, что в нынешней войне едва ли может быть признана целесообразной система "брать быка за рога". Гораздо надежней к "шкуре" врага, как любят выражаться немцы о своих противниках, подходить несколько сбоку. Лобовые атаки врага стоят нам очень дорого и не приводят к цели. Между тем у нас мало дано оценки тому обстоятельству, имеющему первостепенное значение и показательный смысл в истории последних лет и в особенности в продолжении великой войны, именно, настойчивым и систематическим стремлениям кайзера приготовить себе военную базу в тех странах, которые заведомо были в сфере русского влияния и где были наши опоры для ликвидации Восточного вопроса. С этой целью он пытался произвести против нас движение на Кавказе и в Персии и угрожал поднять мусульманский мир в Индии против Англии. Но самым мастерским его выпадом было привлечение Турции к союзу центральных империй и отвлечение Болгарии от славянской идеи освобождения от турок Балканского полуострова и единения с державами согласия. Достигнутыми Германией дипломатическими успехами в Турции и Болгарии приготовлены были те роковые последствия, которые и по настоящее время так неблагоприятно влияют на положение союзных отрядов на Балканском полуострове. В области, издавна составлявшей сферу нашего преимущественного влияния, появились в настоящее время крупповские заводы для военных снарядов и прямое железнодорожное сообщение связывает Берлин и Константинополь. Принимая в соображение, что главная ставка в настоящей войне идет именно на Восточный вопрос и что славянству нанесено такое поражение, какого оно не испытывало со времени победоносного напора Каролингов на Дунай и Тиссу, казалось бы необходимым дать себе более ясный отчет в этой простой мысли: не ближе ли к цели такие с нашей стороны попытки, которые бы наносили удар приобретенному Германией положению в Турции и на Балканском полуострове и способствовали бы передаче в руки четверного соглашения созданных там кайзером позиций. В ходе будущих военных действий, которые могли бы оказать решительное влияние на исход войны, по нашему глубокому убеждению, в первую очередь идут не атаки в лоб при позиционной войне на западных фронтах, а планомерные операции на тех театрах, которые в настоящее время значительно скомпрометированы пренебрежением к ним со стороны главного командования и которые между тем могут быть использованы с большим успехом. Само собой разумеется, нам нужно с наибольшим напряжением реагировать на тех театрах, которые постепенно избираемы были кайзером с целью нанесения нам самого чувствительного поражения. Что самое крупное несчастие для нас было именно присоединение Турции и Болгарии к союзу центральных империй и что на азиатском и балканском театре неприятель потому и имеет перед нами преимущества, что он основал здесь свою собственную военную базу и снабжает турок и болгар огнестрельными снарядами, это должно бы сделаться побудительным для нас основанием, чтобы придать больше внимания этим, по мнению большинства, второстепенным театрам. Прежде всего громадное значение следует приписывать турецкому фронту с точки зрения политических и экономических планов кайзера. Ибо как не видеть, что лишенная своих армянских, анатолийских и части македонских вилайетов Турция не будет более в состоянии доставлять живой материал и лишит Германию хвастливой идеи - сквозного железнодорожного сообщения между Берлином и Багдадом. Если бы было достигнуто ослабление германской базы в Турции хотя бы пересечением линии Константинополь - Багдад, то уже это одно помешало бы видеть в Турции того против нас козыря, который столько имеет цены в игре кайзера. Следует ли развивать ту мысль, что исключение Турции из четверного союза чрезвычайно много повлияет на дальнейший ход войны и развяжет руки союзникам для планомерного нажима на македоно-фракийские железнодорожные сообщения. Естественно думать, что если бы подобные или приближающиеся к тому взгляды получили преобладание, то турецкий фронт в глазах русского главного командования получил бы больше значения и отвлек бы сюда больше живой силы и военных снаряжений. К тому же заключению приходим мы и с точки зрения германских торговых и промышленных интересов на Востоке. Исключение Турции из участия в четверном союзе должно сопровождаться неисчислимыми последствиями, и не столько в политическом и военном отношении, как в торговом и вообще экономическом390. До тех пор, пока линия Берлин - Багдад рисуется как реальный факт, тяжести войны терпеливо выносятся в германском торговом и промышленном классе. Но как скоро эта линия будет пересечена, война потеряет в глазах влиятельнейшего слоя свое оправдание. И по нашему мнению, кажущееся на первый взгляд преувеличенным заключение, что "разгром военных надежд Германии оказал бы на ход войны большее влияние, чем ряд самых удачных операций в Шампани", имеет в себе большую реальную ценность. Все хорошо понимают, что и обширный театр военных действий, и громадное напряжение, с каким ведется война на всех фронтах, и миллионы вооруженных людей, выставленных в поле воюющими народами, - словом, все обстоятельства нынешней войны по своему значению для участников и по влиянию на будущие взаимоотношения народов не могут быть сравниваемы с прежними военными фактами, отмеченными историей. Все ведется в преувеличенном масштабе, средства для взаимного истребления и ослабления отличаются изысканной жестокостью, десятки тысяч убитых отмечаются на разных театрах в качестве обычного дела, пленников зарегистрировано уже не один миллион. Конечно, нет таких явлений в истории, которые бы не коренились в прошедшем и не находили в нем для себя объяснения. Особенность настоящего столкновения между самыми культурными народами Европы и тем должна привлекать к себе внимание, что оно не подходит под готовые формулы и не укладывается в обычные рамки. В самом деле, это не есть антагонизм романо-германского и греко-славянского мира, ибо в соперничестве оказываются германские элементы с романо-германскими, точно так же и славянские элементы заведомо находятся в явной между собой вражде, это не есть борьба католических народов против православных, что могло бы до некоторой степени дать удовлетворительное с формальной точки зрения объяснение организации враждующих народных групп. Нет, эти две группировки племенного и религиозного характера, с которыми мы имели дело в прошедшем, неприменимы к новой организации враждующих сторон. Итак, нужно искать иных оснований для объяснения германо-турецкого и саксонско-романо-русского союзов, которые организовались для нынешней изумительной по своему напряжению мировой войны. Было бы напрасно обращаться к большим европейским войнам, имевшим место в последние столетия: ни одна из них, не исключая войн эпохи Наполеона, не представит параллели, на которой бы можно остановиться. Существенный характер возбужденной кайзером войны отодвигает нас от современности и переносит за много лет назад. Никак нельзя забывать, что в настоящее время поставлен на сцену вопрос расовый. Германизм вырос и расширился, ему стало тесно в скромной обстановке, и он потянулся за добычей на запад и на восток. Как спрут, захватив в свои щупальца и присосавшись к жертве, он стал высасывать питательные соки из всех живых организмов, угрожая истощить их и лишить силы сопротивления. Мы присутствуем при втором действии мировой драмы, первый акт которой разыгрывался при преемниках Карла Великого. Никогда немецкий элемент не достигал такой силы, и никогда его стремление на восток, против славян и православия, не сопровождалось такими последствиями мирового значения, как в империи Карла Великого. Победоносному движению германизма на Эльбе, на Дунае и Тиссе, в Истрии и Далмации не было предела, пока в конце IX в. миссионерскими трудами святых братьев Кирилла и Мефодия не было дано славянам верного средства к сохранению своей национальности. Мы должны здесь с особенной признательностью и с чувством благоговейного уважения вспомнить церковную политику просвещеннейшего из князей Восточной Церкви, патриарха Фотия, который благовременно выдвинул на дело миссии между славянами святых братьев и тем приготовил в церковнославянском языке и в православном греческом обряде могущественное орудие борьбы и оплот славянства против германского движения на восток. В этом подвиге, одинаково возвышающем и патриарха, и греческий клир его времени, лежит залог политической и церковной свободы славян, благодаря которому многовековое рабство и жестокие испытания не лишили их чувства национального самосознания. До какой степени глубоко почувствовал германский мир, объединенный в империи Каролингов, нанесенный ему ущерб чрез новую, на его глазах и против его воли образовавшуюся группировку славянских политических организаций, можно видеть из экстренных мер, какие им были приняты против Великоморавского княжества. В конце IX и начале X в. тогдашние представители империи Каролингов, не будучи в состоянии собственными силами противодействовать славянам на восточных границах их владений, пригласили на помощь венгерскую орду, которая, нанеся страшное поражение славянам, клином вторглась в славянские области, заняв в Европе то положение, какое уграм принадлежит и ныне. Так как императоры Каролингской династии шли на восток в тесном союзе с католической Церковью, то на местах германской и венгерской колонизации, по Дунаю и Тиссе, вместе с политической властью чужеземцев шло рядом и господство латинской Церкви. Те, однако, области, которые подверглись влиянию миссии славянских просветителей, поддерживали в течение веков порабощения чуждому господству свою национальность и язык и остались верны унаследованному от IX в. принципу. Никогда с тою же силой германский мир не угрожал славянскому Востоку, как в переживаемое время. Турецкое господство не сопровождалось такими тяжелыми последствиями, как германское. Турки не посягали на совесть и душу, между тем как германская власть стремится угасить народное самосознание и иссушить душу живу. В переживаемое время роль Великой Моравии, которая пала под ударами угров, должна была играть Сербия. Если бы удалось ослабить Сербию, то для германского влияния и для католической Церкви открылась бы широкая перспектива, и победоносное шествие немцев по Балканскому полуострову не остановилось бы ни на Эгейском море, ни на Босфоре, а перешагнуло бы в Малую Азию. Нынешний кайзер думал возобновить мировую идею Каролингов. Восточный вопрос со всеми его разветвлениями и со всем его мировым значением должен был, и, по-видимому, безвозвратно, решиться к полному ущербу для России и для всего славянства. Необходимо сознательно относиться к происходившей всемирно-исторической драме. Она дается на мировой сцене не так часто. Мы, ее зрители, должны быть вместе с тем и участниками в ней. Следующие после нас поколения будут часто посвящать ей внимание, так как она оставит глубокий след и в нашей политической жизни, и в исторической науке. Но возвратимся к хронологической последовательности. Мы сопоставили десант в Галлиполи и австро-германское движение против сербов и черногорцев, т.е. перенесение на Балканы театра военных действий. Эти факты несомненно стоят во внутренней зависимости. Начало военных операций в Дарданеллах относится к февралю 1915 г. Несмотря на громадные морские средства англичан и французов (8 дредноутов, 40 больших военных судов разных наименований, с большим числом транспортных судов), намерение прорваться через пролив не увенчалось успехом: в начале марта 3 броненосца были потоплены турецкими минами и 2 повреждены огнем с береговых батарей. Первая ошибка союзников, обошедшаяся им весьма дорого, изменила весь ход дальнейших событий. Турки с помощью германской артиллерии и немецких инженеров усилили береговые укрепления и начали строить окопы и траншеи по всему полуострову Галлиполи. И когда союзники пришли к сознанию необходимости высадки десанта и стали постепенно укрепляться на маленьком пространстве полуострова и соседних островах (Лимнос, Имброс, Тенедос), то нашли турок вполне готовыми к позиционной войне, а сами оказались в весьма затруднительном положении. С апреля началась высадка британских и французских войск в разных пунктах: у Кум-Кале, у бухты Морта, у Габа-тепе, наконец, позднее в Саровском заливе у бухты Сувла и Иени-кей. Но главный участок полуострова, в котором расположились союзники, образовал долину, сильно обстреливаемую турками как со стороны азиатских батарей, так и из укреплений, выстроенных близ расположения союзников. С постепенным прибытием новых десантных войск союзники пытались продвинуться вперед и по бокам своего расположения, но это было сопряжено с громадными для них потерями, а выигрыш получался весьма маленький. При самом сильном напряжении и громадных потерях англичанам удалось продвинуться вперед не больше одного километра. Ни содействие флота, ни подводные лодки, проникшие в Мраморное море и появлявшиеся у самого Константинополя, не дали союзникам преобладания и не обеспечили им успеха в этой операции. К концу активных действий, которые прекращаются в августе, союзники имели у себя сплошной фронт от Сувлы до Габа-тепе, но попытка занять высоты Сара-Бакра окончились неудачей и стоили больших потерь. Стали раздаваться слухи, что у турок нет артиллерии, союзникам, по-видимому, начинало улыбаться счастье, они надеялись сломить сопротивление турок. Но весь ход дел неожиданно изменился вследствие перемен, происшедших на Балканском полуострове. Дальнейшее положение сторон на Галлиполи от октября до 27 декабря, когда союзники благополучно очистили и последние свои позиции, нас не может занимать. В чем необходимо дать себе отчет, так это в том, что главное командование на стороне союза весьма своевременно произвело диверсию в сторону Балкан и перенесло центр тяжести с Дарданелл на север, между тем как руководители Дарданелльской операции не сумели придать ей то значение, какое она должна была получить. Успех на Дарданеллах должен был разом пресечь мировые планы кайзера, лишить его материальных ресурсов, какие он извлекает из сношений с Ближним Востоком, и передать союзникам в руки балканские территории, имеющие для мировой политики германцев принципиальное значение. Продвижение к Адриатическому и Эгейскому морям стало заветным планом объединенной Германии уже более 40 лет тому назад. Перенесение военных действий на Балканский полуостров входило в первоначальный план союзников. Австрия еще в 1914 г. горела желанием наказать непослушную Сербию и предприняла наступление с целию проучить маленькую славянскую державу. Хорошо памятно торжество Сербии, разгромившей армии генерала Потиарека, взявшей множество пленных и военных снарядов. Очистив занятую врагами часть территории, сербы воспользовались наступившим для них спокойствием для уврачевания нанесенных продолжительным военным временем потерь и для пополнения армии людьми и снарядами. Первая половина 1915 г. посвящена была подготовительной работе. Сербы не могли ни на минуту сомневаться, что им предстоит еще неминуемая борьба, начало и течение которой находилось в зависимости от хода дел на русском фронте и от успеха операций в Дарданеллах. Значение балканского театра союзными военными штабами было совершенно не понято, иначе никакими усилиями ума нельзя оправдать непростительное легкомыслие, с каким допущено было перенесение на Балканы театра военных действий, и притом при самых неблагоприятных для союза условиях. Союзники не только не озаботились тем, чтобы в свое время наметить подготовлявшийся изменнический славянскому делу акт Болгарии и предупредить его вредные последствия своевременными мерами, но и допустили австро-болгарским войскам с полной свободой исполнить над маленькими, но благородными славянскими армиями дело кровавой мести391. В славянской истории никогда еще не было до такой степени тяжелого сочетания неблагоприятных условий, история долго будет помнить имена современных деятелей, которые допустили совершенно даром - без пользы для дела - погибнуть двум наиболее храбрым славянским народам, хотя представлялось немало возможностей заблаговременно предупредить надвигавшиеся несчастия и создать такой порядок вещей, в котором бы не оказалось места для болгарской измены и для интриг германской дипломатии. Та же вялость и отсутствие инициативы, какая была причиной потери нашей позиции в Турции, проявлена была и здесь, в Софии и Белграде. События вполне оправдали, что если бы мы не воспротивились всеми силами открытию военных действий между сербами и болгарами в июле и августе 1915 г., то результаты были бы совершенно другие, точно такие, как если бы мы годом раньше действовали в Турции с некоторой инициативой и послали бы на Ближний Восток хотя один корпус, ход дел был бы совершенно иной. Доверием награждают тех, у кого есть инициатива и некоторая свежесть идей, мы не проявили в свое время этих качеств, а потому должны испытывать все тягостные последствия нерешительности и слабости воли. Центральное положение в дальнейшей фазе войны занимает Болгария. Более года болгарское правительство сумело вести искусную интригу на глазах русского дипломатического представителя в Софии и подчиненных ему лиц. Несчастие союзников заключалось в том, что они не предусмотрели самого главного в развертывающихся событиях: не поняли всего значения для кайзера балканского театра. Как будто зачарованные искусным жестом германского посла в К-поле, который на глазах всей негерманской Европы выбил нас из довольно, казалось, прочного положения в Турции, представители союзных держав в Софии не проявили в свое время ни должной прозорливости, ни необходимой энергии, чтобы обнаружить и в Болгарии искусную интригу Германии, задавшейся целью вырвать Балканский полуостров из сферы влияния союзников. Нельзя без сожаления читать и выслушивать утверждения, будто Балканы - далеко не важный театр, будто не здесь решается судьба великой европейской войны. Да где же она будет решаться? Разве не Константинополь и Дарданеллы главный приз и самая крупная ставка в начавшемся состязании между державами союза и согласия?! Если Ближний Восток не имеет первостепенного для Германии значения в этой войне, для чего же уделяется столько внимания Турции, Персии, Египту и для чего, наконец, эта пресловутая германская похвальба "Берлин - Багдад"? Нет, балканский театр входит в планы германского императора, и входит потому, что он намерен ликвидировать этой войной "Восточный вопрос". Если бы мы и наши союзники хотя несколько приблизились бы к пониманию этого плана, то никак не допустили бы таких позорных промахов и непростительных ошибок, какие ныне приходится записывать на приход русскому мыслящему обывателю. То, что допущено ныне на Балканах, превышает всякую меру человеческого разумения и заставляет испытывать тяжкое горе и стыд. Хуже того, что произошло, не было даже во время турецкого завоевания полуострова. Разумеем три события, хотя и случившиеся разновременно, но тесно между собой связанные по внутреннему смыслу и все в одинаковом отношении подрывающие наши вековые традиции на Балканах и в то же время наносящие крушение всей русской политики на Ближнем Востоке. Явный переход Болгарии на сторону наших врагов, между которыми стоят и турки, ее недавние утеснители, составляет для нас политическое поражение, которое по нравственному значению, имеющему до сего отзываться на нашей восточной политике, может быть приравниваемо к потере значительной военной кампании. Нельзя сомневаться, что переживаемый теперь провал нашей политики на Балканах подготовляли с давних пор и что русское представительство в Болгарии в целях предупреждения создавшегося ныне положения должно было настаивать на принятии самых экстренных мер. Между тем, судя по опубликованным депешам, министерство иностранных дел реагировало на софийские настроения так же вяло, как год тому назад на константинопольские. Так произошло, что наши позиции заняты врагами и этим приготовлены для нас неисчислимые бедствия и нравственные поражения на том театре, который нельзя было сдавать врагу, потому что за него придется отвечать перед многочисленными прежними поколениями, работавшими для утверждения здесь влияния России. Бросим беглый взгляд на постигшие сербов и черногорцев несчастия. В конце 1914 г. Сербия нанесла полное поражение австрийской армии и отбила у нее охоту к повторению нападения. До самой осени 1915 г. сербы могли спокойно отдыхать и восполнять потери, испытанные в войне с турками и с австрийцами. Но им уготовлялась еще новая и на этот раз гораздо более серьезная опасность. Сербский народ с точки зрения германизма обречен был на истребление, Сербия стояла среди Балканского полуострова препятствием для свободного движения из Берлина в Константинополь. По вине этого маленького государства для германского элемента затруднялся доступ к Эгейскому и Адриатическому морям. "Истребить проклятую сербскую расу" - таков был громко провозглашенный лозунг шовинистской прессы. Настояла, кроме того, нужда организовать более правильный и безостановочный подвоз военных снарядов для Турции, которая начала чувствовать сильное давление союзников в Дарданеллах, и в то же время поискать у турок и болгар пополнения оскудевшим продовольственным средствам. Словом, в Германии сознана была настоятельная необходимость перенести на Балканский полуостров театр военных действий и таким образом отдалить ликвидацию Восточного вопроса, которая иначе могла сложиться благоприятно для России. Известно, что к сентябрю 1915 г. положение Болгарии вполне определилось, она явно переходила на сторону держав союза. Германия взяла в свои руки подготовку балканской экспедиции, которая была организована в обширных размерах и предусматривала все подробности. Австро-германские войска постепенно собирались на северном фронте, на Дунае, Саве и Дрине, в тылу же подготовлялся страшный предательский удар со стороны Болгарии. Вполне определенный симптом положения дел на Балканах обнаружился в первой половине сентября в мобилизации болгарской армии и в уклонении греческого правительства исполнить союзные обязательства по отношению к Сербии. Между тем как события складывались так ясно к невыгоде союзников, эти последние пропустили время для предотвращения надвигавшейся на союзную Сербию грозы. Высадка англо-французского десанта в Салониках не принесла никакой пользы сербской армии; и так как этот десант не мог быть доведен до значительной силы и не был в состоянии начать наступление на германо-болгарские войска, то, будучи обречен только на защиту своего фронта и обеспечение тыла, он исполнял довольно жалкую роль в весь период, пока союзники, заполнив всю Сербию и окружив сербские войска, заставили их с крайними затруднениями спасаться в Албании. Залитая кровью, лишенная населения, занятая исконными врагами славянства Сербия перестала существовать как самостоятельное государство. Скоро вслед за Сербией должна была сложить оружие и побежденная австрийцами Черногория (начало 1916 г.). Не подымается рука передавать подвиги австрийско-германских и болгарских армий против покинутой всеми союзниками Сербии. Против сербов выставили немцы от 300 до 350 тыс. с многочисленной артиллерией. Болгарская армия исчисляется в 200 тыс. Таким образом, сербских военных сил могло быть выставлено вдвое меньше, и притом они должны были действовать в разных местах. К концу октября вполне обрисовалось тяжелое положение сербского войска, которое сжато было в местности знаменитого в истории Сербии Косова поля, близ Митровицы. Имея поддержку только в черногорской армии, сербы рядом чрезвычайных усилий оберегли себя от окружения и прошли в Албанию. К началу декабря была закончена германо-болгарская операция на Балканском полуострове. Судьба Черногории ни для кого не была под сомнением. Оглядываясь на взаимное положение держав союза и согласия к началу 1916 г., мы испытываем крайнее смущение перед тяжкой ответственностью, какая лежит на России по отношению к потере балканского театра. Здесь не место входить в выяснение материальных и в особенности моральных потерь, связанных с крахом нашей балканской политики. Можно лишь указать, чего не смели и не сумели руководители нашей внешней политики. Год тому назад, а может быть и ранее, следовало перебросить на Балканский полуостров одну дивизию, которая бы служила ярким показателем наших намерений и наших симпатий. Если в свое время не успели обуздать сначала опьяненных успехом, а затем обездоленных неудачами болгар, если пришли к ясному сознанию, что на Балканах вываливается дело из рук, что нет надежды ни на восстановление федерации, ни на привлечение Румынии к державам согласия, то оставалось одно, это создать на Балканах такое положение, которое бы помешало Германии приготовить здесь свой театр военных действий с крупповским заводом и с генеральным штабом в Софии. Еще летом 1915 г. это было сделать весьма легко. С какой целью русское министерство иностранных дел взяло на себя задачу стоять между Сербией и Болгарией в качестве полицейского стража? Ужели для него не было ясно, что в случае обнаружения военных действий между болгарами и сербами ранее сентября 1915 г. на Балканах вспыхнула бы общая война, которая необходимо затронула бы греков и румын и лишила бы Германию надежды искать опору в одном из балканских народов в своей давно уже задуманной операции на Балканах. Как бы ни окончилась эта новая война между балканскими народами, она никогда не сопровождалась бы такими трагическими результатами, какие приходится нам оплакивать. Попытайтесь отдать себе отчет хотя бы в этом конкретном факте. Вопрос об ослаблении или подчинении немецкой политике сербского княжества - вопрос весьма давний и заветный для немцев. Этот вопрос круто был поставлен после сараевской катастрофы. И мы начали войну именно для того, чтобы спасти Сербию от мести австро-венгерцев. Как же мы допустили такой последовательный ряд ошибок, вследствие чего преследуемая немцами цель так полно достигнута, что в настоящее время на карте Балканского полуострова не будет более места для Сербии как самостоятельного государства. Каин, где брат твой Авель? Как должны были развиваться дальнейшие военные события, на этот счет двух мнений не могло быть. Можно лишь пожелать, чтобы наше главное командование не предпринимало пока наступательных операций на главном фронте, а старалось бы исправить положение на так называемых второстепенных театрах, из коих первостепенное значение принадлежит балканскому. В первых числах февраля мы были порадованы неожиданными успехами кавказской армии, овладевшей Эрзерумом. Этот успех ставит на очередь дальнейшее развитие военных предприятий в Турции, нужно ожидать занятия Трапезунта. Казалось бы, это легко сделать морским путем, высадив десант в Трапезунте и завладев отсюда путями сообщения, ведущими с одной стороны к Константинополю, с другой к Эрзеруму. На эту операцию понадобилось, однако, немалое время. Но в первых числах апреля (5-го числа) Россия была порадована известием о взятии этого приморского города, важность которого определяется, однако, не столько военным его значением, сколько политическим. С Трапезунтом связывают нас давние сношения и исторические предания, вследствие которых нам легко будет стать здесь твердой ногой и подумать о прочном владении занятой страной. Первая четверть 1916 г. во всяком случае дала благоприятные предзнаменования. Прежде всего нужно принять в соображение твердую опору, найденную союзниками в Салониках. Главное значение этого факта заключается в том, что с утверждением англо-французов в Салониках настал конец победоносному движению германо-австрийцев на Балканском полуострове. Похвальба Вильгельма завладеть сообщениями между Берлином и Константинополем оказалась далеко не оправдавшейся на самом деле, ибо эти сообщения находятся в опасности неожиданного удара со стороны союзнического корпуса в Салониках. Рядом с этим наши успехи на кавказско-турецком фронте нанесли существенный удар немецким планам на Ближнем Востоке: приостановили подготовлявшееся движение на Египет, компрометировали предприятия их в Месопотамии, Персии и лишили их важного военного и финансового ресурса в Армении, которая с занятием нами Эрзерума и Трапезунта перестала служить для них военной и экономической базой. Ко всему этому затянувшаяся операция под Верденом, стоившая германцам больших потерь и не принесшая пока никаких существенных выгод, не может быть поставлена на приход в их военном бюджете на первые три месяца наступившего нового года. Все эти обстоятельства создают такую обстановку, которая не может не оказывать влияния на среду нейтральных государств, с одной стороны, и на отношение к Германии ее союзников, которые едва ли будут в состоянии делить с нею до конца судьбы войны, начавшей склоняться не в ее пользу. Глава 16 ОСЛАБЛЕНИЕ СИЛ. КРИЗИС (К ФЕВРАЛЮ 1918 г.). САМООПРЕДЕЛЕНИЕ СЛАВЯНСКИХ НАРОДОВ Читателю легко заметить, что здесь, в изложении хода важных действий, он имеет современную событиям запись событий. В некотором отношении в этом заключается преимущество непосредственной мемуарной системы, но вообще историку нельзя настойчиво проводить ее, если он желает сохранить объективность и если, как в настоящем случае, перед ним совершенно определенная задача - не только ход военных событий, но и конечный их результат в смысле совершившегося факта, переживаемого в настоящее время, в конце 1921 г. Поэтому в дальнейшем мы попытаемся характеризовать происходившие на восточном театре события, не вдаваясь в частности и подробности, имея в виду конечный результат, который лишь начинал выясняться в предыдущей главе, к началу 1917 г. В конце 1916 г. можно было гадать о накоплении сил на Балканском полуострове и о способности Черноморского флота оказать деятельную поддержку нашим союзникам в их продвижении на Македонию и Фракию. Была довольно заманчива для нас ожидаемая роль Румынии, имевшей присоединиться к нашим союзникам и привнести свежие силы в утомленные армии наши. Действительность принесла полное разочарование во всех добрых надеждах и предположениях. Так, румынские союзники не выдержали стремительного напора врагов и, постепенно отступая, оставили в их власти Валахию и часть Молдавии. Еще одна столица занята державами четверного союза, еще одна страна подверглась страшному разорению и беспощадной эксплуатации. Но хотя накопление энергии заставляло себя ожидать, тем не менее в одном отношении наши надежды оправдались. Германия начинает искать переговоров еще прежде, чем Турция и Болгария отвлечены от союза с ней. Значит ли это, что Германия сознает приближающуюся катастрофу и намерена предупредить ее заблаговременно, пока никто не догадывается об угрожающей опасности ввиду отсутствия средств к пополнению убылей в войске и надвигающегося голода, или же кайзер снова был введен в обман высокомерным пренебрежением к членам четверного согласия и думал предложением мира поселить раздоры в державах согласия. Но, впрочем, это не может нас занимать, тем более что разговоры о мире не встретили сочувствия между противниками Вильгельма II. Есть много людей, и притом принадлежащих специально к военному классу, которые держатся мысли, что великая война должна окончиться полным истощением сил противников, что она еще может продолжаться долго. Война "на измор" - это значит ослабление инициативы с той и другой стороны, сдача в плен целых отрядов, утомление военным делом и истощение живого инвентаря и снарядов. Это еще не наступит скоро, и такая перспектива представляется нам немного искусственной. Кто же видал в природе, скажем в бою между животными, чтобы бой заканчивался вследствие истощения сил противников? У одного все же будет сравнительно больше силы, и он сумеет приберечь ее для окончательного удара утомленному противнику. Итак, необходимо считаться с тем, что и в последний момент борьбы у одного из противников окажется где-то скрытый запас физической или духовной силы, которою он и воспользуется для нанесения последнего удара. Это приводит нас снова к постановке вопроса о накоплении силы в таком месте, о котором неприятель не подозревает, и об употреблении этой силы в последний момент борьбы. Это не будет на нашем западном фронте, это не в позиционной войне, где ни один шаг не скрыт от тщательного наблюдения. С началом 1917 г. в положении соперничествующих народов произошел крупный перелом, вызванный революционным движением в России... и низложением царской династии. Этот громадной важности политический переворот отразился на дальнейшем ходе военных действий и сопровождался чрезвычайно крупными последствиями в дальнейшей истории занимающего нас вопроса. // Возвращаясь к продолжению занимающей нас темы после значительного перерыва (от 10 апр. 1916 по 10 мая 1917 г.), мы находимся в крайнем смущении столько же перед положением, в котором оказываются в настоящее время участвующие в великой европейской войне державы, сколько перед громадной важности политическим переворотом, который произошел в России и значение коего оказалось не менее важным для успеха войны, как и для внутреннего положения и дальнейшей боеспособности России. // На фоне произведенного в русской политической и социальной жизни перелома в настроении тех народных групп, которые после революции конца февраля получили главное влияние на политику, интересы затянувшейся войны, утомившей народ, отошли на задний план, вследствие чего большинство партий стало заявлять горячее желание во что бы то ни стало прекратить войну, пожертвовав для того интересами союзников, с нарушением данных им договорных обязательств. Вместе с тем в психологии русского общества и в политических верованиях народа произошел такой надлом, который сопровождался параличом некоторых органов, вызвавшим полный разрыв с прошлым: были забыты не только старые годы строительства государства, борьба и подвиги за освобождение родной земли от врагов, беспримерные освободительные войны за единоверцев и единоплеменников, каковыми украшается история России. Все прежнее пошло насмарку, и выдвинуты новые идеалы, носителями которых объявились новые люди, //без роду и племени, без религии и соотечества//, для которых идеалы нового политического строя заимствовались в крайних социалистических теориях: борьба с буржуазией, с капитализмом, передел земель и чуть ли не общность имущества. При таких господствующих настроениях война казалась излишним бременем, навязанным сверженным царизмом и капиталистами. С ней нужно всемерно покончить, хотя бы посредством сепаратного мира с немцами. //Таково положение, с которым начал борьбу на этих днях министр Керенский. // Что бы ни думать об искренности Керенского, все же нельзя не видеть, что средства, какими он пользуется для достижения восстановления боеспособности армии, не соответствуют предположенной цели и не обещают дать того, на что он, по-видимому, надеется, т.е. военного воодушевления утомленных солдат, которые три с половиной месяца подвергались влиянию массы агентов, высылаемых на фронт и в окопы. Нужно заметить, что те литературные произведения, с которыми и бывший министр Гучков, и нынешний Керенский обращаются к солдатам, т.е. воззвания, полные лести и заискивания перед армиями, рисующие крайнюю опасность момента и неизбежность потерь самых важных завоеваний, сделанных революцией, не вызывают в солдатах тыла и в миллионах дезертиров того подъема, на который они рассчитаны. "Товарищ" слушает речи Керенского, но рассуждает по-своему: "до моей деревни", скажем саратовской, "неприятель не докатится". Бедствие момента заключается в полном крушении военной дисциплины и в самоуничтожении власти. Военная "власть должна "приказывать", а если не смеет этого делать, то должна уйти, иначе замещающий место военного министра с таким характером действий, как Гучков и Керенский, не приносит армии пользы, а только усиливает развал. В этом отношении получаются весьма печальные наблюдения. Прежде всего русская армия потеряла интерес к войне и утратила свою боеспособность. Ставшие во главе руководящих партий вожди, заподозрив в измене все классы, стоящие вне организации рабочих и солдатских депутатов, повели утлую российскую ладью по совершенно новому руслу навстречу разным случайностям. Новое внутреннее движение выразилось в отрицательном отношении к войне, в пренебрежении к принятым в отношении союзников обязанностям, в заботах о сведении счетов с помещиками и буржуями и, наконец, в своевольном оставлении армии целыми воинскими частями. Всеми овладело желание спешить в деревню, на родимые места, где улыбалась идея черного передела, т.е. добывания землицы от соседей-землевладельцев. Для беспристрастного наблюдателя тех явлений, что происходили в России в этот тяжелый критический момент от марта по конец июня 1917 г., наиболее важной задачей оказывается не то, что называется оценкой переживаемых настроений, а простой фотографический снимок с перемежающихся картин, выражающих бурную современность. Но эта сторона нашла себе место в текущей прессе, и пока еще не наступило время воспроизводить ее в окончательных снимках, а равно производить расценку того, что нами выиграно и что потеряно. Главный вопрос о войне перестал занимать нас. Хотя наши союзники повторяли, что война окончится тогда, когда будет достигнута поставленная ими себе цель, но если бы она окончилась часом раньше, то, по выражению Ллойд Джорджа, это было бы столь великим несчастием, которого еще никогда не переживало человечество. // Без сомнения, и теперь мы можем заключить с Германией мир, ибо она ищет мира, но это будет мир, который даст ей возможность распространить свое экономическое влияние в полной мере на те страны, части которых ею теперь заняты. // К 18 июня 1917 г. взаимное положение на восточном театре войны рисуется в следующих чертах. Мы главнейше обращаем внимание на Восток в той мысли, уже неоднократно подчеркиваемой нами в настоящем изложении, что главным театром нужно признавать именно военные операции на Востоке. Наиболее важным фактом нужно считать здесь вступление в связь русской армии с английским отрядом. Это произошло 20 марта в 36 верстах на юго-запад от Ханекена. Направление английского отряда шло в Месопотамию, к древнему Багдаду, столице мусульманского калифата с VII в. Этот город был столицей арабов в течение пяти веков. Турки заняли его в 1534 г., и с. тех пор Багдад оставался под турецкой властию до самых последних событий, приведших англичан под предводительством генерала Мода в эту сказочную страну и передавших нашим союзникам власть над знаменитым городом, расположенным на берегах Тигра. Последний вали Багдада и вместе главнокомандующий турецкими войсками Халил-паша не стоял на высоте положения. Роль его в сражении с англичанами при Самарре заслуживает сурового порицания: он поставил турецкую армию в такое отчаянное положение, что только случайность спасла ее от уничтожения. С большими затруднениями он спасся на другой берег Тигра и таким образом очистил генералу Моду дорогу на Багдад (расстояние между Самаррой и Багдадом - 100 в. с небольшим). Ближайшее будущее должно было показать, как соединенная англо-русская армия проложит себе дорогу в Сирию и Палестину и тем нанесет непоправимый удар германским планам насчет политического и экономического преобладания в Средней Азии. //Если бы совершившийся в России политический переворот не произвел такого паралича в государственном правосознании ставших во главе правительства людей, то, конечно, завладением Багдада можно было бы с успехом воспользоваться для нанесения сильного удара туркам в Сирии и Палестине. К сожалению, и войска кавказского фронта, так же как и вся армия, занимаются больше политикой и митингами и потеряли способность воодушевляться патриотическими идеями и благородным чувством соревнования. // Группировка сил на Балканском полуострове, где оккупационная союзная армия с центром в Салониках долгое время была обречена на бездействие коварной политикой короля Константина и его правительства, точно так же не привела к цели. После вынужденного его отречения и удаления из Греции положение партий в Салониках быстро изменилось, и возвращение Веницелоса к власти служит указателем того, что Греция перейдет на сторону держав согласия. Судить, однако, о том, как это отзовется на военном театре Балканского полуострова, слишком скомпрометированном продолжительным бездействием и интригами афинского правительства, в настоящее время еще рано, так как для всякой инициативы и почина имеется непреодолимое препятствие в теории "мира без аннексий и контрибуций". // Нельзя не остановиться в изумлении перед этой фикцией, выраженной русскими социал-революционерами, в особенности большевиками. Хотя задачи и цели войны лучше и глубже сознаны нашими союзниками, но никто так настойчиво не старается доставить торжественное признание этой фикции, как наши малообразованные "товарищи", которые не способны даже расчленить политические и экономические последствия, необходимо вытекающие [нрзб. ] // Заключив сепаратный мир с Пруссией, мы отделились от союзников и начали строить собственное благополучие. Здесь не место говорить об условиях этого мира, за которым последовал ряд соглашений с соседями и с новообразованиями, входившими прежде в состав России, а ныне резко заявившими право на самоопределение, на отыскание своих исконных границ и на разграничение с Россией. Все эти вопросы, выступившие после выхода России из союза, составляют содержание других тем и могут быть нами оставлены в стороне. Что должно нас интересовать теперь, это тот окончательный результат, который великая европейская война принесла специально славянским племенам, и притом не только бывшим в порабощении у турок, но и входившим в состав разных европейских государств - Германской империи, Австро-Венгрии и России. Что война затронула жизненные интересы всех славян, а не турецких только и что в результате ее карта Европы и Азии совершенно изменилась, дав место таким политическим и государственным образованиям, которые были вычеркнуты иные 500, другие 1000, а то и более лет, это, конечно, нужно считать громадным выигрышем для славян, хотя и купленным весьма дорогой ценой. На этом вопросе и должны мы теперь остановиться в заключительной главе нашей книги. Выпавшие на разрешение великой европейской войны проблемы чрезвычайно разнообразны. Даже в настоящее время, приступая к этой заключительной главе, я бы оказался в большом затруднении, если бы принял на себя обязательство честно высказать свое мнение по всем сложным вопросам, частию затронутым, частию разрешенным или поставленным на очередь к разрешению. Причина тому заключается в обширности самых проблем и в их глубине; перед смущенным европейским человечеством выдвинулась необходимость подвергнуть пересмотру самые основы политического уклада, территориального размежевания, наконец, экономического и социального положения среди народов. В частности, ограничиваясь темой о славянах, мы должны всесторонне оценить значение войны в истории славян, так как именно с этой точки зрения особенно показательны ближайшие следствия войны. Ориентироваться в вопросе помогут не только обстоятельства, вызвавшие войну, но и все те смуты и волнения на Балканском полуострове в XIX столетии и еще ранее того, которые часто держали в большом напряжении европейские державы и заставляли их принимать на себя опеку над славянскими и другими народами, находившимися под властью турок. Это известный Восточный вопрос, который, по-видимому, должен считаться ликвидированным настоящей войной и который во всем своем всемирно-историческом значении обнимает страны, населенные славянами. Чтобы дать себе отчет в тех племенных и народных группах, которые затронуты ликвидацией Восточного вопроса, мы не можем ограничиваться определенным хронологическим фактом завоевания турками Константинополя и падения Византийской империи. Конечно, нельзя допустить мысли, чтобы ликвидация Восточного вопроса состояла в восстановлении того порядка вещей, который в свое время был нарушен турецким завоеванием, ибо это привело бы к нелепым заключениям - претендовать на восстановление таких народных организаций и политических форм, которые уже давно отошли в вечность. В течение истекшего с тех пор периода народились новые государства, появились совершенно не известные прежде политические и государственные формы и новые идеи, возникли некие экономические и торгово-промышленные образования в виде синдикатов, трестов, лиг и всяческих союзов, которые обнаруживают свое влияние даже в международных отношениях. Поэтому нельзя ни минуты останавливаться на мысли, что освобожденные из-под власти турок народы явятся в настоящее время в той политической организации, какая была у них в XV в. Восстановление Византийской империи, Сербского и Болгарского царства, Великой Моравии, Хорутании и Хорватии и т.д. означало бы не ликвидацию В. вопроса, а принятие на себя европейскими государствами новой обузы, именно, опеки над указанными национальными группами. В разрешении поставленной темы, отправляясь из факта турецких завоеваний в XV в., нельзя не считаться с нынешней группировкой великих держав, принимающих столь живое участие в судьбах Ближнего Востока. Не может подлежать сомнению, что решение вопроса было бы одно, если бы перевес в войне оказался на стороне кайзера и его союзников, и другое в том случае, если бы успех оружия оказался на стороне членов четверного согласия, или союза. Ни в том, ни в другом случае этот вопрос не поставлен бы был так благоприятно для славян, как он выступил в действительности. Фактически война окончилась вследствие крайнего истощения сил противников в пользу Франции, Англии и Америки. Для всех этих держав Балканский полуостров не представлял такого значения ни в политическом, ни в экономическом и торговом отношении, как Ближний Восток, т.е. Малая Азия, Сирия и Палестина и Месопотамия. Судьбы Балканского полуострова благоприятно обеспечивались и в том отношении, что двуединая монархия со столицами Веной и Будапестом перестала после войны играть руководящую политическую роль, вследствие чего местные народные элементы, входившие прежде в состав ее, могли с большей свободой пройти стадию самоопределения и выразить свои политические планы освобождения и самостоятельной организации. Вследствие ревнивого оберегания своих политических притязаний на Балканском полуострове и недостаточной оценки положения императором Александром II Австро-Венгрия владела уже чехословаками, частию польских с Краковом и русских областей, заняла еще Боснию и Герцеговину и приняла по отношению к славянскому, или Восточному, вопросу совершенно такое же положение, что Турция с XV в. Таким образом, ликвидация занимающего нас вопроса значительно облегчилась тем обстоятельством, что начиная с 1918 г. ни Турция, ни Австро-Венгрия не могли уже претендовать на политическую роль между великими державами, напротив, сами переживали исключительно тяжелые условия, не будучи в состоянии остановить бурный поток расчленения составных своих частей, сдерживаемых доселе искусственно, посредством суровых мер военного насилия. Вышесказанное приводит нас к окончательной развязке славянского вопроса и ясной постановке новой политической картины, которая подготовляется в странах славянского населения. Прежде всего обозначились в кратких чертах границы расселения славян подъяремных, т.е. утративших политическую самостоятельность и живших под чужой властью. Как известно, самостоятельные государственные организации были представлены следующими славянскими государствами: Россия, Сербия, Болгария и Черногория. Ни одна из этих политических групп не соединяла, однако, в себе всех этнографических элементов, входящих в группу, даже в русской империи несоединимы были все русские, не говоря уже о других славянских государствах. Начнем с южных и юго-западных славян, к которым относятся сербы, болгаре, хорваты, хорутане и словинцы. Что касается Черногории, она включает в себя сербов и потому в дальнейшем будет подразумеваться под сербской группой. Все упомянутые группы организовались, согласно исторической традиции и особенностям языка и племенного состава, в две государственные единицы: сербскую и болгарскую. Не можем сказать с решительностью о том, как размежевались они по отношению к наболевшему месту границ в Македонии. Этот вопрос в последние 20-30 лет взаимной борьбы, подкупов и интриг между партиями патриархистов и экзархистов сделался яблоком раздора между сербами и болгарами и был причиной военного между ними столкновения, положившего конец злополучной балканской федерации. Во всяком случае, по нашему убеждению, болгарская организация подготовлена значительно прочней, чем сербская. Болгаре почти 50 лет озабочены собиранием своих соплеменников и прошли хорошую политическую школу, которая поможет им заложить твердые основы к построению государственной самобытности. Менее радужные надежды окрыляют нас по отношению к сербскому государству, в которое должны войти две государственные группы - Сербия и Черногория и, кроме того, не так спаянные между собой племенные единицы: сербы, хорваты, хорутане и словинцы. Здесь имеют значение некоторые особенности в государственном и политическом строе указанных групп, часть коих жила под влиянием византийских учреждений, другая же подвергалась итальянской культуре. Восточная часть со столицей Белградом находится в ведомстве греческой патриархии и следует православному обряду, к нему же примыкает и маленькая Черногория. Что же касается западной части Балканского полуострова, там под влиянием итальянской культуры и широкого католического преобладания, шедшего из Далмации, образовалось, в особенности в Боснии и Герцеговине и Славонии, тяготение к католическому обряду. Кроме того, в тех же провинциях заметна в больших размерах мусульманская пропаганда, которой подчинились многие из славянских владетельных родов. Не менее того на организацию сербо-хорватских племен должны оказать неблагоприятное влияние инородческие элементы в лице албанского народа. Таким образом, та большая славянская группа, которая должна образоваться рядом с Болгарией под именем Великой Сербии и в которой должно считаться около 11 миллионов населения, по нашему мнению, заключает в себе при всех внешних преимуществах много случайных и угрожающих условий, которые лишь с большим искусством и настойчивостью со стороны славянских государственных деятелей могут быть до некоторой степени устранены. Такова перспектива ликвидации славянского вопроса на Балканах, если не говорить о давних и далеко не порешенных счетах славян с греками. Переходим к группе северо-западных славян. Точкой отправления здесь должны быть чехи и моравословаки. Удастся ли им составить единую государственную организацию, или же получит преобладание историческая традиция, по которой Чехия и Великая Моравия составляли прежде особые государственные образования, это зависит от политического такта чехословацких деятелей. Принимая во внимание, что Чехия под австрийской властью прошла очень строгую школу и что в культурном отношении чехи стоят выше других славян, находясь постоянно в ревнивом состязании с немцами и не уступая им в образовании, можно предполагать, что чехословаки объединятся в одну политическую группу и составят самостоятельное государство. В процессе выработки государственной идеи среди этой племенной группы немаловажное значение должны иметь два обстоятельства: миссионерская деятельность в IX в. братьев Кирилла и Мефодия и мадьярский погром в начале X в., следствием которого было насильственное вторжение дикой орды в славянские области между Дунаем и Тиссой и окончательное уничтожение политической организации, созданной в IX в. велико-моравскими князьями. Если где следует ожидать оживления славянской идеи в будущем и если какой славянский народ в культурном отношении может стать впереди и наметить будущие стадии движения среди славянских народов, то эта честь в наших мечтах всегда приписывалась именно чехам. Остается польская группа, т.е. наиболее вдавшаяся на запад славянская ветвь и наиболее пострадавшая в прошедшем. Блестящая история польского племени, начавшаяся в X в., не спасла северо-западное славянство от иностранного порабощения. Уже со времени Карла В. часть этой ветви, именно славяне полабские, лужицкие, силезские захвачены были германцами, обращены в зависимое положение и с течением времени утратили свой язык, племенные особенности и смешались с германцами. На местах их прежнего обитания не осталось, за весьма незначительными исключениями, следов славянства, и в будущей организации, за ликвидацией Восточного вопроса, этим славянам не предстоит никакой роли. Иное дело славяне бывшего царства Польского с Варшавой и Краковом, разделенные в прошедшем столетии между тремя государствами: Россией, Германией и Австрией. Великая война дала им полную надежду на воссоединение разрозненных частей и на восстановление польского государства. При возрождении Польши складывались для нее весьма благоприятные обстоятельства: выход из четверного союза России, катастрофическое положение Германии и Австрии и, наконец, доминирующее значение в мировой политике Франции, которая не имела интереса сдерживать польских шовинистов, желавших не делать никаких уступок ослабленным войной державам, в свое время принявшим участие в разделе Польши. В настоящее время еще не все вопросы, относящиеся к восстановлению прав Польши, выяснены. Если территория старой Польши может быть легко определена и отошедшие к Пруссии, Австрии и России земли не возбуждают споров, то остается немало затруднений по отношению к распространению польского населения и колонизации польских земель, в особенности Познани и Силезии немецкими колонистами. Кроме того, поднимаются нелегко поддающиеся разрешению притязания на возвращение библиотек, архивов и произведений искусства. Глава 17 ЭПИЛОГ. ЛИКВИДАЦИЯ ВОСТОЧНОГО ВОПРОСА Как рассматривать задачу ликвидации Восточного вопроса? Если Восточный вопрос рассматривать как тему философскую, теоретическую, которая может быть разрешаема с точки зрения отвлеченного мышления, то, само собой разумеется, возможны различные приемы в практической обработке этой темы. Но мы всеми силами протестуем против такой постановки задачи о Восточном вопросе, которая вынесла эту тему из той природной среды, в которой она зародилась и выросла. Как в собственном смысле историческая тема, зарождение которой совпадает с новым порядком вещей, наступившим со времени завоевания османскими турками Константинополя и христианских народов Балканского полуострова, она и должна быть изучаема на основе исторической обстановки, в какой протекали новые политические и религиозные образования, происшедшие из мусульманского завоевания. Правда, сама подразумеваемая обстановка и эволюция народных движений под властью турок может вызвать немало затруднений, если мы захотим представить ее в надлежащем освещении и поставить в зависимость от нее самую ликвидацию Восточного вопроса. Если принять грубое по своей элементарной простоте мнение, что ликвидация Восточного вопроса должна состоять в восстановлении порядка вещей, нарушенного турецким завоеванием, то мы бы неизбежно пришли к нелепым заключениям и выводам. То, что было в половине XV в., не может быть восстановлено в жизни в XX в., почти через 500 л. после отправляться прежде всего из факта турецких завоеваний в XV в., но в то же время существенным и деятельным элементом в ликвидации становятся те государства, т.е. современные великие державы, которые принимали и принимают живое участие в политических судьбах Ближнего Востока. Еще ближе подойдем к делу, если скажем, что нынешняя великая европейская война, будучи по своим исходным началам войной из-за Восточного вопроса, поставив на карту всю громадной стоимости ставку, какая подразумевается под Восточным вопросом, выдвинула на переднее место главные партии в этом мировом состязании и соединила решение спорного вопроса вместе с успехом оружия членов четверного согласия, или четверного союза. Решение Восточного вопроса таким образом переходит на практическую почву и становится неизбежным и логическим заключением текущей войны, насколько она будет иметь своими последствиями полное освобождение христианских народов Европы от турецкого владычества. //Но на этом дело не м[огло] остановиться, так как затронуты теперь новые идеи. // Наша тема, будучи сведена к поставленной сейчас простой формуле, может показаться втиснутой в случайно найденные искусственные рамки. Всемирного значения политический вопрос не может, скажет читатель, быть игралищем случая и зависеть от жребия войны. 'Alloprosallos maxn petteyta ta antropina, т.е. жребий войны переходчив с одной стороны на другую, человеческое счастье переменчиво, говорил византийский мыслитель по случаю завоевания К-поля латинянами, подобное же соображение мыслимо для политического деятеля и писателя каждой партии, которая оказалась бы в проигрыше в небывалой по своему напряжению и великим жертвам европейской войне. Цель, которую преследуют враждующие стороны, заключается в нанесении противнику столь великого вреда и столь глубоких ран, чтобы он и подумать не мог о возмездии в течение многих поколений, пока восстановляются потрясенные силы и истощенные народные средства. Говорить о якобы случайном сочетании сил, организовавшихся для нынешней войны, может лишь тот, кто недостаточно вдумывался в законы, управляющие ходом истории. Если же читатель примет на себя труд поставить во взаимную связь приведенные выше факты, составляющие эволюцию Восточного вопроса, если народившаяся после франко-германской войны идея пангерманизма, угрожающая подчинить весь мир на службу германскому сверхчеловеку, не представляется ему случайным и легко переходящим явлением, то получившаяся к 1914 г. констелляция больших европейских государств, в которой с Россией идут Англия и Франция против Австро-Германии и Турции с Болгарией, также не должна являться делом случая и удачного сочетания тайно действовавших внутренних сил. //Даже то обстоятельство, что германцы выбили их из нашей исконной базы на Балканском полуострове и заставили болгар совершить всемирно-историческую Каинову измену, вопреки всему ходу дел в эволюции Восточного вопроса, даже и эта антиславянская подлая измена находит себе объяснение в сентиментальном характере русской ближневосточной политики, которая не оказалась на высоте положения, чтобы поставить к России освобожденную Болгарию в более близкие и основывающиеся на взаимных договорах отношения. // В русской литературе существует значительное число работ по занимающему нас предмету. Укажем для примера книгу проф. Уляницкого "Дарданеллы и Босфор", сочинение Горяинова "Босфор и Дарданеллы", Жигарева "Русская политика в Восточном вопросе". Во всех указанных сочинениях, как это было объяснено нами в журнале "Русская Будущность", при несомненных общих достоинствах и знакомстве с источниками господствует неуместное радение об интересах Европы, которыми совершенно поглощаются жизненные задачи России. В обсуждении нашего собственного и домашнего дела мы так облюбовали пользы Западной Европы, что дошли до оправдания международными актами права Турции укреплять Босфор и не пропускать через проливы русские суда. Мы могли бы это объяснять лишь тем, что наше политическое положение и слабое влияние на дела Ближнего Востока с половины прошлого века отразилось и на научных построениях и литературных произведениях. Германские цели войны выясняются из рассмотрения планов кайзера на В. Разбор брошюр и сочинений Фридриха Науманна и Рорбаха (В. Е., январь, с. 358-359) приводит к заключению, что политическая пресса, инспирируемая правительством императора Вильгельма, весьма подробно и глубоко поставила изучение интересов Германии на Ближнем Востоке; возникла известная теория о Mittel-Europa, которая, по мысли германских ученых, должна находиться под политическим и экономическим влиянием Германской империи. Если, говорит Рорбах (Woher kam der Krieg. Wohin fдhrt er - Откуда идет война. Куда она движется), Босфор и Дарданеллы попадут в русские руки, то нам нельзя будет доставить с Востока сырье и съестные припасы... Если Россия будет сидеть в Константинополе, то пойдет прахом наша мечта о мировой политике. С этой точки зрения война началась уже в 1876 г. Профессор Милюков заканчивает свою статью (янв., с. 380) следующими словами: "Никогда борьба за Константинополь и проливы не стояла в такой очевидной связи с мировыми стремлениями Германии, затрагивающими так глубоко интересы наших союзников. Судьба этой войны решалась на Востоке не только для нас, но и для них". С точки зрения целей настоящей войны очень привлекательной и популярной представляется идея освобождения христианских народностей от турецкой власти. К сожалению, эта прекрасная мысль совершенно чужда нынешнему самосознанию русского народа. Фактически даже трудно в настоящее время дать содержание этой мысли после того, что война нанесла поражение освободительным идеалам в самом корне, так как смела с карты Европы целые народности и государства славянского племени (сербы, черногорцы) и разорила Польшу. Зависть богов у древних греческих трагиков часто подвергала посмеянию самые возвышенные идеи и наказывала жестокими ударами героя, слишком много на себя взявшего; в наше время славянская освободительная идея до такой степени перестала выражать содержание переживаемых событий, что хочется бросить в лицо русскому солдату известный библейский возглас: Каин, где брат твой Авель? Весьма близкую связь с идеей освобождения христианских народов от турецкой власти имеет принцип изгнания турок из Европы, который так же стар, как стара история Восточного или турецкого вопроса. Нет сомнения, что едва ли можно с точки зрения политической и культурной отстаивать господство турок в Европе; лишь с точки зрения германской Weltpolitik Турция оказывается необходимым рычагом, имеющим служить к поддержанию могущества Германии на В[остоке]. Рассматривая же историю Турции в ней самой, и в особенности принимая в соображение то всеобщее наблюдение, что турки, несмотря на проекты реформ (танзимат), на конституционный якобы строй, все же остались чужды европейской цивилизации и не могли войти в общение с подвластными им народами, которых угнетают и права коих попирают на каждом шагу, необходимо признать, что господству турок в Европе нужно положить конец и что в этом была бы самая благородная задача нынешней освободительной войны. Все эти мысли, изложенные нами как корректив к обычным и господствующим в нынешнее время лозунгам товарищей, могут служить показателем того, как испытанный нами политический переворот изменил психологию и настроения русского общества и как господствующие ныне идеи и построения идут вразрез с традицией и с вековечными стремлениями русского народа. При том ходе дела, какой предопределен на ближайшее время нынешними правительственными течениями, нельзя мечтать о перемене умонастроения и о возвращении на тот путь, который оставлен нами вследствие происшедшего политического переворота. Мы пережили такой перелом, вследствие которого у большинства отшибло память о недавних планах и стремлениях; мы взяли под подозрение и опорочили те идеалы, которыми жили наши отцы и деды, только по тому соображению, что то были идеалы "старого режима". Мы хотим забыть все прошлое и уничтожить память даже о том, что составляет красочную и наиболее трогательную сторону нашей истории, спешим оторваться от истории и обратиться в "иванов-непомнящих", упустив из виду, что в XX в. нельзя начинать вновь строить жизнь, что и без того славянство несет на себе жестокое наказание за позднее сравнительно выступление на историческое поприще, когда его соседи уже шагнули далеко вперед. К сожалению, слова наши в настоящее время не могут быть услышаны теми, кого они главным образом касаются. Нужно ждать, пока пройдет опьянение, пока руководящие партии поймут, что без содействия всех народных сил и без указаний интеллигенции нельзя строить жизнь на новых началах, иначе это будет движение назад, грозящее большими несчастиями. Может быть, для "товарищей" не будет в этом потери, и мы должны думать о русских государственных интересах. Но по-видимому, этот урок поучителен для весьма ограниченного числа русских людей, большинство же остается в угаре от легкой победы и питается надеждами на достижение счастия в ближайшем будущем. Ожидает нас, однако, роковой исход. Мы теряем все, что добыто усилиями предыдущих поколений, переходим в разряд второстепенного, если не ниже, государства, при нужде мы будем подвергнуты унизительной политической и в особенности экономической опеке на многие годы. Нас вскорости ожидает пробуждение от опьянения. Но это будет ужасный по своей реальности момент. * * * Уже не подымается рука, чтобы передать бумаге то, что совершается на фронте. Чтобы, однако, происходящие на фронте события не могли впоследствии и мне самому казаться выдуманными и клеветническими на "православное русское воинство", привожу здесь характеристику положения дел, взятую из газеты "Вечерняя звезда" за 8 февр. 1918 г. Последние известия с театра военных действий до некоторой степени подтверждают выраженную выше мысль. Движения вперед нет, а между тем то, что произошло в Петрограде с 3-го на 4-е число июля, свидетельствует о громадной дозе разрушительных элементов, которые препятствуют строительной работе в самом ее зародыше. Последующие известия - и уже с театра военных действий - говорят об отходе или о бегстве целых полков и дивизий перед неприятелем, который без труда занимает место беглецов и утверждается на тех позициях, что целый год мы отстаивали с большим напряжением и потерями. Бесповоротная разруха, которую не может искупить ряд единичных подвигов и самопожертвования. Присутствуя при событиях, которые совершенно изменяют мировое положение России и которые ведут это обширное государство к расчленению и забвению его прежней исторической миссии, мы приходим к печальному заключению, что в будущем ей не по силам и та задача, которая составляет предмет нашего изложения. Раз это так, и наша работа теряет свой интерес. В дальнейшей эволюции Восточный вопрос не может входить в географические рамки России и не будет развиваться в зависимости от политической ее силы. Россия - это государство скорей восточное, чем европейское. Недаром с ее именем связано наследство Византии. Главная часть ее населения несомненно принадлежит к культурам, чуждым европеизма. Продолжительный период царствования Романовых достиг внешнего расширения империи при помощи военной организации имперской армии, но не умел ничего сделать для скрепления связи между отдельными народами и племенами, населяющими Россию. Окраины не вошли в сплав с ядром, напротив, в особенности с XIX в., относились к центральному правительству недоверчиво и без расположения. В официальной России постепенно утратил смысл термин "отечество". Любовь к родине и благо отечества - понятия, которые в состоянии поднять народ на великие подвиги, в наше время совершенно лишились своего аромата и обратились в пустой звук. Как это произошло, нелегко формулировать в настоящее время, когда происходит смена всех верований и понятий. Ясно одно, что ни в школе, ни в жизни мы не приготовляем людей, которые бы отличались положительными, благорасположенными к наблюдаемым порядкам взглядами. Несчастия начались со школы, в которую б[ыла] введена политика, а не учение, и перешло в жизнь, откуда постепенно уходили идеальные понятия о праве, неподкупности, твердости собственности и т. п. Виновниками падения школьных воспитательных принципов нужно считать графа Толстого и его сподвижника Георгиевского, а правительство Александра III наиболее виновно в расшатывании понятий о праве и законности, коими крепнут человеческие общежития. Накануне сентября 1917 г. положение дел приобретает особенно угрожающий характер. Не только нет армии, нет людей. Государство содержит больше 10 миллионов вооруженных людей, а между тем от России оторвано уже больше 20 губерний, и германо-австрийская армия вполне овладела исконными русскими областями в направлении от Риги к Пскову и от австрийской границы к Подолии. Но взгляните на российское воинство по большим городам в тылу. Это разнузданная толпа, потерявшая облик воина: с утра до вечера солдаты шляются по улицам города, распоясанные и с голой грудью, говорят громко, пересыпая речь гнусными ругательствами. На площадях, на кладбищах, не стесняясь, проходящим (а это иностранцы) составляют партии для карточной игры, а по ночам производят дебоши и нападения на беззащитных жителей на окраинах города. Безобразные и беспримерные события на фронте, как бегство от Тернополя, измена и предательство на северном фронте при оставлении укреплений Риги, зверские нападения на начальников, которых действия неугодны разнузданной толпе, вместе с тем сознательное и злостное потворство страстям толпы уличной прессы //(ст. Серебрякова против Корнилова)// - все эти явления вскрывают глубокую неизлечимую язву в государственном и народном организме и лишают надежды на скорое оздоровление омертвелых частей его. Раньше еще можно было надеяться на усилия "главноуговаривающего", как справедливо была охарактеризована политика Керенского. Предстоящие к разрешению церковно-канонические и административные задачи по своей громадной государственной важности не уступают политическим, какие составят преимущественную заботу государственной власти, имеющей действовать по вступлении в обладание новыми территориями через свои военные органы. Здесь можно предусматривать события и взаимные отношения лишь в самых общих чертах. Когда бесконтрольно владычествует бог войны, мало места для предварительно составленных теоретических построений. Можно лишь выразить пожелание, чтобы даны были общие руководящие указания отдельным военным начальникам насчет основных воззрений и настроений правительства, чтобы не повторялись прискорбные явления, имевшие место в Галиции, и те, что наблюдались лично нами в Трапезунте. Творческая, созидательная деятельность должна начаться немедленно после войны. Она потребует приложения громадных средств, как духовных, так и материальных. Есть все основания опасаться, что у нас недостанет ни капиталов, ни смелых промышленников и технически образованных людей, которые бы посвятили себя строительству во вновь присоединенной области. Между тем то, что переходит к нам по Черноморскому побережью, составляет мифическую Колхиду, и мы сами уподобляемся аргонавтам, плывущим для завладения Золотым руном. От настоящего поколения, на глазах которого происходят новые политические образования, требуется точное понимание происходящих перемен и способность отнестись к ним как к явлениям желанным, о которых давно уже мечтали наиболее глубокие русские мыслители и патриоты. Мы приглашаем русских людей к дружной работе, к сознательному отношению к выпадающим на нас обязанностям. Нужно тщательно вдуматься во все подробности, обсудить каждый предпринимаемый для новой области административный акт, помня, что здесь мы имеем дело с населением, пропитанным притязаниями, коренящимися в старых культурных преданиях, с населением, которое имеет все основания ожидать, что эра освобождения от турецкой власти есть вместе с тем возрождение к новой и лучшей жизни. Как, однако, соблюсти равновесие, не впасть в излишнее попустительство и не оправдать на себе вновь крылатое изречение, характеризующее эпоху римского завоевания Греции, Graecia capta ferum victorem coepit (Покоренная Греция покорила дикого победителя [Гораций. Послания. II, 1, 156].) - это должно быть обдумано заранее, а не предоставлено усмотрению гражданских или военных чинов, которым на долю выпадет полагать основания для последующих сношений и вносить в жизнь процедуры. Оставляя в стороне множество специальных вопросов, которые, как следует надеяться, будут своевременно приняты во внимание и надлежащим образом разработаны, мы бы желали в заключение остановиться вниманием на исключительной важности для Константинополя и вообще Ближнего Востока культурных и воспитательных насаждений. Важность этого вопроса в государственном отношении поймет всякий, кто бывал на Востоке и видел, каким почетом пользуются в глазах мусульманина всяческие "франкские" культурные учреждения: школы, приюты, благотворительные общества. Восточный человек за нами не признает тех заслуг, что за "франком", мы в его глазах сильны только оружием, и в самом деле, мы не имели достаточно времени и средств, чтобы реагировать против подобного взгляда. Легко понять, что серьезной задачей мудрого правительства будет широкая организация культурных, и в частности образовательных, учреждений. В этом нуждаются как патриархия, так и гражданское общество. Во всех отношениях желательно предоставить константинопольскому населению средства не искать образования ни в Афинах, ни за границей. Церковь нуждается в реорганизации Халкинской школы, о чем уже давно велась переписка с Императорским посольством и с Синодом, и в устройстве средней школы для образования приходского духовенства. Не так нуждается в новых школах гражданское общество, так как Эллинская мужская и женская гимназии и множество частных учебных заведений удовлетворяют потребностям общества. Но для Константинополя потребуется высшая школа, и нам необходимо выступить с определенным планом в этом отношении. Особенную и, может быть, нигде, кроме Рима, не представляющую такого глубокого значения государственно-политическую задачу имеет в Константинополе археология вместе с охраной древних памятников. На этой почве важно установить определенный план заблаговременно, ибо константинопольские памятники не менее возбуждают ревнивой зависти в Европе, чем политическое и торговое значение Константинополя. Следует выступить с определенной организацией охраны и поддержания памятников в Царьграде, поставив их под авторитетную защиту и привлекши государственные и частные средства к их изучению и поддержанию. Этим вопросом немедленно должны озаботиться русские ученые, археологические учреждения. Авторитетный почин ожидается от Академии наук. Переходя от общих соображений к конкретным фактам, мы встретимся с массой вопросов политического, церковного и административного характера, с одной стороны, торгового, промышленного и просветительного - с другой, которые обязательно должны быть предметом самого серьезного внимания на Ближнем Востоке, так долго приостановленном в развитии. Само собой разумеется, не все подобные вопросы могут быть одновременно осуществлены, для большинства потребуются подготовка, творческая деятельность и материальные средства. Но есть такие задачи, которые не могут ждать разрешения, есть вопросы, имеющие составить злобу дня со времени первых наших столкновений с реальной действительностью на Ближнем Востоке. И первые и последние наши шаги на православном Востоке должны быть в соответствии с тем положением, которое возлагает на нас общепризнанное за Россией главенство в православном мире. Весь наш будущий успех среди православных народов зависит от того, как нам посчастливится установить свои отношения к Константинопольскому патриарху как политическому и церковному главе - не будем говорить, вселенской Церкви, которая составляет фикцию, а скажем, эллинской нации, что будет ближе к существу дела. Сношения с патриархом есть первый и самый главный вопрос, предлежащий к разрешению для тех военных и гражданских чинов, которым придется вступить в К-поль с передовыми отрядами. Независимо от особенных отношений, которые характеризовали наши издавние исторические связи с Константинополем, религиозная идея в политике и в настоящее время играет большую роль. Весь продолжительный период порабощения православной Церкви на Востоке мусульманскому господству не мог не сопровождаться многими неблагоприятными влияниями, которые должны были отразиться на внешнем и внутреннем складе церковных дел. Но самая существенная черта, которая именно в ближайшее время должна выступить во всей своей силе, это - политическое и правовое соединение главы мусульманского государства с представителем православной Церкви, состоявшееся при занятии Константинополя Магометом II. То обстоятельство, что архиепископ Константинополя, приняв на себя политическое представительство православного населения, вошел в обязательства перед завоевателем за подчиненный ему, как князю, православный народ и дал ручательство за его подчинение и послушание, имело характер не одностороннего обязательства, а было обоюдным. Оттоманское правительство поступилось в пользу патриарха значительными правами, составляющими принадлежность верховной власти, которыми как неотъемлемыми преимуществами (так наз. прономии) и до сих пор пользуется патриархия. Вследствие этого исторический ход вещей, постепенно сокращавший пределы Оттоманской империи, неминуемо захватывает и патриархат; именно, все, что освободительным движением отвоевывалось в пользу христианских народов, - все это служило к умалению пределов Турции и вместе с тем сопровождалось сокращением власти и церковного авторитета патриархата. Выделение Греции, Румынии, Сербии и некоторых островов в самостоятельные или автономные государства шло рядом с организацией в них и церковной автокефальности (с независимым церковным управлением). Последняя союзническая война на Балканском полуострове, вследствие которой почти все европейские области отошли к союзникам - грекам, сербам или болгарам, была вместе с тем крахом и для патриархата, так как он лишился большей части своих европейских митрополий и зависящих от них епархий. Словом, внешняя и внутренняя связь Константинопольской патриархии с Оттоманской империей приносит свои тяжкие последствия в настоящее время и ставит перед нынешними представителями церковной власти в патриархате ряд проблем глубокого исторического значения. "Вселенский" патриархат в настоящее время частию вследствие распадения оттоманской власти на Балканах, частию по причине оживления национальных тенденций и стремления к организации самостоятельных Церквей ограничен в Европе небольшой полосой. На этом пространстве числится не более 6 епархий - вот все, что остается из владений патриархата в Европе. Скажем кстати, что кроме исторически сложившихся условий, кроме распада Турции патриархат несет ответственность за падение его духовного авторитета и потому, что померк блеск его духовного ореола и что, пользуясь его настроениями, католическая и протестантская пропаганда "расхитила и распудила" вверенную ему Богом паству. И независимо от нынешних исключительных событий, оставляя в стороне те потери, которые испытал патриархат по случаю ослабления Турции, неумолимый ход вещей, хорошо понятный для всякого беспристрастного наблюдателя внутренних явлений в жизни Константинопольской Церкви, неизбежно вел к тому, что его исконное достояние постепенно должно отходить или к автокефальным Церквам, или к миссионерским учреждениям инославных Церквей. Сокращение Вселенского патриархата до скромных пределов Александрийской и Иерусалимской патриархии казалось делом нескольких десятилетий даже и в том случае, если бы "естественный и исконный защитник Константинопольской патриархии", турецкий султан, продолжал пользоваться всеми своими владениями в Европе и в Азии и если бы над ним не висел дамоклов меч в виде союзных флотов. Ныне перед патриархатом открывается почти такая же проблема, какая была разрешена в 1453 г. соглашением с завоевателем. Центр тяжести "великой Христовой Церкви" перенесен вполне на Восток, ибо теперь вся полнота митрополий и епископий патриархата сосредоточена в Малой Азии, вся политическая организация патриархата и уделенная ему доля гражданской власти над христианским населением переносятся теперь на малоазиатские епархии. Все, что нужно охранять патриархату как "эллинскому" по преимуществу учреждению, идущему на помочах афинского синода и политических этерий, осталось только на Востоке. Глубокой важности вопрос, который предстоит ныне перед православной церковной властью в Константинополе, заключается в том, как она поступит и на какую сторону станет, когда в самом Константинополе мусульманская власть уступит место христианской. Сущность затруднений состоит в том, что на очереди поставлен столько же личный вопрос для нынешнего патриархата и его синода, сколько исключительной важности политический и национально-церковный вопрос. Найдутся ли среди константинопольского клира такие, которые бы подошли к решению его с точки зрения интересов Вселенской Церкви, искренно и благодушно признав старые ошибки и односторонние увлечения, это покажет ближайшее будущее. Мы должны предполагать, что в патриархии приближение союзников к Царьграду производит такое же мучительное беспокойство, как и в турецком правительстве. Оставаясь на почве действующего права, патриарх и синод должны идти вместе с правительством: собирается уходить оно в Азию, вместе с ним идут министры, чиновники и все его слуги. Кроме сознания обязательности присяги и нравственного долга к тому же должны побуждать патриархию и интересы той паствы, которая остается в Азии под властью султана. Нет никакого сомнения, что в этом же смысле будут советы и подстрекательства со стороны афинского правительства. А Константинополь? А титул Вселенского патриарха, так тесно слившийся с Константинополем, Новым Римом? А все политические притязания "эллинизма", которым патриархия служит внешним выражением? Но если бы мистический покров, окружающий православный Константинополь в сознании всех эллинов и славян, если бы неразрывная связь, установленная историей, вошедшая в плоть и кровь православного христианства и цепкими узами привязавшая патриархию к Царьграду, если бы все это оказалось сильней политических соображений и внушений, имеющих исходить из Афин, и повлияло на представителя Константинопольской Церкви в том направлении, что он, жертвуя своим положением, предпочел бы остаться в Константинополе и подчиниться всем проистекающим отсюда последствиям? Какие бы это могло вызвать изменения? Нет сомнения, что нынешнему, умудренному опытом и сединами патриарху предстоит к разрешению не меньшей важности вопрос, чем тот, который выпал на долю его предшественника, установившего тот режим, который теперь так спутывает патриархат. Весьма вероятно, что в его синоде не будет единогласия; очень может случиться, что произойдет разделение голосов и будет против него такое большинство, которое принудит его поступить не по собственному убеждению. По обычаям патриархата, неугодный большинству патриарх или подает в отставку, или постановлением большинства лишается власти. Все может случиться. Трудно учесть угрожающие патриархату опасности. Не подлежит сомнению, однако, что переход Константинополя под власть христиан не даст патриарху оснований вступать с ними в сношения, пока он остается турецкоподданным и политическим представителем мусульманского правительства и пока все интересы его духовной паствы в азиатских провинциях зависят от исполнения им присяги и обязательств относительно султана. Таковы затруднения, предстоящие перед патриархатом, разрешение которых в ту или другую сторону должно повлиять на организацию взаимных отношений между Святейшим правительствующим Синодом и Константинопольским патриархом. Нет сомнения, что патриархат будет нуждаться в благожелательном содействии русского правительства, чтобы без больших потрясений перенести угрожающий ему кризис, и в этом содействии ему не должно быть отказано. Напротив, по всем данным, характеризующим настроения наших высших духовных и светских сфер, можно надеяться, что Константинопольский патриарх найдет всю готовность в русском правительстве пойти навстречу его желаниям и нуждам, вызываемым интересами православной Церкви. Едва ли читатель имел бы основания думать, что здесь уместно входить в подробное рассмотрение нужд и потребностей Константинопольской Церкви, а равно указывать те стороны российской церковной жизни, которые могли бы много усовершенствоваться от непосредственных сношений с патриархатом. Все это очень важные и вместе весьма деликатные вопросы, которым нужно предоставить выступить и развиваться в спокойной и благоприятной обстановке мирного времени. Что может быть здесь обозначено, это принятие мер к возвышению патриархата и к предоставлению ему материальных средств, необходимых для поднятия образовательного уровня клира и сельского духовенства. В ряду в высшей степени желательных перемен, какие могут находиться в ближайшей связи с установлением непосредственных отношений с патриархатом, находится вопрос об русских насельниках Афона, число которых к началу великой европейской войны доходило до 5000, равно как об русских поклонниках в Иерусалиме. Так как наши интересы в Палестине хорошо оберегаются могущественным по материальным средствам и по влиянию православным палестинским обществом, то можем оставить их в стороне. Однородные же с ними наши интересы на Св. горе не только не оберегаются, но как будто забываются и, во всяком случае, основательно игнорируются. Чтобы составить хотя приблизительное понятие о значении русского элемента на Афоне, достаточно указать на то, что иностранцы, хорошо учитывающие наши успехи и промахи, называют Афонскую гору "русским Гибралтаром". Но этот Гибралтар в настоящее время сдан нами без борьбы, на нем находится иноземная военная сила и 5-тысячное русское население. С. гора подвергается оскорблениям, издевательству и всяческим притеснениям со стороны "бравого" капитана греческого гарнизона, расположенного на Афоне. Создавшийся после занятия греками Солуни и Афонского полуострова порядок на Св. горе противоречит всем доселе господствовавшим здесь обычаям и порядкам и заставляет очень призадуматься над этим вопросом: ко благу или ко вреду для Афона произошел переворот, передавший здесь власть грекам? Во всяком случае, следует жалеть, что в свое время мы не настояли на твердых гарантиях в пользу русских насельников Афона и не потребовали от греческого правительства обязательств, что оно не будет злоупотреблять своей "временной" оккупацией Св. горы. Случилось, однако, так, что наш "Гибралтар" оказался не в состоянии защитить себя и сдался неприятелю без всякого сопротивления. Приходит на память "сказание" о другом русском сооружении, о монастыре при подошве Балкан, в память боев на Шипке. По поводу солидных сооружений, воздвигаемых там русскими рабочими, ходила в свое время молва, что мы строим там "крепость", чтобы командовать одной рукой в сторону Болгарии, другой - в сторону Турции. И многие верили этой молве и высказывали опасения. А на деле оказалось, что "шипкинские" сооружения остаются неиспользованными и что в обширных помещениях, предназначенных или для миссионерских, или для культурных целей, сдаются теперь квартиры на летние месяцы для членов нашей миссии в Софии. Так действительность мало соответствует реальности. Посмотрим же на положение наших соотечественников на Афоне. Политическое и церковно-административное положение русских на Афоне возбуждает интерес во многих отношениях и заслуживает особенного внимания. Афон представляет собой монашеское государство; под турецкой властью он пользовался особенными преимуществами, как и все греческие церковные учреждения. Но его изолированное положение создало ему широкую автономию. Он мало считается с административной властью патриархата и решает свои дела посредством выборных из среды афонских монастырей, которые заседают в Карее. Не раз случалось, что патриарх посылал своих делегатов из Константинополя, членов патриаршего синода, для решения некоторых дел, которые по жалобам доходили до патриаршего суда. Но его уполномоченные, "эксархи" по греческой церковной терминологии, находили ворота монастыря, куда им надлежало войти, запертыми и нередко должны были возвращаться с Афона ни с чем. И что весьма любопытно, патриархия лишена средств воздействия на Афон, она не может или не хочет прибегнуть к мерам наказания, какие усвоены ей церковными канонами. Монашеская афонская община имеет прочную организацию, коренящуюся в порядках и обычаях весьма отдаленных времен и опирающуюся на царские грамоты и специальные монастырские уставы. В этой организации, оберегающей не только церковную, но политическую и административную сторону жизни, сохранились любопытные пережитки средневековья и частию обычаи феодальной эпохи. Борьба за сохранение своих привилегий скрепила монастыри, из коих каждый имеет полную автономию на своей территории как по отношению к братии своего собственного монастыря, так и других монашеских общин, поселившихся на его территории (вассалы). Монастырь участвует в политической деятельности Афонской горы посредством своего делегата, посылаемого в Карею и заседающего в "протате", как называется собрание делегатов монастырей. В настоящее время количество автономных, скажем даже суверенных, монастырей доходит до 20, в числе их 17 греческих, 2 славянских и 1 русский. Уже отсюда читатель легко поймет, как слабо представлен в политической организации представительства русский элемент, составляющий, однако, половину всего монашеского населения, и как трудно русским учреждениям находить на Афоне свободное поприще для своей деятельности. Русские организации выражены в настоящем в 1 монастыре, в 2 скитах и приблизительно в 70 кельях, из коих некоторые имеют до сотни братии. Кроме того, живет несколько сот или в одиночку, или небольшими группами, по два или по три монаха (старец и с ним один или два ученика). До последнего времени приток русских на Афоне все увеличивался и приводил в смущение господствующие монастыри. Вновь прибывавшие или входили в существующие уже организации, или, если были со средствами, основывали свой монастырский поселок. Вот здесь и начиналась процедура хлопот об уступке в аренду участка земли для новой колонии. Вся земля на Афоне принадлежит 20 монастырям, и, следовательно, от воли одного из этих монастырей зависит, принять или не принять нового арендатора небольшого участка с постройкой или без таковой. Так как в большинстве случаев, с прошедшего столетия по крайней мере, такими искателями были наши соотечественники, то весьма становится понятным то обстоятельство, что условия найма-аренды год от года становились более тяжелыми и обусловливались всяческими затруднениями, старательно придумываемыми. Форма и условия аренды выражаются в письменном акте, называемом омология, которая обыкновенно имеет долгосрочный характер и заключается на три лица. По смерти одного из них необходимо поставить новое лицо, затем вновь заменять выбывшего другим по соглашению с хозяином-монастырем. Если отношения нанимателя к хозяину устанавливаются удовлетворительно, то возобновление омологии не встречает препятствий. В противном же случае начинаются судебная волокита, жалобы в протат на непомерное поднятие аренды и проч. Почти всегда, однако, спор с монастырем кончается не в пользу арендатора, потому что судьи - греки, хорошо оберегающие свои хозяйские на Афоне интересы. Тем не менее тяготение к Афону в крестьянской среде большое. Еще бы. Серый мужик при уменье и сноровке на Афоне может основать келью, т.е. купить или арендовать участок, собрать несколько послушников, заручиться в России "благодетелями" и, еще лучше, адресами добрых людей в городах и селах и разыгрывать роль старца, к которому подходят с поклоном и имя которого провозглашается в ектениях и молениях. В более или менее удовлетворительно обставленной с точки зрения церковной утвари кельи, считающей от 50 до 80 братии, положение старца, вчерашнего деревенского жителя, поистине завидное. И нужно признаться, он несет почет и принимает поклоны с достоинством, как будто с детства готовился к почету. В большом нашем монастыре (св. Пантелеймона), называемом Русик, живет до 800, в двух скитах, Андреевском и Ильинском, столько же, т.е. в первом около 600, во втором до 300. Вся остальная масса соотечественников живет кельями и каливами и считает до сотни старцев. Печальная сторона положения русских насельников Афона заключается в том, что они не имеют средств защищаться против эксплуатации господствующих монастырей. Произошло это оттого, что движение на Афоне никем не поощряется, не вызывается ни административными, ни политическими целями, напротив, духовная и светская власть употребляет всякие средства, чтобы приостановить это движение, как наносящее ущерб интересам России. До сих пор, однако, не заметно, чтобы афонское дело стало важной заботой правительства, чтобы приняты были меры к легализации положения наших соотечественников на Афоне. Как замечено выше, русские на Афоне вне закона, они отстали от своего отечества и не пристали к закону, действующему на Афоне. Может быть, легализовать их положение было трудно при турецком господстве, но настоящий момент представлял бы все основания войти в рассмотрение положения русского элемента на Афоне и создать для него прочные гарантии. Были слухи, что на Лондонской конференции, назначенной для ликвидации дел, возбужденных союзнической войной с Турцией, рассматривался и афонский вопрос. Но практически конференция не достигла каких-либо осязательных и обязательных постановлений, и судьба наших соотечественников осталась в том же неопределенном и не обеспеченном против греков положении. Нельзя закрывать глаза на ненормальное положение, создавшееся на Афоне. Конечно, следует оказать помощь русским монахам и найти средства сделать их участниками афонской политии, т.е. ввести их как составной элемент в политический организм монашеской республики. Большая ошибка была допущена в то время, когда ставился афонский вопрос на очередь, в том, что вздумали применять к устройству Афона конституционные порядки новых государств. Этим подняли на дыбы эллинские церковные круги и опорочили самую мысль о проведении реформ на Афоне. Реформы необходимы в смысле перенесения части политических прав на бесправное население, составляющее целую половину живущих на Афоне. Реформы оправдываются и порядками при св. Афанасии и типиком I Цимисхия и грамотами Алексея Комнина. Только намеренно игнорируя древний порядок на Афоне, можно позволять себе насмешки над домогательством русских улучшить их положение. Но для наших соотечественников в свою очередь становится обязательным соображаться с теми требованиями, какие предъявляются к ним и местной церковной и гражданской властью. Против них приводится целый ряд упреков, в большинстве основательных. Справедливо укоряют русских за бродяжничество, за постоянные переезды из Афона в Солунь и Царьград, за излишнее стяжательство, за постройку обширных хором, увеличение без нужды числа братии в кельях, зазорную жизнь некоторых старцев и отдельно живущих каливигов. Конечно, прежде всего нужно ввести в надлежащее русло колонизацию Афона русскими и поставить наших соотечественников в определенные отношения к церковной и светской власти на Афоне. Самый главный недостаток в организации русского монашества на Афоне - это отсутствие местной административной и церковной власти, которая бы могла наблюдать за жизнью различных монашеских общин, из коих каждая имеет внутреннее автономное управление. Организация этих общин (кельи, каливы и проч.), отношения старца к подчиненной ему братии и обратно, способы управления хозяйством, право принятия новых членов и исключения из числа братии негодных - все это нуждается в регламентации. Хотя несколько лет назад возникло на Афоне стремление объединить все отдельные общины в "Братстве", но в основание этой новой организации положены начала, далеко не могущие внушать сочувствия, поэтому братство не развивается и мало приносит пользы. Если с течением времени удастся устранить недостатки в организации внутренней жизни русской семьи на Афоне, то, конечно, выступит во всей обязательной силе необходимость пересмотра местных обычаев и временных положений, на которых зиждется взаимоотношение между владеющими монастырями и подчиненными им скитами, кельями и каливами. Уже принципиальный характер этих отношений - сюзеренность, с одной стороны, и вассальные обязательства - с другой, долгосрочная аренда на три лица и т. п. - достаточно свидетельствует, что здесь имеешь дело не с каноническими правилами, а с остатками средневековья, с которыми можно легко расстаться. В заключение не могу не выразить крайнего сожаления, что для выполнения последней главы я лишен был возможности лично побывать в славянских землях, населения коих достигли наконец освобождения от чужеземной власти. Каждая глава оконченной мной ныне работы была плодом внушений, истекавших из сознания тяжкой доли, выпавшей славянам. Сколько в исторической судьбе их нужно приписывать роковой случайности и сколько объяснять низменными особенностями или характером воспитания передовых классов, это вопрос далеко не праздный, который глубоко затрагивает славянскую психологию вообще. Судить о системе хозяйственного устроения вновь образовавшихся политических групп на Балканах можно не по отзывам посторонних лиц, а по личным наблюдениям. Читатель поймет всю мою трудность, если я скажу, что после ликвидации великой войны я не имел случая получить с мест никаких сведений. 12 июня 1923 г. Комментарии Источники и литература (приведенные Ф. И. Успенским) * Текст приводится по изданию: Успенский Ф. И. История Византийской империи: Отдел VI. Комнины; Отдел VII. Расчленение империи; Отдел VIII. Ласкари и Палеологи. Восточный вопрос. - М.: "Мысль", 1997. 1 Главные пособия: Delarс. Les Normands en Italie depuis les premiиres invasion jusqu'а l'avиnement de S. Grйgoire VII. Paris, 1883; Heinemann. Geschichte der Normannen in Unteritalien und Sicilien. Leipzig, 1894; Chalandon. Essai sur le rиgne d'Alexis I Comnиne. Paris, 1900; Schlumberger. L'йpopйe Byzantine. Paris, 1905. 2 Sata. Mesaionike bibliotnkn. IV. R. 137-138. 3 Cedrenill. R. 516-517. 4 Подробности у Heinemann. S. 84. Anm. 12. 5 Schlumberger. L'йpopйe. III. P. 255-256. 6 Маниак переправился сюда с остатками войска: "kaii ploiois embibasas tas dynameis peraioutai en Boylgaria". Любопытно это обозначение Албании (Cedreni II P. 548). 7 Обработка истории Роберта и Ричарда: Heinemann. Gesch. der Normannen. S. 112. Anm. 16, 17; Schlumberger. L'йpopйe. III. P. 624, 632 squ.; Gay. L'Italie mйridionale. P. 503. 8 Gay. С. 481. 9 Gay. L'Italie mйridionale. P. 518; Heinemann. Geschichte der Normannen. S. 182-183; Hefele-Leclercq. IV. 1189. 10 Главное пособие - ранее упоминавшаяся работа: Schlumberger. L'йpopйe. III. 11 Cedreni II. P. 494. 12 Барон Розен. Василий Болгаробойца. Прим. 430. 13 Этот прекрасный сборник военных, политических и нравственных правил издан по кодексу Московской синодальной библиотеки 285 академиком Васильевским в статье "Советы и рассказы византийского боярина XI в." и в Записках Историко-филол. факультета Петерб. университета. Ч. 33. Под заглавием Cecaumeni Strategicon. Многие статьи сборника прямо просятся в историю, как и приводимый текст. 14 Schьllе. Der Aufstand des Leon Tornikios im Jahre 1047. Plauen, 1896; Schlumberger. L'йpopйe. III. P. 500. 15 Chalandon. Essai sur le rиgne d'Alexis I-er Comnиne. Paris, 1900. P. 22; Скабаланович. Византийское государство и Церковь. С. 80-81. 16 Cedreni II. P. 641. 17 Sata. Mesaionike Bibliotnkn. IV. P. 235-236. 18 Безобразов. Журнал M. H. Проcв. Сентябрь. 1889. 19 Подробно останавливаются на этом: Gfrцrer. III. S. 636-640; Скабаланович. С. 89-90. 20 Pellos. Р. 254-256 (Sata. Meaion. Bibl IV). 21 Cedrenill. P. 651. 22 По многим соображениям, однако, действительность этого обязательства может быть оспариваема (см. Gfrцrer. III, S. 674-675; Скабаланович. С. 96-97). 23 Kaisara de ton aytoy adelpon Ioannnn proxeiraisamenos koinonon boyleymaton mystnriodon kai sxemmaton etitetoy [пожаловав своего брата, Иоанна, кесарем, он посвятил его в свои тайные намерения и замыслы] (Cedreni II. P. 659). 24 Pellos. R. 272, 273. 25 Pellos. R. IV. R. 285. 26 Annae Comnenae. Alexias. III. С. 7 (P. 160-161). Русский перев.: Визант. историки. СПб., 1859. С. 153. 27 Chalandon. Essai sur le rиgne d'Alexis Comnиne. P. 30-31. 28 Bryennii III. 6. 29 Alexias. III. С. 4. 30 Alexias. II (P. 98). 31 Труды В. Г. Васильевского. Т. I (изд. Имп. Акад. наук). 32 Подробно сообщает об этом Кедрин. II. 601 и след.; Attaliota. P. 34-35. 33 Attaliota. P. 43. 34 Византия и печенеги. I. С. 31. 35 Attaliota. P. 298, 301; Skilitz. P. 379, 341. 36 Schlumberger. L'йpopйe Byzantine. Partie III. P. 544. 37 Cedreni II. P. 608; Glicas. P. 598. 38 exeito en tn. pediadi kata toys propodas tou boynou enta per idrytai to Kapetrou prourion [расположилось на равнине у подножия горы, там, где воздвигнуто укрепление Капетру] (Cedreni П. 578). 39 Gfrцrеr (III, S. 486) делает ряд остроумных сопоставлений. 40 Аристаг Ласдиверд. 41 ek ton enonton posxomenos ta ekeise stratenmata dioikein [обещав прокормить тамошние войска без подвоза дополнительного провианта] (Cedreni II. Р. 653). 42 Dulaurier. Recueil des historiens de Croisades. Histor. Orientaux. 43 Мысль эта выражена y Gfrцrer. III. S. 687. 44 Берем место Иоанна Скилицы - Cedreni II. Р. 668. 45 Gfrцrer. III. S. 737-738. 46 Cedreni II. P. 687 (свидетельство Иоанна Скилицы). 47 Gfrцrer. III. S. 782-784. 48 Эта сторона разработана у Gfrцrer. III. S. 788 и след. 49 Cedrenill. P. 701. 50 Cedrenill. P. 707. 51 Alexias. Lib. III. С II (P. 177-178). 52 Cedreni II. P. 732. 53 Jaffй. Regesta PP. R. I. N 3584, N 3587. 54 pros ten kata ton extron tns 'Romanias exeleysin. 55 Alex. III. IV. 56 Schwarz. Die Feldzьge Robert Guiscards gegen das Byz. Reich. Progr. Fulda, 1854. 57 По сообщению Lupus. A. 1082 - traditione quoqundam Veneticorum. 58 ten de ge epiloipon pasan polin to ex Arbanon ormomeno Komiskortn... potemenos (Anna. Alexias. IV. 8. P. 221). 59 Heinemann. Gesch. der Normannen. I. S. 334-339, характеристика Роберта. 60 Эта мысль в полном освещении приведена в известных статьях акад. В. Г. Васильевского "Византия и печенеги", помещенных в Журн. Мин. Нар. Просвещения, ноябрь - декабрь 1872. 61 Акад. Васильевский - Журн. Мин. Нар. Проcв., ноябрь 1892. С. 154, 155. 62 'Alexias. VII. 2 (Р. 333-334). 63 ton xaraka peri ten Bitsinan epnxato [укрепился в ущелье около Вицины]. Для топографии: Известия РАИ. Т. X. С. 547. 64 Прекрасная характеристика Чахи у писательницы Анны Комниной (VII. 8). 65 tois prosnkoysi basileusi xratai parasnmois basilea eayton onomazon kai ten Smurnnn oikon kataperei basileia tina... [пользовался почестями, подобающими царям, называл себя царем и жил в Смирне так, как будто это некая царская столица] (Alexias. X. 1). 66 Известия Р. А. И. в Константинополе. X. 564. 67 'Alexias. VIII. 5 (Р. 401). 68 Наиболее обстоятельный разбор отношений этого времени: А. Петров. Князь Константин Бодин (Сборник статей по славяноведению в честь В. И. Ламанского); Ст. Станоeвич. Историjа cрпскога народа. 2 изд. Београд, 1910. С. 67-71. 69 А. Л. Петров. Князь Бодин. С. 259-260. 70 'Alexias. VIII. 7. 71 Идет речь о родном племяннике, сыне севастократора Исаака. 72 pros toys logadas ton epoikon Dyrraxioy [к выборным от жителей Диррахия] (Alexias. VIII. 7. P. 413). 73 Об этом ниже, в главе о внутренней деятельности Алексея Комнина. 74 Fantas. Die Vertrдge der Kaiser mit Venedig (Mitteilungen der Instituts fьr oesterr. Geschichtsforschung. Ergдnz-Hand, 1885). S. 51-128. 75 Где хотят. 76 et homines nostri per mare usque ad vos et non amplius [и наши люди по морю вплоть до вас и не дальше]. 77 В одной грамоте читается: Dragas Iaderensis prior, in quinto anno tercii mei prioratus [приор Драгаш Ядерский, в пятый год моего третьего приората]. 78 Подробности у Lenel. Die Enstehung der Vorherrschaft Venedigs an der Adria. Strassburg, 1897. 79 Tafel und Thomas. Urkunden zur дlteren Handels und Staatsgeschichte der Republik Venedig mit besonderer Beziehung auf Byzanz und die Levante. I-III. Vien, 1856. 80 Напечатаны в: Fontes rerum austriacarum. XII (Tafel und Thomas. Urkunden zur дlteren Handels und Staatsgesch. der Rep. Venedig). 81 Die Urkunden ьber venezianische Verpflichtungen fьr die дltere Zeit nur eben fehlen, dass das auf uns gekommene Urkundenmaterial unvollstдndig ist [грамоты относительно обязательств венецианцев для раннего времени отсутствуют, так что дошедший до нас материал по грамотам неполон] (Neumann. Zur Gesch. der byzant.-venezianische Bezielungen - Byzant. Zeitschr. I). 82 Heyd. Histoire du commerce du Levant au moyen-вge, йdition franзaise. I. P. 116 sequ. 83 Подлинник не сохранился, но булла повторена Мануилом и потом Исааком Ангелом в 1148 и 1187 гг. 84 Tafel und Thomas. I. No 50; ср. N 71. 85 Millingen. Byzantine Constantinople. P. 216-217. 86 Подробности в моих сочинениях: Очерки по истории византийской образованности. С. 150 и след.; Синодик в неделю православия (Записки Новоросс. унив. Т. 59; Делопроизводство по обвинению И. Итала в ереси (Известия Р. А. Инст. в К-поле. Т. II). 87 'Alexias. R. 258. 88 Известие Никиты Акомината см.: Tafel. Supplementa hist ecclesiasticae graecorum. 89 Очерки по истории визант. образованности. С. 159. 90 П. Безобразов. Визант. писатель М. Пселл. С. 133. 91 В моей статье "Синодик в неделю православия" (Записки Имп. Новоросс. ун-та. Т. 59) и в рецензии П. В. Безобразова (Визант. Врем. Т. III. С. 126 и след.). 92 Говорим о сочинении Prantl, Geschichte der Logik. II Aufl. 1885. S. 301-302. Рукописи Пселла и Итала хранятся в Мюнхене - Cod. Grecus. 548 и в Венеции Cod. philos.-philol. 208. 93 Корелин. Ранний итальянский гуманизм. М., 1892. С.763, 998. 94 Thurot. De la Logique de Pierre d'Espagne (Revue archeolog. Juillet а dйcembre. 1864; Revue critique. 1867. T. I). 95 Визант. Времени. III. С. 142-143. 96 Очерки по истории византийской образованности. С. 168 и след. 97 'Alexias. VI - русск. перев., с. 262. 98 Iohannis Zonarae. Ed. Dind. IV. P. 240. 99 Zachariae a Lingental. Jus graeco-romanum. III. P. 385. Rationarium antiquam et novum. 100 Alexios. XIV. 1 (P. 244). 101 Ramsay. The histor. geography of Asia Minor. P. 78-79. 102 Иоанн, Андроник, Исаак, Анна, Мария, Евдокия и Феодора. Старшая дочь и есть писательница, имя которой так часто упоминается при изложении занимающих нас событий. 103 Ныне Эски Имарет мееджиди, выше Айя Капу на Золотом Роге. 104 Nicetas Acorninatus. P. II. 105 Van Millingen. Byzantine Churches in Constantinopol. P. 147-148. 106 Труды В. Г. Васильевского. Т. I. СПб., 1908. 107 Варяго-русская дружина - там же. С. 263 и след. 108 Sata. Mesaionike Bibliotnkn. IV. С. 144. 109 Но в век Пселла не б[ыло] этой монеты [далее нрзб.]. 110 Труды В. Г. Васильевского. Т. I. С. 307. 111 Труды Васильевского. Т. I. С. 376. 112 Васильевский - Журн. Мин. Нар. Проcв. Декабрь 1875; Труды. Т. I. С. 109. 113 Труды Васильевского. Т. II. С. 37-38. 114 Heinemann. Geschichte der Normannen. I. S. 193; Gaspar. Roger II und die Grьndung der normannisch-sicilischen monarchie - с хорошим указателем литературы. 115 Gaspar. Roger II. S. 9. 116 Amari. Storia dei musulmani di Sicilia. III. P. 309. 117 Concedimus igitur et donamus et auctorizamus tibi et filio tuo Rogerio... et heredibus suis coronam regni Siciliae et Calabriae et Apuliae [мы уступаем и даруем и присвояем тебе и твоему сыну Рогерию... и его наследникам корону королевства Сицилии и Калабрии и Апулии] (Gaspar. Roger II. S. 94). 118 Mikiocich. Acta et diplomata graeca. III; Heyd. Histoire du commerce du Levant. I. 193. 119 Cinnam i Historian. II. 4 (P. 37). 120 Пользуемся здесь словами В.Г. Васильевского. Из истории Византии в XII в. (Слав. сборник). 121 pacem ab imperatore - contres Rokkerium poscentes, qui partem Romani imperii et terram graecorum nimis vexaverat... de imperio Romano totam apuliam atque Calabrium subtraxit aliaque perplura contres ius fasque perpetravit [прося у императора мира против Рогерия, который подверг ужасному опустошению часть Римской империи и землю греков... похитил у Римской империи всю Апулию и Калабрию и совершил многое другое, противное человеческому и божественному закону]. 122 Особенно Drдseke в: Zeitschrift fьr die Kirchengesch. XXI. S. 160. 123 Otto Freising. Gesta Friderici I (Mon. Germ. Hist. XX. P. 363). 124 На него мы ссылались выше. 125 Cinnami II. 4. P. 36 (Bonnae, 1836). 126 Подробности у Gaspar. Roger II. S. 357. 127 Monum. Germ. XX. P. 389. 128 xrydio klapeis allokota tina omologei, on de kepalaion nn to en iso megaleioy basilea te tou loipou kai 'Rogerion esestai (Cinnami III. 2. P. 92). 129 Endlicher. Monumenta Arpadiani; основное сочинение по истории Венгрии: Fessler. Geschichte von Ungarn. II Aufl. Leipzig, 1867. I. S. 80, 105; очень хорошая популярная история: Sayous. Histoire gйnйrale des Hongrois. Budapest - Paris, 1900. P. 56. 130 Iaksch. Zur Lebensgeschicht. Sofias der Tochter Kцnig Bela II von Ungarn (Mitteil, der Instit. fьr oesterr. Geschichtsvorsch., 1888, Erganz. Band II. Heft. S. 361). 131 Smiciklas. Codex diplomaticus regni Croatiae, Dalmatiae et Slavoniae. II. 132 Chabot. Michel le Syrien, Chronique. Paris, 1899-1904. 3 vol. 133 Nicetas Acominatus. P. 56. 134 Подробности yChalandon. Jean II Comnиne et Manuel. P. 95. 135 Nicetas Acom. называет Perep, Kaparda. Sezer (R. 38). 136 Ibn el Athir. Recueil des historiens des Croisades (Historiens orientaux. I. P. 427). 137 Подробности будут изложены особо. 138 Cinnami P. 35, 20. 139 Васильевский. Из истории Византии в XII в. (Славянский Сборник). 140 Nicetas. Lib. II. С. I. 141 Nicetas. P. 101-102. 142 Лучшие и официальные сведения: Wibaldi epistolae - Jaffй. Monumenta Corbeiensia. Berlin, 1864. Здесь, между прочим, личные письма Конрада к императрице Ирине (Берта). 143 o de basileys, ton palai proomologntenton anemimnnsken ayto nsan de tauta, oos Italian eis ednon tn basilidi anasosaito Eirnnn [царь же напомнил ему о старом договоре; они сошлись тогда на том, чтобы Италию он возвратил, как свадебный выкуп за царицу Ирину] (Сinnami Р. 87). 144 Otto Freising. Gesta Friderici (Mon. S. XX). 145 Kap-Herr. Die abenlдndische Politik Kaiser Manuels. Strassburg, 1881; Chalandon. Jean II Comnиne et Manuel I. Paris, 1912. P. 343. Основное место о договоре с папой: Jaffй. Monum. Corbeiensia. P. 547. 146 Cinnami P. 169. 147 Nicetas Acom. P. 127 (II.8). 148 IV. 14 (P. 171-172). 149 Lib. V. С. 7. P. 218-219. 150 Baronius. Annal, ecclesiastici. XIX. P. 251. 151 Nicetas. P. 265; Визант. Временник. XIV. С. 337. 152 Nicetas. VII. 1. 153 Новакович. Српске области X и XII вв. (Гласник 48); Охридска архиепископия у почетку XI в. (Глас. 76); Ковачевич. Неколико питаньа о Стефану Неманъи (Глас. 58); Станоевич. Историjа српскога народа. 1910; в особенности: Его же. Борба за самосталност католичке цркве у Неманьичскj држави. Београд, 1912; Анастасиевич. Jom о године смерти Неманьине. Београд, 1913 (Глас. 92); Jirecek. Gesch. der Serben. I Viertes Kapitel. S. 210. 154 Хрисовул в пользу Хиландарского монастыря (Miklоsiсh. Monum. Serbica. IX). 155 Заметим еще, что оригинал утрачен во время трагической катастрофы в Белграде, погубившей династию Обреновичей. 156 Стоит обратить внимание и на подпись Жванъ (Jean-Иованъ). 157 Известия Р. А. Инст. в Константинополе. XII. 158 Archiv fьr Slav. Philol. 159 Станоевич. Борба за самосталност католичке цркве. Београд, 1912 (предисловие). 160 По преимуществу имеются в виду споры из-за власти после Кирилла и Мефодия. 161 Partey. Hierocles. Synecdemus. P. 124. 162 Только раз в истории повторился такой же исторический момент (1912-1913), но его не поняли современники. 163 Папа Григорий VII называет его carissimus beati Petri filius [дражайшим сыном блаженного Петра]. 164 Во всем этом вопросе пользуемся прекрасной работой белградского профессора Станоевича "Борба за самосталност католичке цркве", где приведена и литература предмета (с. 25, 27). 165 Jirecek. Gesch. der Serben. S. 221. 166 Recueil des historiens des Croisades (Historiens occidentaux. T. I. P. 946-947); Wilhelmi Tyriensis archiepiscopi. Lib. XX. Cap. 4. 167 Знаменитое место: ii magistratus habent, quos Suppanos vocant. 168 Jirecek. Gesch. der Serben. S. 250; Chalandon. Jean II Comnиne. P. 392. 169 Nicetas. De Manuel V. С 4 (P. 206-207). 170 Cinnami Historiarum. VI. С 11 (P. 286-288). 171 Мануил женат был во второй раз на Марии, дочери князя антиохийского Раймонда, а Бела - на Агнессе, сестре Марии. 172 Regel. Fontes rerum byzantinarum. I. P. 43-44. Об этом же эпизоде - произведение Манасси (Визант. Врем. XII. С. 75). 173 Станоевич. Исторща српскога народа. Друго изданье. Београд, 1910. С. 92-93. 174 Достаточно указать: Грот К. Я. Из истории Угрии и славянства в XII в. Варшава, 1889; академик В. Г. Васильевский. Из истории Византии в XII в. (в Славянском Сборнике). 175 Cinnami P. 249. 176 Nicetas. P. 179. 177 Cinnami P. 36. 178 Cinnami IV. С 22 (P. 191). 179 Прием подробно описан y Никиты (III. 5. P. 154) и у Киннама (V. 3. P. 204). 180 Michel le Syrien. Recueil des historiens des Croisades. Historiens Armeniens. I. P. 355. 181 Nicetas Acominatus. VI. 2. P. 233. 182 Chalandon. Jean II Comnиne. P. 419. 183 Nicetas. С. 3. 184 Дочь графа Раймонда II и Годиерны, сестры иерусалимского короля Балдуина II. 185 Это весьма ясно в изложении: Chalandon. Jean II Comnиne et Manuel. P. 520-523. 186 Nicetas. De Manuele. III. С. 5. 187 Книга V. Гл. 4. 188 Nicetas. Р. 151. 19; 318. 189 Kalendis martiis detecti sunt quidam nobiles - res novas molientes contra dominum Alexium. [В мартовские календы были раскрыты намерения некоторых знатных людей, готовивших переворот против императора Алексея] (Will. Tyriensis. XXII. С. 5; Nicetas. P. 301. 15). 190 Ныне Буюк-дере. 191 Wilken. Historische Taschenbuch v. Raumer, 1831; Tafel. Komnenen und Romannen. Ulm, 1852; Ф. И. Успенский. Цари Алексей II и Андроник - Журн. Мин. Нар. Проcв. Ноябрь - декабрь 1880. 192 Pervanoglon. Historische Bilder aus dem Byzant. Reich: Andronicus Comnenus. Leipzig, 1879-1880. 193 Nicetas. P. 452. 194 Все подробности у Никиты Акомината (с. 354-355). 195 Для оценки характера см. ряд моих статей в Журн. Мин. Нар. Проcв.: "Цари Алексей II и Андроник" (ноябрь - декабрь 1880) и "Неизданные речи и письма Михаила Акомината" (январь - февраль 1879). 196 Lampros. Mixael 'Akominatoy tou Xoniatoy ta Sozomena. 197 Ibid. I. 157. 198 Nicetas. R. 304. 199 Подробный рассказ у Никиты Акомината: De Andronico. Lib. II. С. 11-12 (P. 448-458). 200 Места подобраны в моем сочинении: Византийский писатель Никита Акоминат. С. 53 и след. 201 Tafel. Eustathii Opuscula. P. 268. 202 De Thessalonica a Latinis capta. С. 90 (P. 294). 203 Eustatii Opuscula. Ed. Tafel. P. 299 (C. 115-116). 204 Мои сочинения: Визант. писатель Никита Акоминат. С. 178 и след.; Образование второго Болгарского царства. С. 109 и след. 205 Главный источник: Ansbert. Historia Peregrinorum (Scriptores rerum austriacarum. V); Alartene et Durand. I. P. 909 (epistola Friderici). 206 Хронология событий восстановляется на основании церковных речей и похвальных слов, разобранных в моей книге "Образование второго Болг. царства" (с. 154 и cл.). 207 Recueil des historiens des Croisades. Historiens Grecs. H. P. 738-739. 208 Главное место: Ansbert. 24. 209 Sarda, Dagno, Drivasto, Svac (ар. Jirecek. Gesch. der Serben. S. 265). 210 Следует место: o potamтs apieis o Morabos, tтn hroa de ten isxyn iketeyen aytokratora [опустевшая река Морав умоляет о милости тебя, героя, могущественного самодержца]. 211 Борба за самосталност католичке цркве у Неманьичскoj држави. Београд, 1912. С. 69. 212 Образование второго Болгарского царства. C. 162-163. 213 Nicetas. P. 666. 214 Nicetas. P. 709. 215 Padojчив. О неким господарам града Просека (Летопис матице српске. 1909. Кн. 259, 260). 216 Моя книга "Образование второго Болгарского царства". С. 236-237. 217 Станоевич. Борба за самосталност. С. 81, 87. 218 Вся переписка пап с южными славянами находится в прекрасном издании: Smiciklas. Codex diplomaticus regni Croatiae, Dalmatiae et Slavoniae. Vol. II. P. 311 и cл. Zagreb, 1904. Старое издание (Theiner. Vetera monumenta Slavorum meridionalium) не вполне, впрочем, заменено загребским изданием. 219 Theiner. Vetera monum. XXXIII. P. 19. 220 Или хронология неточно установлена в изд. Тейнера. 221 Theiner. LVII. P. 35. 222 Как оказывается из других писем, кардинал был задержан в замке Кеве и лишен всех сообщений с внешним миром. 223 Марка серебра представляла стоимость около 50 франков, или до 20 руб., и, следовательно, 85 тыс. марок равняются сумме 1 700000 руб. 224 Lampros. 'Istoria. VI. 144. 225 X. M. Лопарев. Об униатстве Мануила Комнина (Визант. Врем. XIV. С. 334). Тому же вопросу посвящена статья Н. Гроссу "Отношения византийских императоров Иоанна и Мануила Комнинов к вопросу об унии" (Труды Киевской Дух. академии. 1912, декабрь. С. 621). 226 Nic. Acom. 304-305. Места подобраны в моей упоминавшейся выше книге "Никита Акоминат". С. 92-103. 227 Nic. Acom. 786. 228 Nic. Acom. 270-271. 229 Ibid. 622-623. 230 Tafel. Eustatii Opuscula. P. 214. De emendanda vita monachica. 231 Tafel. Op. cit. 176-184. 232 Этот замечательный памятник, рисующий положение дел в 1199-1200 гг., издал Lampros (Mixael Akominatoy tou Xoniatoy ta sozomena. I. 307). Он имеет чрезвычайно важное значение для истории распространения в Греции чуждых этнографических элементов. Переведен на русский несколько раз: Православное обозрение. 1873. No 11; ЖМНП. 1879, август и 1883, январь. 233 Riant. Exuviae. I. P. XLI. 234 Niceta Chon. P. 792. 235 В тексте упомянуты ленные пожалования отцу (или брату) Бонифация со стороны царя Мануила. У западных писателей всплывает известие, что Мануил дал монферратскому герцогу honorem Thessaloniceurem quae est maxima potestas regni sui post civitatem Constantinopolitanem [в удел Фессалоники, а это самый большой, лен в его царстве после самого Константинополя]. В таком случае были бы ясны претензии Бонифация. 236 Tafel und Thomas. Op. cit. I. 512-515. 237 Дошел не текст договора, но перечень владений, входивших в состав трех долей, под заглавием: Partitio regni Grecei, - изданный, между прочим, у Tafel und Thomas (Urnunden... Venedigs. I. 452-501), с богатым комментарием Тафеля. 238 [Милостью Божией наместник венетов в Романии и владыка четвертой части этой империи и еще половины]. 239 //Niceta Chon. 791. Bonn. 240 Успенский. Образование второго Болгарского царства. Одесса, I. 9. С. 198. 241 Напр., Hopf. Chroniques grйco-romanes. P. 51 et 79. 242 Villehardouin. P. 333. 243 Ср. Ф. И. Успенский. Ук. соч. С. 249. 244 Ср. о них описание у Клари (Ноpf Chroniques grйco-romanes) и у В. Г. Васильевского. Византия и печенеги. 245 //По Эрнулю, не греки, но влахи и число армян было больше.// 246 Theiner. Vetera monumenta Slavorum meridionalium. I. Romae, 1863. N LXIII. 247 Tafel und Thomas. Op. cit. I. 571-574. 248 Ibid. 572. 249 coram indicibus, qui tempore illo tam per Francigenas, quam per Venetos erunt constituti, debet causa ventilari: et secundum quod ipsi iudices iudicaverint, debet ab utraque parte observari [дело должно разбираться перед судьями, которые тогда будут назначены как французами, так и венецианцами; и то, что постановят эти судьи, должно соблюдаться обеими сторонами]. 250 ad amonicionem memorati conscilii coram supradictus indicibus in presentia sua sabisfacere debet [должен удовлетворить увещание упомянутого совета в присутствии перед вышеозначенными судьями, сам при этом присутствуя]. 251 Ср. Ф. И. Успенский. Образование второго Болгарского царства. С. 223 слл. 252 Tafel und Thomas. Op. cit. II. 17-19. 253 //От Генриха Феодор Врана получил Дидимотих, по известию Вилльгардуэна.// 254 Mitteilungen zur Oesterreichischen Geschichte. XXIII (1902). 560. 255 Речь идет об иконе, а не о статуе Одигитрии, как полагает Gerland (p. 96). Ср.: Riant. La part de l'йvкque de Bethlйem dans le butin de Constantinople en 1204 (Mйmoires de la Sociйtй Nationale des Antiquaires de France, XXXXVI. 1885. P. 228 - 232, 234). При разделе икона досталась еп. Петру Вифлеемскому, а по его смерти при Адрианопольском поражении Балдуина она попала в руки Генриха. В 1207 г. венецианцы силою взяли ее из Софии и поместили в занятом ими Пантократорском монастыре, где в конце XIV в. ее видел паломник Игнатий Смоленский. В 1453 г. икона была разрублена турками на части. 256 В Морейской хронике при изложении обстоятельств подчинения волости (дронга) мелингов франкам упомянуты эти старейшины, называемые архонтами и богачами и начальниками дронгов: их интересы не совпадали с желаниями народного веча ("to plntos tou laou kai to koinon tou topoy") [большинству народа и собранию местных жителей] (Buchon. Chronique йtrangиres relatives aux expйditions franзaises pendent le XIII s. Paris, 1841. P. 74; The Chronicle of Morea. Ed. John Schmitt. London, 1904. P. 201-202. В стих. 2993 и 3008 вместо dromoy, вероятно, следует читать droggoy.) 257 Ep. Lampros. Mixael 'Akominatoy tou Xoniatoy ta Sozomena. II. En Atnnoy, 1880. 397-398. 258 Lampros. Op. cit. II. 307-312. 259 Перевод В. Г. Васильевского - Журн. Мин. Нар. Проcв. ССХХ. 401. 260 Lampros. Op. cit. II. 107. 261 ki as eltoysin ai gerontes tns mparoynias Akoboy ki as peroysin ta praxtika opou exoysin met' aytoys. Kai poinsete ten moirasian olns tns mparoynias [и пусть придут старейшины баронии Аковы и пусть принесут с собой записи обо всем, что у них. И сделайте раздел всей баронии] (Xronikon tou Moreos. Ed. Schmitt. V. 7682). 262 Pitra. Analekta sacra et classica Spicilegio Solesmensi parata. VI (VII). Romae, 1891. P. 87-98. // 263 Hopf. Op. cit. 232, по статье Papety в "Revue de deux Mondes". 1847. 264 //Ср. статью Дриновав Визант. Временнике. II. С. 8. 265 Перстень Слава Радонского издан Иорданом Ивановым в "Известиях на Българско Aрх. Дружество". Т. II (1911).// 266 Gerland. Das Archiv des Herzogs von Kandia. Strassburg, 1899. S. 121 слл.; Tafel und Thomas. Op. cit. III. 376 слл. 267 Gerola. Monumenti veneti nell isola di Creta. II. Venezia, 1908. F. 400. 268 //Krumbacher. Sitzung - Berichte der bayr. Akad. der Wizs. H. III. // 269 Издана Г. А. Ильинским в том же выпуске Известий. 270 Sata. Mesaionike bibl.., pp. 106-107. 271 Сельджукский источник говорит не о Давиде, но о царе Алексее Трапезунтском. 272 Hammer. Histoire Ottomane. I. 33. 273 Документы см. y Sata. Mesaionike bibliotnkn. II. En Benetia, 1873. 274 Norden. Papsttum und Byzanz. Berlin, 1903. Anhand. N VII. S. 751. 275 //Alice Gardner. The Lascarides of Nicaea. London, 1912. 175. // 276 Norden. Papsttum und Byzanz. S. 757 ff. 277 На некотором расстоянии лежал женский монастырь Богородицы Скоропослушницы, выстроенный супругою Ватаци. При монастыре Христа Ватаци выстроил ряд дач для придворных с их слугами, приезжавших на поклонение и для отдыха; такие колонии были нередки в греческих монастырях, напр. при царском монастыре возле Сереса, носившем то же старинное местное имя Меникейского, как и царский монастырь в Сосандрах. Положение Сосандрского монастыря в точности пока неизвестно (он был разрушен турками после 1304 г.). Влеммид оставил два стихотворения об обители в Сосандрах, из коих видно, что он был расположен в великолепной горной ("олимпийской") местности и разукрашен фресками. Там был изображен и сам Ватаци как ктитор, и, вероятно, его семья; то же было в Сересском монастыре и других царских. Значение сосандрской росписи должно было быть велико; в самой Никее Ласкариды ничего подобного не создали. 278 Cp. Heisenberg - Byz. Z. XIV (1905). 166 с. 279 О ее развалинах ср. П. А. Сырку, в Визант. Врем. V (1898). 607-617, с табл. (рельефы апостолов Петра и Павла). 280 Ср. С. Jirecek. Archiv f. Slav. Philol. XXI (1899), 622 ff. и Г. Баласчевъ в "Минало. Българо-Македонско научно списание". Год. II. Кн. 5 и 6 (София, 1911). С. 7-10. 281 Ср. статью Ф. И. Успенского о византийских Асиевичах в Известиях Института. Т. XIII. 282 Ср. Саrо. Genua und die Mдchte am Mittelmeer. I. Halle, 1895. 136 ff. 283 По исследованиям Иречка, Елена происходила из какого-то французского знатного рода, утвердившегося в Греции. 284 От одной из представительниц этого рода дошла вислая печать с надписью: "княгиня (arxontissa) России". Очевидно, она была выдана за одного из русских князей. 285 Delaville le Roulx. La Franзe en Orient. Paris, 1886; Philippe de Meziиres. La Croisade au XIV s. Paris, 1900. 286 Сын Андроника Феодор наследовал по матери Монферратский маркизат, и его потомство жило до середины XVI в. в Италии. По духу, вере и внешности он стал чистым латинянином. Рыцарские титулы были обычны при дворе Палеологов, по словам Пахимера. Потомок половецкого вождя, игравший большую роль в последние годы Андроника, назывался Сиром Янни (Сиргиан). 287 Путешествия Н. П. Кондакова по Афону и Македонии; экспедиции Русского Археологического Института в К-ле и Французской школы в Афинах. 288 Об учении Варлаама приведем отрывок из похвального слова Нила Григорию Паламе, в переводе Ф. И. Успенского: "Он полагал, что нет ничего выше и больше эллинской мудрости и обязательной силы силлогизмов и той истины, которая уловляется ими, как добыча, и что ничто другое не в состоянии привести к знанию причин всего сущего. А вот это и еще безумнее и превосходит всякую воображаемую нелепость, что, по его мнению, и с самим Богом никто не может соединиться, если не пройдет прежде этого пути; что только тот, кто вступит в общение с Пифагором, Аристотелем и Платоном и изучит из них естественные законы природы, поймет происхождение вещей и неизбежность последующего затем уничтожения, только тот может прийти к восприятию истины. Ибо, говорил он, если Бог есть истина, то незнание истины есть незнание Бога: всякий же, кто не изучил внешней мудрости и не ознакомился с тем, что изобрели эллинские мудрецы о движении небесных тел или природы, не знает истины, а это одно и то же, что не знать Бога... Никто не может быть просвещенным, не изучив внешней мудрости. Таковое безумие свойственно было не ему, впрочем, одному, но распространилось во всем латинском племени с давних пор... И случается у них нечто смешное и слез достойное. Зрелого возраста люди собираются в детские школы, изучают там внешнюю мудрость, свысока трактуют возвышенные предметы, себя же в безумии превозносят и... оставляют в полном пренебрежении поистине прекрасное и то, что к Богу приближает и может просветить душу". Здоровый рационализм западной схоластики, задорной и наивной, преподаваемой Варлаамом в Салониках, столкнулся на византийской почве не только с догмой Откровения, но и с лучшим знанием Аристотеля, притом во всех его трудах и в подлиннике, и с более богатыми сведениями в области средневековой астрономии и физики в лице просвещеннейших умов Византии, какими были P[еодор] Метохит и его друг и собеседник Григора, о чем свидетельствует неудачный для Варлаама диспут с Григорой (около 1330 г.), описанный последним в диалоге "Флорентий". В то время Варлаам пользовался покровительством Кантакузина, а старые ученые, принадлежавшие ко двору низверженного императора, были в немилости. Сам Григора отрицательно относился к афонским исихастам, обвиняя монахов в чревоугодии, тунеядстве и даже в обмане верующих. О деятельности Варлаама, о его миссии на Запад, о его влиянии на ранних гуманистов в Италии, о философском трактате Акиндина, представляющем попытку применить аристотелевское учение о родах и видах к определению сущности и свойств Божьих, - см.: Ф. И. Успенский. Богословское и философское движение в Византии XIV в. (Журн. Мин. Нар. Просв. 4. 279. 1892). 289 Богословские труды и переписка Акиндина исследованы Ф. И. Успенским. 290 Иоанн Дука Синадин с женой основали в столице монастырь. Сохранился его устав с портретами всей семьи. 291 Прославленный в сербской истории Дечанский монастырь сохранился доныне, и в последние годы в нем поселились русские монахи Афона. Архитектура монастыря еще романская. Древности его исследованы экспедицией Русского Археологического Института в Константинополе. 292 Сохранившиеся церкви Трапезунта исследованы Millet в Bulletin de Corresp. Hellйnique. T. XIX и Русским Археол. Институтом. 293 Издана пр. С. Д. Пападимитриу в Зап. Ист.-Фил. Общ. при Новоросс. Унив. Визант. отд. II. 174. 294 Ср. Schultze. Geschichte der Philosophie und seine reformatorische Bestrebungen. Iena, 1874. Отрывки его главного трактата, сожженного патриархом Схоларием, изданы: Alexandre. Plйthon. Traitй des lois etc. Paris, 1858. 295 Изданы с немецким переводом у Ellissen. Analekten der mittel-und neugriechischen Literatur. IV. Leipzig, 1860. 296 Сношения Палеологов с Западом могли быть подозрительными. Даже император Мануил в трудную минуту (1397) носился с мыслью продать свое царство Венеции, а претендент Иоанн VII продал свои права французскому королю за ничтожную сумму; и даже деспот Димитрий уже при Константине заключил с Альфонсом Неаполитанским договор о латинской оккупации не только Мореи, но и Константинополя, и этот договор до нас дошел. Правда, Константин был иного склада и остался верен своей родине до конца. 297 По латинским источникам, Феофил и Мануил Палеологи, ревностные униаты, защищали подступы к Влахернам, а на участке Силиврийских ворот были два латинских и один греческий начальник, городской епарх Гудели. Вообще источники весьма разноречивы в деталях расстановки войск; весьма возможно, что некоторые начальники меняли место во время осады. 298 Еще недавно греки в день Константина и Елены ставили свечи на осененную старым деревом могилу возле площади Вефа, на рубеже венецианского квартала, и над этой могилой горела лампада на средства ведомства вакуфов, как и на некоторых могилах и айасмах, чтившихся как турецким, так и греческим простонародьем. 299 Ellissen. Analekten der mittel-und neugriechischen Literatur. III. 132-136. 300 Не все греки были перебиты и уведены в неволю. Уцелевшие спешили заявить покорность, особенно те, кто до взятия считался врагом латинян. При выходе султана из Софии к нему привели Луку Нотару, схваченного у башни, где укрылась его семья. С ним принесли голову претендента Орхана. Султан дал своим воинам за Нотару и его сыновей по 1000 аспров и велел ему оставаться в своем доме. По известию враждебного источника, Нотара унижался перед султаном, указывая, что он сберег для него царские сокровища; Магомет же отнесся к нему как к лгуну и изменнику своему государю. В тот же день Магомет навестил Нотару в его богатом доме и был ласков с его семьей; но, прибыв к вечеру во Влахернский дворец, прочтя изящные стихи Фирдоуси о бренности земного величия, Мухаммед устроил пир, напился и приказал привести к нему младшего сына Нотары; за оказанное противодействие он казнил Нотару с сыновьями и зятем Кантакузином, конфисковав его богатства; дочь Нотары, до осады посланная в Италию, основала в Венеции первую греческую типографию. Франзи с семьею был продан султанскому эмир-ахору (конюшему); юный сын его был зарезан развратным Магометом, красивые дочери попали в султанский гарем. Спасшись в Морею, Франзи с трудом выкупил свою жену, детей же более не видел. Ученые монахи Манганского монастыря укрылись в Галате, где некоторое время продолжали свою деятельность. Некоторые знатные греки быстро приспособились к новым условиям и стали служить туркам. Анхиальская ветвь Кантакузинов, позднее Маврокордато, Властари и другие "фанариоты" достиг