ИОАНН КАМЕНИАТА КЛИРИКА И КУВУКЛИСИЯ ИОАННА КАМЕНИАТЫ* "ВЗЯТИЕ ФЕССАЛОНИКИ" ПРЕДИСЛОВИЕ Сочинение Иоанна Камениаты "Взятие Фессалоники" впервые было издано и переведено на латинский язык в середине XVII столетия книгохранителем Ватиканской библиотеки греком Львом Алляцием по рукописи, хранящейся в Cod. Vat. 1721. В 1685 г. оно было переиздано в Парижском собрании византийских писателей с "Писателями после Феофана"2. Этот том Парижского собрания подготавливал к печати Франциск Комбефиз, однако ему не удалось завершить начатое дело: книга вышла в свет уже после его смерти без научного аппарата и даже без общего к вошедшим в нее византийским источникам предисловия. Ф. Комбефизу принадлежит перевод сочинения Камениаты на латинский язык, которое разделено им на 79 глав (в издании Алляция - 45 глав), на полях сделаны ссылки на Новый и Ветхий Завет к цитатам из Библии, а в отдельных случаях - правка греческого текста. Последующие издания сочинения Камениаты - в 1838 г. Беккера а Боннском корпусе византийских историков3 и в 1863 г. Миня в "Греческой патрологии"4 - явились, по существу, повторением издания Комбефиза: Беккер отметил лишь разночтения между изданиями Алляция и Комбефиза и внесенные последним поправки, Минь ограничился дословным воспроизведением боннского издания. Сочинение Иоанна Камениаты уже давно привлекало внимание исследователей. В работах, посвященных истории Фессалоники, а также византийско-славянским и византийско-арабским отношениям в начале Х столетия, неизменно использовались ценные сообщения, содержащиеся в труде Камениаты5. Однако автору и его произведению в целом уделялось до сих пор незначительное внимание: если не считать кратких сведений, приведенных Мартином Ганкс в "De Byzantinarum rerum scriptoribus". работе, вышедшей в свет почти триста лет назад6, то небольшая заметка К. Крумбахера в его "Истории византийской литературы"7 да статья А. Штрука, приуроченная к тысячелетию со дня взятия Фессалоники арабами в 904 г.8, - это, пожалуй, и все, что можно назвать. Всестороннее использование труда Камениаты затруднялось в известной мере отсутствием снабженного соответствующим комментарием перевода на какой-либо из новых языков9. Авторы предлагаемой работы поставили перед собой задачу восполнить по мере сил имеющийся пробел, чтобы сделать это ценное и оригинальное произведение византийской литературы более доступным широкому кругу историков. Сочинение Иоанна Камениаты посвящено описанию захватa и ограбления в 904 г. Фессалоники, второго по величине и значению города Византийской империи, арабскими корсарами. Действия арабских пиратов в конце IX - начале Х в. приняли для Византии весьма опасный характер. Столь прославленная буржуазными учеными завоевательная политика императоров Македонской династии (867-1056) достигла наибольшей активности позднее, при императорах Никифоре Фоке (963-969) и Василии II (976-1025). При первых же представителях этой династии экспансионистские планы византийских феодалов встречали сильное противодействие со стороны арабов и болгар, главных в то время врагов империи. В царствование Льва VI (886-912) Византийская империя нередко терпела поражения и на суше и на мере. Недальновидная политика этого императора привела к тому, что болгарский царь Симеон начал против Византии войну10, в результате которой империя была вынуждена пойти на новые уступки. Начавшийся еще в начале IX в. процесс постепенного распада Аббасидского халифата, хотя и значительно ослабил его мощь, однако военные действия, предпринимаемые правителями местных эмиратов, причиняли большой ущерб пограничным областям и прибрежным районам Византии. Особенно тяжелые удары на море в первые годы Х в. наносили империи флоты сирийских и критских арабов, часто действовавшие совместно. С Крита, ставшего со времени завоевания его испанскими арабами в царствование Михаила II (820-829) опорной базой арабских пиратов, они предпринимали опустошительные набеги на острова и побережье Эгейского моря11. В июле 904 г. предводитель мусульманского пиратского флота греческий ренегат Лев Триполийский12 задумал даже нападение на столицу империи Константинополь. Его флот вступил в Геллеспонт, захватил Абидос и подошел к гавани Парий. Однако, то ли не желая вступить в бой с высланным против него императорским флотом, то ли устрашившись узкого фарватера Геллеспонта, Лев неожиданно повернул назад, вышел в Эгейское море, обогнул полуостров Халкидику и направился к Фессалонике. После трехдневной осады арабы ворвались в город и подвергли его страшному опустошению. Это событие и явилось темой сочинения Иоанна Камениаты - его непосредственного очевидца и участника, попавшего вместе со своей семьей в плен к арабам13. Определить точно. в каком году написан им этот труд, не представляется возможным. Предположение Филарета и М. Дринова о том, что Камениата закончил свое сочинение в 905 г., не подкреплено какими-либо доказательствами14. Несомненно только то, что оно было написано вдали от Фессалоники, во время пребывания Камениаты в плену: заканчивая свое повествование, он пишет: "Здесь (в Тарсе, - Р. Н.) мы живет в ожидании, что либо освободимся благодаря давно обусловленному обмену (Лев Триполийский обещал Камениате и его родственникам, что они получат свободу по предстоящему обмену пленными между греками и арабами у Tapca. - Р. Н.), либо будем призваны смертью... всегда близкой для того, кто живет в неволе"15. Согласно сообщению Табари, обмен пленными между арабами и греками на реке Ламусе, близ Тарса, где обычно производились такие обмены, был начат в конце сентября 905 г.16. Однако из свидетельства того же Табари и других арабских историков известно, что обмен этот продолжался всего четыре дня, а затем внезапно был прерван греками17. Таким образом, утверждать, что именно тогда Камениата получил свободу и, следовательно, уже к этому времени написал свое сочинение, нельзя. Следующий обмен пленных, известный под названием "дополнительного к обмену 905 г.", происходил на реке Ламусе в 908 г.18; эту дату, очевидно, и следует принять за terminus ante quem написания "Взятия Фессалоники". Единственным источником, из которого мы можем почерпнуть сведения об авторе, является его труд. Мы узнаем, что Камениата был клириком, принадлежавшим к составу чтецов19, занимал должность "кувуклисия святейшей фессалоникской митрополии"20 и являлся "одним из тех клириков, которые служат в царских палатах"21; отец его был экзархом Эллады22. Иоанн Камениата принадлежал к весьма состоятельному фессалоникскому семейству: стремясь добиться от одного из предводителей арабов обещания сохранить жизнь себе и своим близким, он предложил выкуп, "равного которому не найти ни у кого другого во всем городе"23. Вряд ли можно заподозрить его в слишком большом преувеличении: арабы тотчас согласились на поставленные условия и получили обещанные драгоценности24. Попав в плен к арабам, Иоанн Камениата и его родственники вместе с остальными пленниками были доставлены на Крит, где значительная часть фессалоникийцев была продана в рабство25. Камениата с женой и двумя детьми26, его отец, мать, три брата, сестра и брат отца27 согласно договоренности с Львом Триполийским были отправлены в Триполи28, а затем в Тарс, где должны были ожидать обмена пленными. Как уже было отмечено в свое время К. Крумбахером29, Камениата не был профессиональным писателем и дошедшее до нас сочинение является, очевидно, его единственным литературным трудом. Приняться за такое непривычное дело заставила его, "человека неискушенного и непривычного к сочинительству"30, лишь беда, стрясшаяся с Фессалоникой, и упорные просьбы его друга Григория Каппадокийского. Повествование открывается вступлением, где автор прославляет достоинства Григория Каппадокийского, в форме обращения к которому и ведется рассказ, объясняет обстоятельства, побудившие его написать сочинение, и вкратце сообщает, о чем он намеревается поведать (гл. 1-2). Непосредственно произведение свое он начинает восхвалением благочестия Фессалоники (гл. 3), а затем обстоятельно описывает окрестности города (гл. 3-7). Рассказав о крепостных укреплениях (гл. 8), Камениата отмечает, что перед нападением арабов во всей прилегающей к Фессалонике области царил глубокий мир и жители наслаждались благоденствием; далее он сообщает об оживленной торговле, которая велась в Фессалонике, превозносит образованность городской молодежи, величие и убранство храмов и красоту церковных песнопений (гл. 9-12). Наконец, после довольно пространных рассуждений о том, что захват и разграбление Фессалоники пиратским флотом Льва Триполийского явились заслуженной карой за грехи ее жителей (гл. 12-15), он описывает приготовления к обороне, а также осаду города (гл. 16-34). Подробно рассказав о каждом дне осады, автор рисует картины грабежа и убийств, последовавших за взятием города, повествует о захвате жителей в плен (гл. 35-64), об их мучительном плавании в трюмах арабских кораблей на Крит и в Сирию и о продаже в рабство. Произведение заканчивается просьбой к Григорию Каппадокийскому помолиться о благополучном завершении всех бед, выпавших на долю Камениаты и его семьи (гл. 79). 79 глав сочинения Иоанна Камениаты весьма неравнозначны по своей исторической ценности. К наиболее интересным разделам следует отнести описание окрестностей Фессалоники. Мы узнаем, что земли, простирающиеся к востоку и западу от города, обильно орошенные водами источников и горных речек, были тщательно возделаны; при этом земли, лежавшие в непосредственной близости к городской черте, были отведены под сады и виноградники, а более отдаленные - под пашни. На равнине, расположенной к востоку от города, находились, помимо того, пастбища, а также озера, снабжавшие Фессалонику и ближайшие селения рыбой. Изобиловали рыбой и реки, протекающие по равнине западнее Фессалоники31. Обстоятельное описание фессалоникских окрестностей позволяет установить, что пригородное сельское хозяйство было весьма интенсивным и являлось той экономической базой, на которой основывалось процветание Фессалоника. Здесь сочетались основные отрасли сельского хозяйства: хлебопашество, скотоводство, садоводство, виноградарство и рыболовство. В ряде глав содержатся весьма ценные сведения о судьбах некоторых славянских племен, участвовавших в VI-VII столетиях в неоднократных вторжениях "варваров" в пределы Византийской империи и осевших на территории Македонии в районах, прилегающих к Фессалонике. Эти сведения представляют особый интерес не только потому, что их сообщает житель Фессалоники, современник описываемых событий, но еще и потому, что они относятся к началу Х в., когда вооруженные столкновения между империей и славянскими племенами прекратились и сообщения об этих племенах почти исчезают со страниц источников. Свидетельства Камениаты показывают, что, несмотря на неоднократно предпринимавшиеся в прошлом византийским правительством военные походы, переселения, христианизацию и другие мероприятия, имевшие цель покорить и ассимилировать славянские племена, еще в начале Х в. они являлись самостоятельными этническими группами и отнюдь не находились в полном подчинении империи. Описывая окрестности Фессалоники, автор указывает места расселения славянских племен другувитов, сагудатов и стримонцев. Из его рассказа видно, что они по-прежнему жили возле города и сохраняли свои старые племенные названия32. Показания Камениаты об окрестностях Фессалоники и участии славян в обороне города дают возможность уяснить конкретные взаимоотношения, существовавшие в то время между империей и славянскими племенами, а также проливают некоторый свет на занятия другувитов и сагудатов, живших на равнине между Фессалоникой и Верроей. Их основным занятием было, по-видимому, хлебопашество; кроме того, они являлись посредниками в торговле между фессалоникийцами и болгарами33. Во времена Камениаты другувиты, сагудаты и стримонцы, как и три столетия назад, когда они совершали нападения на империю, имели своих собственных вождей, которым непосредственно подчинялись34. Отношения между империей и жившими в окрестностях Фессалоники славянскими племенами, как это явствует из термина применяемого Камениатой, имели союзнический характер35. Эти племена должны были, по-видимому, в случае необходимости поставлять империи военные контингенты, однако в действительности эта обязанность оставалась в значительной мере пустой формальностью. Славяне резко противопоставляли свои интересы интересам фессалоникийцев, общеимперским36. Показания Камениаты об участии славянских воинов в обороне города свидетельствуют также и о том, что еще в Х столетии они представляли собой значительную военную силу, состоявшую из многочисленных и искусных отрядов стрелков-лучников37. Весьма ценны те разделы сочинения, в которых имеются сведения о ремесле и торговле Фессалоники. Мы узнаем, что до нападения арабов в городскую гавань прибывали торговые корабли "со всех концов земли"38; в городе останавливались и закупали необходимые товары многочисленные путники, следовавшие по знаменитой Via Egnatia, соединявшей Фессалонику с Адриатическим побережьем на западе и с Константинополем на востоке; торговля между фессалоникийцами и приезжими купцами шла весьма оживленно: "легче было пересчитать песчинки на морском берегу, чем людей, проходивших по рыночной площади и занятых торговыми делами"39. Автор сообщает, что к Х в. большое значение для Фессалоники приобрела торговля с Болгарией, причем, товары доставлялись главным образом по рекам, пересекавшим западную равнину40. Не менее ценны сведения о наличия в городе больших, запасов меди, железа, олова, свинца и стекла, "которые содействуют процветанию ремесел, связанных с применением огня"; металлов было так много, что "с их помощью можно возвести и отстроить целый город"41. Из описания грабежа Фессалоники арабами, захватившими там огромное количество тканей, можно сделать вывод, что в городе было развито также изготовление тканей42. Интересные данные об окружавших Фессалонику укреплениях и технических средствах, которые применяли арабы и фессалоникийцы в борьбе за город, содержатся в главах, где описывается подготовка к обороне города и его осада43. Обстоятельное описание организации обороны проливает некоторый свет на политическое устройство Фессалоники в начале Х столетия. Мы узнаем, что обороной города руководили лица, присланные непосредственно из Константинополя (Петрона, а затем Лев и Никита). Ни о каких местных властях, которые руководили обороной города или хотя бы принимали в ней какое-то участие, Камениата не упоминает, его рассказ не содержит ни малейшего намека на наличие в Фессалонике городского самоуправления. Жители города совершенно не были подготовлены к обороне, не имели никакого воинского опыта, были безоружны и буквально не знали, "за что приняться"44. Весьма любопытные, а подчас и совершенно новые, неизвестные из других источников данные сообщает Камениата о положении на островах Эгейского моря, создавшемся вследствие разбойничьих набегов арабских корсаров. Так, например, мы узнаем, что жители острова Наксоса платили дань Криту45. Представляют интерес характеристика морального облика жителей Фессалоники, а также (имеющие, правда, библейский налет) показания Камениаты об острых социальных противоречиях, раздиравших фессалоникское общество накануне осады. "Какие только пороки, говоря правду, нас не обуревали?" - восклицает он. "Разгул, прелюбодеяние, грязные побуждения, ненависть, ложь, воровство, распри, соперничество, злословие, ярость, корыстолюбие, несправедливость и мать всех пороков - зависть равно владели каждым и были присущи всем." "Всякий..., - продолжает он дальше, - вступал в тяжбу с ближним, чтобы приумножить свой достаток за счёт чужого; люди... притесняли сирот, посягали на владения вдов..."46. Не лишены интереса и сообщения о городских церквах и монастырях, о засилье, в городе, духовенства и пр.47. В сочинении Иоанна Камениаты встречаются, однако, и главы, заполненные богословско- риторическими рассуждениями. Ценность всего труда в значительной степени снижается церковно-монашеской концепцией автора. В идейном отношении сочинение Камениаты весьма близко к произведениям византийской агиографии. Как уже отмечал К. Крумбахер, Камениата "всецело стоит на точке зрения византийского клирика"48. Ограниченность мировоззрения богатой и привилегированной прослойки духовенства, к которой принадлежал автор, наложила яркий отпечаток на все его сочинение. Повествуя о ранней истории Фессалоники, Камениата считает нужным сказать лишь о том, что первым ее наставником в благочестии был апостол Павел, что в этом городе подвизался великомученик Димитрий и пастыри последующих времен всегда хранили в чистоте православное учение; первейшую славу и гордость Фессалоники он усматривает в ее ортодоксальности49. В истолковании событий автор не выходит из обычных рамок средневекового мировоззрения: он неустанно повторяет что падение Фессалоники, так же как землетрясение в Веррое и захват арабами Димитриады, - это божье наказание, ниспосланное за грехи жителей этих городов50. В соответствии со своей церковно-монашеской концепцией, избавление Фессалоники от врагов в прошлом он объясняет заступничеством св. Димитрия. "Этот спаситель моей родины, - замечает он, - избавлял ее от многих бедствий и не единожды, полный сострадания к ней, даровал Фессалонике победу еще до того, как она успеет испытать тяготы войны"51. Иоанн Камениата всячески превозносит стремление "познать множество вещей". Но и здесь он остается на позициях византийского клирика. По его мнению, особенно важно познать то, благодаря чему "душа исполняется страха божьего... учится чуждаться греха как виновника гибели, но следовать добродетели, венец коей - жизнь вечная для избирающих эту стезю"52. Камениата с насмешкой и презрением отзывается об Орфее и гомеровской поэзии. "Что значит по сравнению с этим песнопением, - восклицает он, восхваляя церковные псалмопения, - мифический Орфей, гомеровская муза или обманные песни Сирен, изукрашенные ложью вымысла, которые воистину не достойны хвалы, ибо это призрачные слова, совращающие людей и предающие их во власть заблуждения. Язычники обольщались ими попусту, ибо были лишены истинного знания и против самих себя вооружались суесловием своих суеверий"53. Подобные, выпады против эллинизма мы встречаем у отдельных византийских авторов и в более позднее время54. Однако начавшееся в IX в. в Византии возрождение интереса к античной литературе постепенно охватывало все более широкий круг лиц. Деятельность Льва Математика, а затем его ученика патриарха Фотия (858-867; 877-886) была продолжена такими видными представителями византийской литературы конца IX - первой половины Х в., как Арефа Кесарийский, Лев Хиросфакт, Анастасий Квестор55. По отношению к этому прогрессивному течению Иоанн Камениата - современник Фотия и его учеников - занимал самую враждебную позицию. Слепая приверженность к церковному учению, ставившему мудрость священного писания превыше всех знании и достижений человеческого ума, не позволила ему и здесь подняться до уровня передовых представителей своего времени. Сочинение Камениаты проникнуто идеей полного смирения человека перед постигшей его судьбой. В соответствии с традиционным церковно-богословским мировоззрением он считает, что все в мире подчинено богу, его божественному промыслу; никто, кроме бога, не может избавить человека от постигшего его несчастья56; бог милостив и справедлив, - если он ниспосылает наказания, то делает это в соответствии с прегрешениями людей и к их же пользе57; божеское возмездие надо переносить безропотно и терпеливо, уповая на потустороннее блаженство. "Если суждено пострадать за веру, пусть не вырвется у нас ни единого стона, пусть не убоимся мы плотской смерти..." - наставляет отец Камениаты своих родственников. И дальше: "Расставаясь с жизнью, да возблагодарим бога, дабы умереть с надеждой на загробное блаженство"58. Камениата при всяком удобном случае превозносит "удивительную добродетель" монахов59. Критика фессалоникского общества дается им в чисто евангельском духе, причину всех зол он усматривает... в зависти (!)60. Сетуя на то, что фессалоникийцы "привыкли к изнеженному и роскошному образу жизни" и "проводили дни в суетных и пышных забавах", он не делает никакого различия между теми или иными социальными слоями населения61. Церковно-монашеская концепция, а также принадлежность к привилегированной социальной прослойке не позволили ему дать объективный анализ причин, обусловивших падение Фессалоники. Хотя Камениата и убежден в том, что проводимые первоначальным руководителем обороны работы по защите Фессалоники, не будь они прерваны присланным ему на смену из Константинополя преемником, обеспечили бы полную безопасность города62, мы напрасно станем искать у него слова осуждения действий константинопольского правительства, произвольно менявшего руководителей обороны в такой ответственный для города момент, или действий вновь прибывшего стратига, немедленно отменившего остроумный и многообещающий план работ своего предшественника. Вместо этого мы находим рассуждения о том, как могло случиться, что монахи, эти "святые души", оказались не в состоянии вымолить у господа бога избавления Фессалоники от стрясшегося с ней несчастья63. К. Крумбахер, давая общую оценку сочинению Иоанна Камениаты, отмечал узость политического кругозора автора, а также ограниченность его исторических познаний64. На ограниченность исторических и географических познаний Камениаты указывал также А. Штрук65. Мы не располагаем какимилибо прямыми указаниями на образование нашего автора. Его лексикон, частые цитаты из Нового Завета и других церковных произведений66, а также встречающиеся в сочинении риторические отступления свидетельствуют только о хорошей библейской начитаниости автора и о некоторых познаниях в области риторики67. Выпад Камениаты против эллинизма, о котором мы говорили выше, хотя и свидетельствует о некотором его знакомстве с античной литературой, не позволяет еще судить о его образованности. Тем не менее замечания Крумбахера и Штрука требуют некоторых пояснений и оговорок. Необходимо прежде всего отметить, что Иоанн Камениата не рассматривал свое сочинение как исторический труд. Его главной целью было принести "духовную пользу" своим соотечественнякам, показав, что захват и разграбление Фессалоники арабами были возмездием за "распри и порочность нашей жизни"68, а также оставить назидание для будущих поколений, чтобы "потомки на нашем примере научились... избегать всего пагубного, дабы и они... прегрешениями, подобными нашим, не навлекли на себя божьего гнева"69. Мы уже указывали, с другой стороны, что Камениата преподносит свое сочинение как ответ на настояния Григория Каппадокийского. О чем же просил написать его Григорий? "В своем письме ты выразил желание узнать, - говорит Камениата, обращаясь к Григорию, - как я, попав в руки варваров, томился в неволе, как сменил родную землю на чужие края, какова моя отчизна и ее обычай"70. В намерения автора входило, "поведав о великолепии (Фессалоники. - Р. Н.), рассказать затем о великой беде этого города..."71. Узость политического кругозора Камениаты в значительной степени обусловливалась, как мы видим, рамками его сочинения. В то же время можно заметить, что ему известно состояние общеимперских дел, сложившееся в результате арабских набегов. Он рассказывает о захвате арабами многолюдного фессалийского города Димитриады и истреблении его жителей72, о разграблении арабами многих островов и приморских городов и чинимых ими там зверствах и кровопролитиях"73 о византийском войске, которое вело "постоянные войны с африканскими варварами" в Сицилии74. Указания на ограниченность исторической эрудиции Камениаты, проявившейся, по словам Крумбахера, в его легковерном отношении к народным сказаниям и в явных анахронизмах75, также нуждаются в пояснении. К. Крумбахер обращает внимание на рассказ Камениаты о приморской стене города. Приведем это место: "Южная стена... совсем низкая и отнюдь не приспособлена для обороны... Существует старинное, сохранившееся до наших дней, предание, что город здесь долгие времена вовсе не был укреплен до тех пор, пока тот, кто в ту пору правил державой ромеев, в страхе перед Ксерксом, царем мидян, который на море воздвиг сушу и с неисчислимым войском пошел на Элладу войной, не обнес город с этой стороны невысокой, как позволяли обстоятельства, стеной"76. Никакой "державы ромеев" с единым властелином во главе во время знаменитого похода Ксеркса (486-465 до н.э.) на Грецию, как известно, не существовало, как не существовало и самой Фессалоники, основанной лишь в конце IV в. до н.э. царем Македонии Кассандром (ок. 355-297 до н.э.). Однако, если признать достоверным свидетельство Страбона о том, что Фессалоника была основана на месте небольшого македонского города Термы77, то сообщение Камениаты о постройке здесь во время похода Ксеркса приморской стены не будет выглядеть столь фантастичным. Ксеркс, начав в 480 г. свой поход, перейдя Стримон, двинулся с армией вглубь Македонии, а флоту приказал плыть в Терменский залив. В 481 г. Термa, где была назначена встреча персидских армии и флота, была оккупирована Ксерксом78. Нет, таким образом, ничего невероятного в том, что жители города в ожидании персидского флота и, возможно даже, по тайному приказу македонского царя Александра I (495-450), известного в истории под прозвищем Филэллин ("друг эллинов"), наскоро возвели здесь приморскую стену, сохранившуюся в полуразрушенном виде вплоть до начала Х в.79. Небезынтересно здесь также указать, что в крупнейшем агиографическом памятнике Фессалоники - знаменитых "Чудесах св. Димитрия" при описании осады города в 597 г. объединенными силами аваров и славян говорится, что в подступившем к городу огромном войске горожане видели как бы новую армию Ксеркса"80. Не вполне обосновано и указание А. Штрука на неточность географических познаний Камениаты. Он, действительно, называет полуостров Паллину (Кассандры) островом81. В этом нет, однако, ошибки, так как через перешеек (шириной около 1 км), соединяющий Паллину с основным массивом полуострова Халкидика, был прорыт канал, фактически превративший Паллину в остров82. Что касается сетований Камениаты на то, что предпринятый им труд превышает его силы83 и он не в состоянии выполнить свою задачу по причине невежества и грубости84, то их следует в значительной мере отнести за счет довольно обычного в византийской, особенно агиографической, литературе приема самоуничижения85. Наряду с извинениями за многословие86, обещанием написать свое сочинение в соответствии с истиной87 и т.п. прием этот свидетельствует лишь о хорошем знании автором тех литературных схем, которые были распространены в византийской литературе88, Ему, несомненно, были хорошо известны произведения византийской и, в частности, местной, фессалоникской, агиографии. Возможно, что при описании осады Фессалоники он заимствовал изобразительные средства из "Чудес св. Димитрия", о которых, кстати, есть прямое упоминание в его сочинении89. Следование принятым в византийской литературе схемам и приемам отнюдь не лишает, однако, сочинение Камениаты оригинальности. Его труд, принадлежащий перу очевидца и непосредственного участника описанных в нем событий, выгодно отличается достоверностью фактического материала и живостью изложения от произведений компилятивного характера - хроник, энциклопедий, сборников житий, составляющих основной фонд византийской литературы. Несомненно художественно написаны Камениатой главы, посвященные описанию Фессалоники и ее окрестностей90, очень ярко переданы диалоги и "плачи", а также сцены, которые он наблюдал после вступления арабов в город91. По своему историческому значению, языку и стилю сочинение Камениаты принадлежит к числу интереснейших произведений византийской литературы и, несомненно, заслуживает самого большого внимания. Наследова Р. А. "ВЗЯТИЕ ФЕССАЛОНИКИ" 1. Сколь прекрасна ревность о благом, ибо она свидетельствует об обладании всяческой добродетелью! У тебя, Григорий отличнейший и ученейший из людей92, она сказалась, наряду с другими устремлениями твоего любомудрия, и в том письме, которое ты обращаешь к нам93, домогаясь все узнать из наших ответов. Ведь немалые добродетели и ревность показывает желание познать множество вещей, в особенности те, благодаря коим душа исполняется страха божьего, обогащает благими побуждениями разумную сторону нашего существа и учится чуждаться греха как виновника гибели, но следовать добродетели, венец коей - жизнь вечная для избирающих эту стезю94. Доселе я по двум причинам откладывал исполнение твоей просьбы: с одной стороны, потому, что затруднялся писать о подобных вещах тебе, человеку, чьи слова управляют поступками, а последние в полном согласии со словами совершенно сочетаются между собой (ведь о твоих совершенствах уже идет великая слава, и, хотя сам ты молчишь, она достигла и нашего слуха); с другой же стороны, не чувствуя себя в силах складно рассказать то, о чем ты расспрашиваешь, я пользовался присущей мне простотой как благовидным оправданием, дабы не оскорбить и не умалить своей повестью величия будящих твою любознательность событий, которые едва ли не весь круг земной наполнили молвой о себе95. Но когда мне наряду с тем, о чем я уже упомянул, пришло на ум, как бы, ко всем прегрешениям, я не был привлечен к ответу за ослушание, грех по природе своей страшный и гибельный, во времена оны склонивший наших прародителей к презрению даже божеского закона, я приступаю ныне к исполнению твоей просьбы, вверившись твоему благосклонному и сочувственному расположению. Я уверен, что неумелость и несвязность моего рассказа, равно как и заключенная в нем суть, не встретят осуждения ни со стороны твоего искусства, ни со стороны исполненных глубокого дознания, суждении твоей совершенной и великой мудрости, но, напротив, все, что я собираюсь поведать, правдивое и чуждое всяких прикрас и вымысла, не подвергнется хуле. 2. В своем письме ты выразил желание узнать, как я, попав в руки варваров96, томился в неволе, как сменил родную землю на чужие края, какова моя отчизна и ее обычай. Ты уверяешь, что за время краткого общения, которое выпало нам на долю, когда ты был в Триполи97, ты убедился, что история моя длинна, и все пережитое мною ранее и еще угрожающее в будущем ни с чем не сравнимо и превосходит все ужасы трагедии. Ибо и сам тогда, терпя одинаковое с моим несчастье, скитался с другими пленниками, которые, как ты говорил, были твоими соотечественниками- каппадокийцами98, попал в Триполи, направляясь в Антиохию99, не веря, что страданиям твоим настанет конец. Когда же ты увидел нас со следами недавних мучений и выражением пережитого ужаса на лицах, то самая бледность наша, по твоим словам, безмолвно вопияла о страданиях. Однако если бы я вздумал рассказывать все перенесенное подробно, повесть моя получилась бы бесконечной, и я, нарушив закон соразмерности, вышел бы за пределы необходимого. Пусть же мне не придется признать, что я злоупотребляю твоим и без того утомленным вниманием, хотя ты и стремишься меня выслушать. Итак, раз ты пообещал сочувственно отнестись к моим словам, я начинаю свой рассказ. 3. Родом я, друг мой, из Фессалоники100, и с этим городом, где изведал многое, чего раньше не знал, я тебя и познакомлю прежде всего. Так как мы подружились совсем недавно, то я расскажу о своей родине; Фессалоника - первый в Македонии и обширный город - богата всем, что создает городам славу, и ни в чем - уже не говоря о красоте - не уступает ни одному из соседей101, а особенно славна своим благочестием, которое, усвоив издревле, сохранила по сей день. Ведь Фессалоника гордится тем, что наставником ее в благочестии был сам апостол Павел102, этот сосуд избранный103, евангельской проповедью объявший все земли от Иерусалима до Иллирика104, который здесь прежде, чем в других городах, посеял семена божественного познания и возревновал о получении обильных плодов веры105. Кроме Павла, Фессалоника славится и святым Димитрием мироточивым, удостоенным великомученического венца, также совершившим великий подвиг во имя веры106 (помимо всех совершенств добродетели, он выдавался постижением божественного учения и был украшен великим знанием догматов, благодаря чему слава его и достигла пределов земли)107, а затем всеми пастырями последующих времен, твердо отстаивавшими спасительное слово божие; пестуемый и руководимый их святым наставлением, город освободился от нечистых бесовских заблуждений и языческих вымыслов, в которые верят те, кто служит демонам. Приверженностью к учению истинному он доказал свою веру и, от века не примешав к божественным семенам никакой плевелы, никакого еретического или чужеродного плода, сохранил ее чистой и незапятнанной108. Множество у Фессалоники и других достоинств; черпая из их сокровищницы, молва прославляла ее имя, превознося как первое присущее ей свойство то, что она предана истинной вере, выдается ею и ею славится превыше, чем всем другим. Поелику ты стремишься услышать как можно больше о самом городе, а мне невозможно и едва ли уместно в настоящей повести охватить все, то я, прибавив немногое и лишь то, что поможет тебе составить впечатление о Фессалонике, обращусь к рассказу о своих собственных несчастиях. 4. Фессалоника, как я уже сказал, обширна и занимает большое пространство; она окружена стенами и надежными укреплениями109 и, насколько благодаря им возможно, охраняет безопасность жителей. К югу от города лежит морской залив110; омываемая с одной стороны его водами, Фессалоника открывает прибывающим отовсюду кораблям удобный к себе доступ, ибо там образуется глубокая бухта, совершенно недоступная бурям, что позволяет мореходам безопасно причалить и спокойно стоять на якоре. Искусный строитель отрезал фессалоникийскую бухту от моря; преградив буйство волн воздвигнутым посередине молом, он вместе с тем защитил гавань от морских бурь. Море ведь, вздувая валы и обрушиваясь прибоем на землю, сдерживается этой преградой и, не находя применения своей ярости, расступается здесь, а дальше катит свои волны спокойно, так что гавань оказывается недоступной для бурь111. Залив отделен от моря мысом112, подобно косе на большое расстояние врезающимся в воду. Из-за того что мыс уходит далеко в море, фессалоникийцы называют его Экволом113. Сужаясь из-за косы к противоположному берегу, залив создает вторую гавань114. От мыса до самых стен Фессалоники вода образует прекрасное подобие круга, широко простирающегося к обоим берегам и понемногу сужающегося у города. К югу от залива - открытое море, севернее залива - гавань, а город севернее гавани. Гавань имеет вид четырехугольника, залив кругл и весьма глубок, но изобилие его вод сдерживается далеко от берега. 5. Такова Фессалоника с юга; северная же ее часть, напротив, лежит на крутых холмах. Здесь возвышается господствующая над окружающими холмами гора115, на которой, поднимаясь над остальной равниной, расположена значительная часть города; половина Фессалоники, таким образом, лежит на равнине и удобна для жителей, а половина раскинулась в гористой и холмистой местности. Это, однако, городу не во вред, ибо подобное его расположение не позволяет врагам безнаказанно нападать с вершины и угрожать стенам; местность эта дает нападающим лишь малую возможность избежать противодействия, так как простирающаяся здесь равнина лишает их преимущества. Отсюда гора на большое расстояние простирается к востоку; недоступная благодаря своим утесам и ущельям, она возвышается и господствует над остальной местностью. Оба склона горы - я говорю о южном и северном - переходят в удобные цветущие равнины, дарующие жителям возможность всяческого благоденствия. Та, что лежит к югу от горы, к востоку от города, поистине прекрасна и сладостна116. Она изобилует тенистыми деревьями, всевозможными садами, щедрыми водами рек и источников, которыми горные чащи дарят равнину и оделяют также и самое море. Виноградные лозы густо покрывают землю и обилием своих гроздьев радуют жадный до прекрасного взор117. Бесчисленные обители монахов расположились по склону горы и у ее подножия и, раскинувшись в самых красивых местах, являют и путникам и здешним жителям прекрасное зрелище118. Равнина, которая простирается от левого склона горы, также тянется вдаль и вширь, так что достигает соседних гор119. Посреди нее ты увидишь два обширных озера120, которые занимают большую часть равнины а тоже приносят немалую пользу. Ведь в них водится большое количество всевозможной мелкой и крупной рыбы121, в изобилии потребляемой как окружающими деревнями, так и самой Фессалоникой. Озера словно состязаются с морем и соревнуют в том, кто из них даст более обильные дары. Побеждают то озера, то море, и победитель не знает поэтому,. за кем признать поражение. Остальная равнина частично предназначена для землепашца, частично отведена под пастбища как для послушных человеку, так и для живущих на воле животных; олени, например, покидают горы, словно влекомые озерными водами, и, обретая в них обильное питье, соединяются здесь в одно стадо с коровами и пасутся вместе. 6. Теперь, когда местность к востоку, северу и югу от Фессалоники описана достаточно подробно, пора нам рассказать, как сумеем, и о пространствах, что лежат к западу. Есть еще одна равнина, начинающаяся от Эквола122; справа она примыкает к горе, а слева доходит до моря, в несказанной красе представая взорам123. Та ее часть, что может гордиться соседством как с городом, так и с морем, орошается водами; она убрана венком из виноградников, густо разросшихся деревьев и садов, украшена множеством жилищ и святых храмов, большинство которых принадлежит монашеским общинам, подвизающимся во всяческих подвигах добродетели и живущим только богом, к которому устремляются и во имя которого, избрав единственную ведущую к нему стезю, они покинули житейские волнения. Далее равнина на большое расстояние становится безлесной; она покрыта травой, весьма пригодна для возделывания124 и тянется на запад до других высоких гор, туда, где расположен город Верроя125, славный своими жителями и всем, что обеспечивает городу цветущее состояние126. В средней части этой равнины разбросаны вперемежку различные селения; одни, занятые другувитами и сагудатами127, подчинены Фессалонике128, другие платят подати одному из скифских племен129, живущему бок о бок с ними. Впрочем, все эти селения расположены а теснейшей близости друг к другу, и то, что фессалоникийцы благодаря торговле связаны со скифами130, особенно когда они в мирных отношениях и не поднимают оружия, приносит, в добавление к другим преимуществам, немалые выгоды городу. К дружбе те и другие стремятся издавна и, сохраняя глубокий и прочный мир131, в постоянном общении приносят друг другу пользу132. Многоводные реки, беря начало в скифских пределах и пересекая упомянутую равнину, сами доставляют Фессалонике изобилие рыбы и открывают доступ морским кораблям, благодаря которым вместе с речными водами прибывает множество товаров133. 7. Однако неприметно для себя я растянул рассказ обо всем этом больше, чем сулил тебе вначале. Поступить так заставила меня прежде всего любовь к отчизне, сладостно предающаяся воспоминаниям и благодаря возникающим в памяти картинам словно живущая в самих словах, а также ревностность и настойчивость твоего любомудрого внимания, которое ты с самого начала пообещал подарить мне всецело, говоря, что ничто стороннее не отвлекает его и не стоит между ним н моей повестью. Вот что меня побуждало. Ведь обычно вещи, наиболее для иас желанные, нерасторжимыми оковами связывают и рассказчика и слушателя, ибо ни взор от сладостных картин, ни слух от любезных созвучий не отказываются легко и с готовностью, и доставляющая отраду речь не умолкает, пока не достигнет предела, к которому стремится изначально. Обратимся же к описанию самого города. Доколе нам словно в зеркале показывать Фессалонику или пытаться заимствованными извне красками живописать оригинал, когда надлежит в подобающем рассказе изложить события, дабы все, пока еще окутанное для тебя туманом, проступило яснее. Ведь посулив вначале описать в меру сил моих Фессалонику, какой она была и во что обратилась впоследствии, я, словно отказавшись от описания города и столько времени - этот упрек сделал бы мне всякий - посвятив подробностям, своей медлительностью подвергаю опасности повествование о самом важном. Пора снова вернуться к Фессалонике и, поведав о великолепии, рассказать затем о знаменитой беде этого города, дабы, сколько он превосходит все другие своей блистательностью, стольких удостоился слез и сожалений. 8. Мы уже сказали, как раскинулась Фессалоника и вдаль и вширь и сколь обширное пространство она заключает в своих стенах. Обращенная к равнине часть городской стены благодаря толстой кладке весьма надежна и крепка; она защищает город своим передним укреплением с множеством выступов и брустверов134, так что жители совершенно избавлены от страха. Южная стена, напротив того, совсем низкая и отнюдь не приспособлена для обороны. Думается мне, что в стародавние времена строитель пренебрег ее укреплением, не предвидя нападения со стороны моря. Существует древнее, сохранившееся до наших дней, предание, что город здесь долгие времена вовсе не был укреплен, пока тот, кто в ту пору правил державой ромеев, в страхе перед Ксерксом, царем мидян135, который на море воздвиг сушу и с неисчислимым войском пошел на Элладу войной136, не обнес город с этой стороны невысокой, как позволяли обстоятельства, стеной137. С тех самых пор вплоть до настоящего времени стена так и стоит, и он думал, что никогда и никому даже не придет на ум, что опасность будет грозить отсюда. Да, город перевидал на своем веку не одну тяжелую битву - и с варварами и с теми же соседними скифами, насмотрелся на всевозможные вражеские хитрости и на всяческие племена, подступавшие к его стенам полчищами, неисчислимые, как морской песок, и ревновавшие о том, чтобы город не выдержал их нападения (а ведь они были воистину необоримы в своем натиске и превосходно вооружены)138. Однако столкновения происходили на суше139, и город благодаря надежной стене отражал нападения и избежал всех опасностей, вверяя свою защиту тому, кто постоянно и ревностно оборонял его - я говорю о преславном мученике Димитрии140. Этот спаситель моей родины избавлял ее от многих бедствий и не единожды, полный сострадания к ней, даровал Фессалонике победу еще до того, как она успеет испытать тяготы войны. Но предоставим все это книгам, повествующим о чудесах святого Димитрия141, и продолжим наш рассказ. 9. Итак, по названным мною причинам Фессалоника не страшилась никаких опасностей. С тех пор как купель божественного крещения обратила скифское племя и ему, наравне с христианами, уделено от млека благочестия, прекратился мятеж городов, опустился меч, привыкший к убийству142, и сбылось воочию некогда предреченное громогласнейшим из пророков - Исайей. Мечи наши перекованы на серпы, копья - на орала143, война исчезла отовсюду, и мир воцарился в соседних пределах; не было таких благ, которых мы не вкушали бы до пресыщения, - обильны были плоды земледелия, разнообразны предметы торговли. Ведь и земля и море, наши давние слуги, щедро одаряли нас великим изобилием благ. Если же был в чем-нибудь недостаток или земля чего-нибудь не родила, море мудро приходило ей на помощь и в избытке доставляло все, в чем была нужда. Какие же из кораблей, приходивших со всех концов земли, мне назвать в первую очередь, что упомянуть из тех товаров, которыми они услаждали моих сограждан, получая взамен наши? Большая государственная дорога144, ведущая с запада аа восток, проходила через Фессалонику и поневоле склоняла путников остановиться и здесь закупать все необходимое. Поэтому мы оказывались обладателями всевозможных, каких только ни назовешь, благ. Улицы города всегда наполняла пестрая толпа фессалоникийцев и проезжих гостей, так что легче было пересчитать песчинки на морском берегу, чем людей, проходивших по рыночной площади и занятых торговыми делами. У многих здесь накопились несметные сокровища - золото, серебро и драгоценные камни, а шелковые ткани шли наравне с шерстяными145. Обо всем остальном - меди, железе, свинце, олове и стекле, т.е. тех материалах, которые содействуют процветанию ремесел, связанных с применением огня, я считаю излишним упоминать, потому что в Фессалонике их столько, что с их помощью можно возвести и отстроить целый город. 10. Неужели же при подобном благоденствии и изобилии Фессалоника, блиставшая искусством своих мастеров и гордившаяся пышностью построек, уступала другим городам в соблюдении законов и гражданских установлении или в образованности? Никоим образом! Ибо она лелеяла науки, как зеницу ока, а благозаконие, - как самое жизнь. Ты мог бы видеть, что юношество здесь предается одному постижению мудрости; здесь черпают силы науки и искусства. Сумею ли я словами дать представление о мелодическом богатстве песнопений или о сладостных напевах певцов и усердии клира? Как мне описать все это? Ведь до сих пор, сам не пойму как, увлеченный потоками речи, словно не замечая своего невежества, будто и не принадлежа к людям, вовсе неумудренным в науках и неотесанным, я смиренно тщился поведать о том, чего жаждала твое любомудрие. Теперь же, поелику я упомянул о мелодическом сладкогласии песнопений, дух мой смятен, и я не знаю, о чем поведать, о каком умолчать из сладчайших и стройных напевов, в которых смертные сливали, свои голоса с силами небесными и коими сопровождали праздничные торжества. Если бы кто пожелал эти звуки, в общем праздничном песнопении согласно воссылаемые всевышнему всеми устами, уподобить гласу ангелов, прославляющих бога в обители блаженных, он не ошибся бы! 11. Храмы, величественные и прекрасные своим богатым убранством, разбросаны по всему городу146, как всенародные искупительные дары всевышнему. Самые выдающиеся среди них - храм всемогущей и божественной премудрости всевышнего слова147 и церковь святой приснодевы богородицы148; не уступает им и храм упомянутого уже мною достославного и победой венчанного мученика Димитрия149, поставленный там, где он свершил святые подвиги и восприял победную награду. Собирая народ по чередою наступающим праздникам в своих стенах, храмы эти даруют прихожанам несказанное блаженство и духовную усладу. В каждом - свои чины священников, совершающих богослужение, и корпорации чтецов, исполняющих служебные песнопения150. Попеременно затягивая слова гимнов и сопровождая эти звуки движениями рук, этот многоголосый и сладостный сонм и чарует взор великолепием сверкающих риз, и услаждает слух искусным псалмолением. Что по сравнению с этим песнопением значит мифический Орфей151, гомеровская муза152 или обманные песни Сирен153, изукрашенные ложью вымысла, которые воистину не достойны хвалы, ибо это - призрачные слова, совращающие людей и предающие их во власть заблуждения. Язычники обольщались ими попусту, ибо были лишены истинного знания и против самих себя вооружались суесловием своих суеверий. Мы же почитали истинное и истинному возносили песнопения. 12. Поэтому меня охватывает дрожь, трепет и изумление при мысли о том, как случилось, что столь величественное пение, несравнимое по своему благолепию ни с одним из наших приношений всевышнему, сразу смолкло, исчезло, отлетело, как сновидение. Я думаю, что мы, будучи грешниками, проповедовали божественные, по слову псаломопевца, уставы, и наша греховность сделала бесплодным это преславное и святое богослужение, ибо всевышний отверг прославление и почитание грешных и нечистых уст154. Доколе же нам молчать об истинной причине обрушившегося на нас бедствия? Пусть потомки на нашем примере научатся служить богу живому и истинному и избегать всего пагубного, дабы и они не сошли со стези праведной и прегрешениями, подобными нашим, не навлекли на себя божьего гнева. Ведь то великое отмщение, о котором страшно даже вспоминать, мы познали не за что другое, как за свою неправедную и греховную жизнь, за распри и зло, возникшие потому, что в Фессалонику стекались люди всякого племени и всякой земли и каждый приносил с собой присущие ему пороки, которыми щедро награждал ближнего; из-за здешнего изобилия, о нем я уже говорил, жители ближайших местностей и городов селились в Фессалонике; особенно охотно те, кому удалось спастись с островов, уже захваченных погаными агарянами155, в надежде, что они тут не испытают тревог войны156. Познали мы отмщение также за безудержную роскошь, беспечность, за изобилие и доступность всего, что доставляет наслаждения; мы были словно забыты господом, вступив на ложный и безысходный путь; по слову апостола, каждого влекли собственные страсти, каждый необузданно поддавался любому искушению, пренебрегая стезей добродетели. 13. Какие только пороки, говоря правду, нас не обуревали? Разгул, прелюбодеяние, грязные побуждения, ненависть, ложь, воровство, распри, соперничество, злословие, ярость, корыстолюбие, несправедливость и мать всех пороков - зависть равно владели каждым и были присущи всем. Не было среди нас человека, кто на деле радел бы о ближнем, но всякий коварно замышлял причинить ему вред. Никто по душевному состраданию не, желал уделить нуждающемуся от своего добра, но, напротив того, вступал в тяжбу с ближним, чтобы приумножить свой достаток за счет чужого; люди лукавили друг с другом, рукоприкладствовали, клеветали, предавались всевозможным порокам, притесняли сирот, посягали на владения вдов, затевали ссоры. И каков конец всего этого? Я не решаюсь говорить о столь огромных бедствиях и не мог бы, кажется, вернуться вновь к воспоминаниям о том, что мы все перенесли. Но поелику нельзя молчать о событии, благодаря коему мы оставили всему миру великое и страшное назидание, я начну свою повесть об этой знаменитой беде, дабы ты сам увидел, каково воздаяние за грехи. Когда мы роскошествовали, проводя дни в суетных и пышных забавах, когда, по словам псалма, все уклонились, сделались равно непотребными, и не было человека, который искал бы бога157, тогда-то нас и поразило это страшное бедствие говоря точнее, катастрофа, или справедливое воздаяние. 14. Подумай, как и в этом милосерд всевышний, желающий не смерти грешника, но чтобы грешник сошел с пути своего и жив был158. Зная, сколь неудержимо наше мерзостное стремление ко злу, что делает он, дабы отвратить нас от греха и заставить раскаяться? Прежде всего поразив землетрясением уже упомянутый мною соседний Фессалонике город - я говорю о Веррое - вместе со всей округой, так что многие жители погибли, какую цель преследовал господь этим? Чтобы мы, увидев воочию кару, постигшую других, хотя и поздно, воздержались от греха и направили свои поступки в лоно добродетели. Но поелику мы и после этого бедствия не отступились от присущего нам с давних пор обычая, господь избирает иной путь наставления, являя на примере ближних, бедствие, предстоящее и нам, буде мы не раскаемся. Другой греческий город, Димитриада, расположенный недалеко от нас и превосходящий соседние города количеством своих жителей и всем другим. в чем обычно состоит гордость городов, незадолго до захвата Фессалоники оказался во власти варваров159. Когда город после осады пал, едва ли не все его жители погибли от меча; это привело нас к мысли, что и мы претерпим такое же бедствие, если не расстанемся со своими пороками, и мы узнавали в испытаниях этого города, словно от одаренного речью надгробия, заслуженную нами судьбу. 15. Но пусть никто не заключит из моих слов, будто эти города ради нас изведали такие ужасы. Несчастия, я полагаю, явились для них, как впоследствии и для нас, карой за их собственные пороки, ибо всевышний каждому определяет возмездие в меру его прегрешений. В этих бедствиях, если бы мы обратили их себе во благо, нам легко было обрести путь для собственного вразумления и спасения. Но раз господь, испытующий сердца160, узрел, что дух наш объят гибельными стремлениями и чужд спасительных заповедей и наставляющих истине побуждений, благодаря коим мыслящая и разумная часть души обращается к добру, избегая скверны, порождающей, по слову апостола, гнев против сыновей ослушания161, должно было уничтожить зло, дабы оно, распространясь, не осквернило и других; всевышний для того поразил нас этими приводящими в трепет невероятными бедствиями, чтобы мы, поелику горе ближних нас не наставило, выстрадали свое а послужили примером остальным людям. 16. Но к чему это многословие? Пора приняться за свою повесть и рассказать о том, как мы вынесли тяжелую осаду, дабы потомки наши почерпнули в этом предупреждение и красноречивое поучение. В один прекрасный день прибывает посланец благочестивейшего императора Льва162, правившего державой ромеев, с вестью о нашествии варваров (я имею в виду поганых агарян) и приказом тотчас вооружаться. Он рассказывает, что перебежчики открыли императору намерения варваров и сказали, что удар будет направлен на Фессалонику, ибо многие захваченные в плен осведомили варваров о том, что со стороны моря город уязвим и не выдержит натиска. Когда ужасная весть была объявлена, в городе поднялся крик, всех охватили страх и смятение, - ведь впервые ушей наших достигло предупреждение о столь невероятной и тревожной опасности; мы решили - увы нам! - бороться за свое спасение, позаботиться об отпоре врагу и вдохновить дух свой на битву. Однако по неопытности в делах войны, не зная, за что приняться, всякий мучился разнообразными заботами. Особенно мы тревожились за городские стены, негодные как раз в том месте, откуда мы ожидали нападения: ведь положение воистину могло внушить страх не только нам, незнакомым с войной и безоружным, но и людям бывалым и имеющим опыт в такого рода делах. 17. Наконец мы решили, если уж обороняться, то под защитой стены, приведя ее в порядок, и на нее преимущественно уповать. Однако императорский посланец (он звался Петрона, имел чин протоспафария163 и получил приказание некоторое время пробыть в Фессалонике, оказывая необходимую в подобных обстоятельствах помощь) не одобрил нашего плана и сказал, что придумал другой, более остроумный, который окажется спасительным, если только грехи горожан, уготовившие нашу погибель, не предрешили и падения города. Петрона, человек умный и многоопытный, рассудив, что он, если займется возведением стены, не добьется для города блага и принесет не больше пользы, чем те, которые до него стремились действовать таким образом, придумал другой способ защиты. (Обрати внимание, сколь мудр и удобен его план!) Приняв в расчет, что вся южная часть города омывается морем и что при нападении с этой стороны варвары с легкостью осуществят свои замыслы и ничто не помешает им завладеть стеной, - она ведь чрезвычайно низка, а корма кораблей выше ее уровня, так что сверху можно поражать прячущихся за брустверами людей, - Петрона задумал скрыть в море некое защитное средство, хитро придуманную ловушку, которая стала бы городу защитой, а врагам помехой. В восточной и западной части Фессалоники было множество могильных плит из цельного камня, под которыми жившие здесь древле греки хоронили своих покойников; Петрона собрал их и при помощи им самим придуманного остроумного способа рядами погрузил в море на небольшом расстоянии друг от друга; так он создал удивительное подводное укрепление, воистину более надежное и крепкое, чем возведенная здесь. стена. Мысль эта воплотилась бы в жизнь, обеспечив городу полную безопасность, и вражеские корабли не имели бы возможности приблизиться и нанести ему ущерб, если бы прегрешения наши не воспрепятствовали и тут и не обратили это начинание в прах. 18. Когда подводные укрепления были доведены уже до середины опасного места и улеглись наши страхи и тревога, прибывает второй посланец от императора, немедленно отзывает Петрону и берет управление городом в свои руки. Имя ему было Лев; он был назначен стратегом округи164 и принял на себя заботу обо всех военных делах. Лев решил приостановить сооружение подводных укреплений и взяться за возведение стены. Сразу по прибытии он потребовал, чтобы все занятые прежде на оборонительных работах люди доставляли строителям все необходимое, дабы его план выполнялся при возможно большем числе рабочих рук и обилии материалов. Так снова закипела работа над возведением стены. Но насколько надстраиваемая ее часть, казалось, способна была остановить вражеский натиск, настолько остальная вселяла в нас тревогу. Ведь не было возможности исправить всю стену, протянувшуюся на большое пространство, так, чтобы мы не опасались за ее надежность, тем более что время появления врагов близилось, а в том месте, откуда мы ожидали их нападения, постройка не была еще доведена даже до половины. Бесчисленные вести, много страшнее полученных нами прежде, терзали наш слух, вести о том, что варвары приближаются и проделали уже большую часть пути. И действительно, нигде они не могли задержаться даже на короткое время, так как почти все острова были уже раньше разграблены ими, а жители приморских городов в ужасе от одного слуха об их приближении обратились в бегство, и не оставалось никого, кто был бы в силах сопротивляться их натиску165. Мы были предупреждены, что на нас идет флотилия из 54 кораблей, каждый из которых величиной своей не уступал целому городу166, команду их составлял пестрый сброд самых потерянных и на все готовых людей - измаилитов, населяющих Сирию167, и соседних с египтянами эфиопов, отличающихся кровожадностью и звериной жестокостью, искушенных во всяческих убийствах, имеющих на совести множество разбойничьих нападений, так что человеку страшно слушать даже рассказы об угрозе их нашествия, и. настигнутый этим сбродом, каждый спасается бегством, предпочитая жить в горах с дикими зверьми, чем попасть в руки этих варваров и быть преданным мучительной смерти. 19. И вот, когда город был в таком положении, снова прибывает посланец с известием еще более тревожным, - он предупреждает всех, что варвары совсем близко. Звали этого посланца Никита, он был стратигом по званию и настоящим полководцем по своему опыту. Никита обещал помочь горожанам (он сказал, что прибыл с этой целью) и выказал готовность, если нужно, приступить к делу. Но пока мы ожидали врагов, по воле злобного демона, возмущающего дела людские, случилось нечто ужасное: когда упомянутый прежде стратиг, впервые встретившись с только что прибывшим Никитой в том месте, где шли работы по возведению стены, и собираясь, как принято при дружеской встрече, объятием приветствовать его, выронил поводья (и тот и другой были на конях), произошло большое, достойное слез несчастие. Кони испугались, особенно тот, на котором сидел Лев; объятый ужасом, с взъерошенной шерстью, заломив шею, он взвился на дыбы и выбил всадника из седла; стратиг, ударившись о землю, раздробил себе правое бедро и оказался в жалком и безнадежном состоянии. Стратиоты из свиты168 сейчас же подняли его на руки и унесли домой; более он, естественно, не мог предаваться заботам о городе. Он лежал, терзаемый непереносимыми муками, не зная, к чему обратить свои мысли. С одной стороны, его ум занимали размышления о грозящем бедствии, о том, каким способом спасти Фессалонику от нападения варваров, с другой же - его с еще большей силой отвлекала от них острая боль;перелом, угрожавший ему гибелью, заставлял забыть обо всем, кроме собственного выздоровления. Так наш стратиг, страдая от той и другой беды, ничего не мог сделать для города. Однако под давлением нависшей над Фессалоникой опасности мы сделали деревянные башни и поставили их у недостроенной части стены, проникшись некоторой надеждой, что с их высоты мы отобьем наступающих с моря врагов, не позволим им приблизиться к стене и осуществить свои губительные замыслы. Такие шаги мы в спешке предприняли, ибо вопреки словам мудреца, что теснимый бедой - изворотлив, опасность порождала несбыточные планы. Среди нас не было никого, кто был бы уверен в будущем или в благополучном исходе того, к чему стремился душой. 20. Поскольку, однако, попечение о нашем городе после несчастного случая со Львом всецело перешло к Никите, он в свою очередь стремился делать для нашей безопасности все от него зависящее. Он говорил, что приняты меры к тому, чтобы искусные лучники из числа соседних славян, которые подвластны Фессалонике169 или подчиняются стратигу Стримона170, в достаточном количестве собрались в городе, дабы мы не оказались беспомощными перед лицом хорошо вооруженных варваров, но смогли при содействии славян отразить первый вражеский натиск171. Никита всячески старался осуществить это решение: он разослал письма по всей округе, добиваясь, чтобы в город как можно скорее пришли соседние славяне, должным образом вооруженные172 Но собрались немногие, далеко не лучшие; их было не настолько много, чтобы они могли принести пользу, но, наоборот, до такой степени мало, что их можно было без труда сосчитать, и вдобавок они были недостаточно хорошо снаряжены для битвы. Все это произошло из-за своенравия и низости самих облеченных властью архонтов173, ибо они пеклись больше о собственной выгоде, чем об общем благе, привыкли злоумышлять против ближнего, гнались за мздой и превыше всего ставили обогащение174. Хотя и дважды, я трижды, и множество раз Никита пытался письмами устрашить стратига Стримона, упрекая его в медлительности и предупреждая, что, если случится несчастие, он один будет в ответе перед императором, тот, исполненный обычной злокозненности, держался не менее самоуверенно, чем прежде. Стратиг этот презрел божий страх и повиновение и, ни во что не ставя даже гибель столь великого города, не пожелал ни прибыть самолично, ни разрешить кому-нибудь из подвластных ему людей прийти нам на помощь в столь бедственном положении: напротив того, этот коварный человек до самого последнего дня осады вводил нас в заблуждение постоянной надеждой на свою поддержку и, коварно обманув, вволю смеялся над нашей злой погибелью175. 21. Так были обмануты наши надежды на помощь союзных славян176; хотя нас было немало, вполне в нашем положении достаточно, а численностью мы значительно превосходили варварское войско, отсутствие опыта в делах войны и незнакомство с ее тяготами заставляли нас трепетать и страшиться нападения. Кроме того, мы не успели придумать надежного способа защиты, и это представлялось роковым. И все же пока было непереносимо думать о бегстве: ведь если бы мы покинули Фессалонику, город был бы захвачен, похищены золото, серебро и прочие драгоценности святых храмов или эти божьи храмы были бы преданы пламени; вместе с тем, пытаясь уклониться от сопротивления, мы не миновали бы гнева императора. Решение обороняться было осуществимым и единственно спасительным, хотя для нас, еще не знакомых с бременем войны, одна мысль об этом казалась страшнее самой смерти; поразившее нас великое бедствие внушало нам смятение и ужас, поскольку мы привыкли к изнеженному и роскошному образу жизни и до сих пор были далеки от ратных дел. 22. В спорах о преимуществах того и другого из возможных для нас выходов мы жили следующие дни, прибегая к единственному, что остается людям в нашем несчастном положении, - призывали неизреченное милосердие божие и заступничество всех святых. В упомянутом уже мною преславном храме святого мученика Димитрия собрались все мы, жители Фессалоники, и все, кто пришел сюда из чужих краев, люди всякого звания и возраста, и, составив печальный хор, молили о заступничестве в грозящей беде варварского нашествия, говоря: "О великий-святой, ты уже являл нам свое вспомоществование в годины бед, не однажды угрожавших твоему городу, ты рассеивал злоумышления врагов и спас его от погибели. Яви и ныне, милосердный, свое безмерное о нас попечение, да не восторжествуют над нами враги иноплеменные, не ведающие бога, да не осквернится храм сей, врачеватель и прибежище всей вселенной, руками нечистых и безбожных людей, насмехающихся над нашей верой и презирающих нашу службу, вменяющих нам в вину наше благочестие и угрожающих нам ужасной и преждевременной гибелью. Но, буде мы за содеянные на земле прегрешения и достойны несчетных кар и сами повинны в надвигающемся на нас бедствии, мы не знаем другого бога, кроме увенчавшего тебя, ради коего ты свершил святой подвиг, коего ты прославил, подражая его страданиям, благодаря коему ты получил благодать чудотворства и был дарован нам в качестве стены крепкой и опоры незыблемой, ибо неустанно ты молишь его за нас и испрашиваешь нам благо. И ныне взгляни на наше смятение и беспомощность, внемли нашей мольбе, встань верной заступой за своих рабов, избавь от грозящего утеснения, да не насмеются над нами сыновья служанки Агарь и да не скажут: "Где их защитник?" Ибо сам ты, всеблагой, знаешь, что спасение свое мы видим не в мечах, а в твоем всемогущем заступничестве и вновь уповаем на твою помощь". Мы ожидали врагов, в страхе сердца своего денно и нощно вознося мученику подобные молитвы и обливая слезами пол храма, но необоримой преградой воздвиглись наши прегрешения и не дали заступничеству святого склонить к нам милость божию. Ведь и Димитрию справедливо можно было сказать, как некогда сказано было пророку Иеремии, молившему бога за Израиль, недостойный милосердия всевышнего: "Не проси за народ сей, ибо не услышу тебя"177. Должно, воистину должно было, чтобы уготованная нам погибель восторжествовала над нами, дабы все погрязающие в грехе узнали, что ничто так не склоняет бога к мольбам святых, как праведная жизнь и стремление к добру. 23. Между тем, пока мы обращали к небу свои тщетные мольбы, появляется человек с вестью о том, что корабли варваров уже подошли к Экволу178. Это было в воскресенье, июля месяца 29 дня 6412 года179. Молва сразу облетела весь город и вселила во всех смятение, испуг и ужас; всякий что-то кричал, искал совета в несчастии, вооружался, как мог, спешил к городской стене. Не успели люди добежать до ее брустверов, как вражеские корабли с распущенными парусами появились из-за мыса. Их тогда подгонял попутный ветер, так что многим даже мерещилось, что корабли не движутся по воде, а летят по воздуху. Ведь стоял, как я уже сказал, июль месяц, когда чаще, чем в другое время, дует с моря ветер, рождающийся на вершинах Олимпа в Элладе180. В эти жаркие дни с самой зари и до девятого часа он устремляется на город и освежает его своим дыханием. Враги, найдя себе в нем союзника, ранним утром подходят к Фессалонике. Достигнув ее стен, они первым долгом спускают паруса и принимаются внимательно рассматривать город; таким образом, они не сразу начали битву, но дали себе срок, узнав наш дух и силу, приготовиться к сражению. Некоторое время варвары стояли в растерянности, так как ни с чем не могли сравнить то, что представилось их глазам, - перед ними лежал широко раскинувшийся город, и вся стена была заполнена народом. Весьма встревоженные этим зрелищем, варвары еще некоторое время не решались начать битву, мы же благодаря их промедлению несколько ободрились и пришли в себя. 24. Тут Лев - предводитель варварского войска - решил осмотреть обращенную к морю часть стены. Был он человеком коварным и исполненным злобы; дела его в полной мере соответствовали его имени, и кровожадностью нрава и безудержностью устремлений он не уступал льву181. Ты, конечно, и сам наслышан о нем, ибо молва не устает говорить о его злобности, и знаешь, что никто из величайших на земле нечестивцев не доходил, подобно этому человеку, до того, чтобы с ненасытной жадностью любоваться потоками человеческой крови и более всего жаждать гибели христиан. Некогда, приняв в святом крещении свое второе рождение, и наставленный в таинствах нашей веры, он был человеком достойным, но, попав в руки варваров, сменил истинное вероучение на их безбожие182. И ничем этот человек не мог сильнее выказать им свою преданность, как деяниями оправдывая свое имя и поступая, как отступник. и вор, гордиться и возноситься этим. Итак, этот необузданный и вероломный Лев, плывя вдоль стены, осматривал ее и с коварством обдумывал, куда он направит свой удар; остальные же его корабли в боевой готовности стали на якорь в восточной части бухты. Вооружались и наши сограждане, заняв свои места на стене и собравшись с духом для предстоящего состязания. Ведь это было подлинно состязание, славное среди великих, приносящее не хвалу зрителей силе одного противника и дарующее победителю не награду на кратковременную утеху, а побежденному - не поражение, наказывающее его одним только стыдом; оно сулило городу, если он останется невредим в столь грозной опасности, небывалую славу, а если пострадает от ков врага, - неутешное страдание. 25. После того как этот зверь в образе человека осмотрел стену и вход в гавань, прегражденный железными цепями и остовами потопленных кораблей183, он утвердился в решении напасть на город с той стороны, где подводные западни, т.е. погруженные в море камни, не могли, по его мнению, помешать кораблям приблизиться и где фессалоникийцы не окажутся способными наносить им урон со стены, к этому времени еще недостроенной. И вот, указав место у низкой части стены, где море достаточно глубоко, он обращается к своим воинам и приказывает им построить корабли для боя. Они быстро подплывают и с пронзительными варварскими выкриками устремляются на веслах против нашей стены, зловеще ударяют в кожаные тимпаны184 и разными способами устрашают защитников. Те в свою очередь отвечают еще более мощным и громким криком, призывая в помощь против супостата заступу животворящего креста; варвары, услышав столь многоголосый и леденящий кровь воинский клич, пришли в замешательство и перестали верить в свою победу; услышав этот крик, они сделали заключение о количестве защитников и решили, что нелегко им будет, сражаясь с таким множеством готовых к битве [людей], овладеть этим обширным городом, равного которому им не доводилось видеть. Однако, дабы мы не заметили, что первое же столкновение их устрашило, варвары, еще не поборов страха, без той ярости, которую они проявляли впоследствии, в бешенстве, смешанном с испугом, приблизились и стали осыпать город дождем стрел. Потом, отваживаясь на более решительные действия и стремясь подойти еще ближе к стене, они, подобно кидающимся на человека псам, разжигали свою злость и еще больше свирепели, когда в них со стены летели стрелы. Ведь защитники Фессалоники не пренебрегали этим оружием и пользовались им весьма широко и охотно, поставив всех пришедших в город славян на такие места, откуда удобно целиться и где можно укрыться от вражеских стрел. 26. Некоторое время противники стреляли из луков и победа не склонялась ни в ту, ни в другую сторону. Тут горстка варваров отделяется от остальных сражающихся (это были, разумеется, самые бесстрашные и дерзкие), бросается в море с деревянной лестницей, плывет, подталкивая ее вперед, чтобы по ней подняться на стену, не обращая внимания на летящие сверху стрелы. Ведь до тех пор, пока пловцы не приблизились к берегу, тела их были скрыты водой, головы защищены щитами; достигнув же берега и выйдя из воды, они мужественно держались под градом стрел, только головы прикрывая щитами, быстро поставили лестницу и пытались подняться на стену и проникнуть в город. Однако их гибель опередила осуществление этого замысла, и, прежде чем обдумать, как привести его в исполнение, варвары расстались с жизнью: едва они ступили на лестницу, полетевшие, подобно частому граду, камни предали их разом морю и смерти. После этого варварские корабли отступают, не отваживаясь более на подобного рода смелые действия, и только издали посылают на город страшный, застилающий дневной свет дождь стрел. Но и сами они подвергаются такой же участи, ибо защитники Фессалоники метко стреляют в них из луков, почти не зная промаха, забрасывают из камнеметов185 камнями, самый свист которых вселяет в варваров ужас. 27. Посланец императора Никита обходил стену и ободрял сражающихся такими словами: "До сих пор, фессалоникийцы, я иначе думал о вас и не знал, что вы столь отважны и бесстрашны в ратном деле, хотя доныне не упражнялись и были чужды ему; теперь же час тягчайшей опасности рождает надежды на ваше мужество. Я вижу, что все вы сильны телом, мужественны духом, готовы к сопротивлению, презираете врага и доблестно противостоите его коварным замыслам. Вы держитесь как подобает, ибо сражаетесь за самих себя, мужей сильных и телом и духом, и за всю Фессалонику, с которой не может соперничать в блеске ни один из самых знаменитых городов. В случае победы над супостатом вы удостоитесь хвалы, а если сбудутся угрозы варваров, ни с чем тогда не сравнятся ваши беды и горечь вашего унижения. Поэтому стойте мужественно, завоевывая победу своей отчизне и себе самим; да не обратитесь вы перед врагом в бегство, да не оставите миру неподобающей по себе памяти, предпочтя столь грозной опасности кратковременное облегчение". Так Никита, совершая свой обход, всех воодушевлял и наполнял сердце каждого бесстрашием и твердостью. Сам стратиг, точно забыв о болезни, хотя она была весьма, как мы рассказывали, тяжелой и доставляла ему невыносимую боль, объезжал укрепления, сидя на муле боком (как позволяло ему недавнее повреждение ноги); в самых ответственных местах он расставил наиболее отважных лучников с тем, чтобы они своим примером вдохновляли на подвиги сотоварищей. 28. В течение этого дня варвары не однажды пытались наступать, но, устрашенные больше прежнего, всякий раз отходили назад, пока не получили приказа прекратить осаду с моря и, покинув поле сражения, пристать у берега к востоку от города. Тут они сошли с кораблей и опять принялись стрелять по тем, кто находился под прикрытием высокой стены, у ворот, расположенных вблизи моря и называемых Римскими186. Здесь сражение длилось до поздней ночи, пока варвары, устав от битвы, не замолкли на своих кораблях, обдумывая, разумеется, планы завтрашнего нападения и готовя новые козни. Едва мы после целого дня ратных трудов успели перевести дух, появилась новая забота: всем защитникам стены надлежало быть на страже и следить, чтобы варвары не ухитрились под прикрытием ночи подняться на стену и добиться успеха. Ведь они славятся военными хитростями и, задумав подобное коварство, сейчас же берутся за его исполнение, презирая всякую опасность, одержимые одной-единственной мыслью - приступить к осуществлению своего замысла. И если, паче чаяния, затеянное ими дело принимает иной, чем надеялись, оборот, они видят для себя славу в том, что дерзостно стремились к недостижимому. Поэтому всю ночь мы бодрствовали и не сетовали на себя за то, как сражались накануне; ведь мы проявили столь большую смелость, что даже предводитель вражеского войска был удивлен и позже допытывался, как мы могли так мужественно отражать его натиск. С этих пор мнение варваров о нас изменилось. 29. Но когда наступил рассвет, вестник второго дня войны, и варвары обрушили на нас еще более тяжкие, чем прежде, удары, стратигам вновь пришлось ободрять дух сражающихся и показывать им пример твердости. Ведь с первыми лучами солнца враги покинули корабли и опять принялись осаждать стену; разделившись на отряды и нападая таким образом на отдельные ее участки (особенно много их сосредоточилось у выходов), варвары обратили против нас всю мощь своего разнообразного оружия: одни стреляли из луков, другие метали камни, третьи посылали своими камнеметами тяжелый град снарядов. Многолика была грозящая нам смерть, и, обрушиваясь на нас отовсюду, она жестоко поражала того, кто попадался ей на пути. Ведь возле одних только Римских ворот стояло семь хорошо прикрытых камнеметов, которые варвары забрали для осады нашего города, проходя мимо Фасоса187. Кроме того, они прислонили к стене деревянные лестницы и пытались вскарабкаться по ним наверх под прикрытием летевших из камнеметов снарядов, ибо, падая беспрестанным градом, они не позволяли защитникам показываться на стене. Варварам удалось бы осуществить этот замысел, - они ведь успели уже приставить лестницу к брустверам переднего укрепления, - если бы по божьему соизволению несколько смельчаков не спрыгнули сюда со стены и, ранив варваров копьями, не заставили отступить. Увидев, что эта попытка не увенчалась успехом и варвары, обратившись в бегство, бросили свою лестницу, мы исполнились такой дерзости духа, что насмехались над врагами и успешнее, чем в первый день, стреляли из луков и камнеметов, не позволяя варварам даже на краткое время приблизиться к стене, хотя они в своей безумной ярости и точили на нас клыки, наподобие диких кабанов и, если бы только могли, растерзали бы нас живьем. О, сколь жутко было глядеть, как они неистовствуют! Кипение их неукротимой злобы видно было по тому, что они страшно скрипели зубами и, одержимые злым духом, извергали изо рта пену, в течение всего-дня ничего не ели и не желали прекратить битву, хотя стоял палящий зной, совершенно не чувствовали ни своей одежды,. ни тяжести ратного труда, ни того, что их сжигает стоящее над головой солнце. Они были охвачены единственной мыслью: либо захватить город и насытить свою ярость, а поелику им этого не достичь, - проститься с жизнью и умертвить себя своими руками. Ведь варвар, однажды распалившись гневом, в своей ярости будет бушевать до тех пор, пока не прольется его собственная или вражеская кровь. 30. Но так как приблизиться к стене было небезопасно, она доверили успех дела лукам и камнеметам. Построившись рядами на таком расстоянии, чтобы стрелы и каменья ни на минуту не ослабевающим градом попадали в цель, они, прикрытые щитами и целиком поглощенные боем, стояли, словно изваяния из меди или из другого еще более твердого металла, и выдерживали множество тягчайших трудов, бросая вызов опасности. А в полдень, когда солнце жжет особенно сильно, словно зной воспламенил их природное бешенство, дерзкой отвагой распалив свою безумную ярость, враги придумали другой (посуди сам, сколь страшный) способ осады. В восточной части города четыре пары ворот188; варвары решили две пары, упомянутые уже Римские и Кассандрийские, предать огню, рассудив, что если смогут, когда внешние ворота загорятся, прижавшись к высокой стене, проникнуть в переднее укрепление, то нетрудно будет сокрушить внутренние ворота189 и постепенно впустить в город всех остальных, тем более что их поддержат меткие лучники, чьи стрелы не позволят защитникам появляться из-за прикрытий. 31. Варвары следующим образом приступили к делу: нашли повозки, днищами вверх поставили на них лодки, какими у нас пользовались раньше рыбаки, и наложили туда множество всякого дерева и хвороста. Все это они облили смолой и серой, а сами, пригнувшись, стали вращать колеса; таким образом они руками двигали повозки, пока не достигли ворот. Тут варвары подожгли свой груз и под прикрытием щитов отступили к стоящим здесь лучникам; свой замысел они привели в исполнение незаметно для нас. Охвативший повозки огонь благодаря действию серы и смолы вырос в огромное пламя в, докрасна накалив внешнюю, снизу доверху обитую железом сторону ворот, перебросился внутрь; теперь ворота были целиком охвачены пожаром и вскоре рухнули, внушив всем нам несказанный ужас. Лишь только весть об этом разнеслась по городу, точно острый нож прошелся по сердцу каждого, - в таком все были страхе и трепете, так изменились в лице и потеряли надежду на спасение; те, кто незадолго перед этим бесстрашно появлялись на стене и воодушевляли друг друга на битву, стали поистине трусливее зайцев. Ибо то, что хитрость врагов успешно осуществилась, заставило всех опасаться поражения. Когда внешние ворота сгорели, мы поспешно укрепили внутренние тут же возведенной стеной и заготовили воду, - ведь и с этой стороны мы ждали натиска, - чтобы, если враги повторят свою коварную выдумку, мы могли бороться с огнем и сохранить ворота. Они же, узнав о наших приготовлениях, уже больше не применяли таких способов осады, но угрожали нам другими, еще более ужасными и тяжелыми, от которых нечем нельзя было обороняться, столь они были страшны и злокозненны. Когда пожар улегся, варвары стреляли в нас из камнеметов и луков всю остальную часть дня, пока ночная темнота не заставила их против воли прекратить сражение. 32. После того как сражение окончилось, варвары возвратились на корабли и вскоре стали претворять в жизнь свои хитроумный план. Их вдохновляла мысль, что цель будет достигнута, если удастся взять город этим способом; ведь никакой другой, как казалось, не мог с ним сравниться, особенно, в условиях нападения с моря, когда суша не препятствует кораблям подойти вплотную к стене; в противном случае, если и этот способ, подобно всем другим, которые они уже успели испробовать против нашего города, не приведет ни к чему, они умертвят виновников войны, необдуманно увлекших их в столь дальний поход, и покинут эти места. Придя к такой мысли, варвары еще ночью приступили к выполнению своего коварного и сложного плана. Они зажгли повсюду огни и, связав свои корабли попарно, так, чтобы один вплотную подходил к другому, и для большей надежности скрепив по бортам крепкими канатами и железными цепями, подняли на укрепленных на носу талях утолщающиеся в середине бревна, которые моряки зовут реями190. Затем варвары высоко подтянули при помощи веревок рулевые брусья на каждом корабле и выставили на носу и по бортам мечи, создав таким образом удивительное и невиданное сооружение. Брусья, как я сказал, были подняты вверх; на них варвары ровными рядами положили длинные бревна и засыпали промежутки землей; все это они обшили досками, а концы брусьев закрепили в кормовой части крепчайшими канатами. Таким образом получились лучшие башни, чем те, которые были у нас на берегу191. Сюда с оружием в руках взошли наиболее сильные телом и дерзкие духом варвары, чтобы направить против нас последний решающий удар. Одни должны были стрелять из луков и метать камни по тем, кто находился под защитой стены, другие - забрасывать огнем людей, идущих в открытом бою против них, ибо и такое оружие было предусмотрено, а огонь на этот случай сохранялся в специально заготовленных глиняных сосудах. Все это варвары без труда могли сделать, так как стояли не на земле, но благодаря изобретенным ими ужасным башням оказались, выше уровня стены и их снаряды, обрушиваясь с высоты, попадали без промаха. 33. Поскольку неверные все сделали в одну эту ночь, ничто не укрылось от наших глаз; ведь они, как я говорил, зажгли множество огней и находились неподалеку от места, куда хотели направить свой удар; всех объял страх и ужас, и люди не знали, как оборониться. Народ был испуган и растерян, всякий час тревожился новыми заботами и терял надежду на жизнь. Никто не думал больше о том, как отразить надвигающуюся беду, а предавался размышлениям о муках, в которых ему предстоит умереть. Ведь спасаться бегством было уже и крайне затруднительно, и небезопасно, так как варвары окружили стену плотным кольцом тут караулили ворота; оставаться нельзя было из-за грозившей опасности. И вот те, кто изверился в спасении, как безумные, стали метаться взад и вперед по стене, потрясенные великим бедствием. Однако некоторые, в ком еще теплился огонь мужества, решили до того, как начнется сражение, заготовить кое-что для защиты: смолу, факелы, негашеною известь и запасти в глиняных сосудах все то, что разжигает пламя, чтобы воспользоваться этим как метательными снарядами, когда приблизятся корабли, и таким образом вывести их из строя. 34. Пока эти несчастные приводили в исполнение свой план, ночь сменилась рассветом, и вот в новом облике появились вражеские корабли, рассеялись вдоль стены и во многих местах наносили удары, являя собой удивительное и невиданное для всех зрелище. Ведь каждая пара связанных между собой кораблей несла на себе хитро сооруженную из дерева башню, намного превышающую своей высотой уровень нашей стены; на ее вершине, словно разъяренные быки, сея вокруг себя гибель, бесновались варвары. Тогда те фессалоникийцы, кто презрел неизбежную, как говорят, перед глазами стоящую смерть, очертя голову бросились в бой, самую злую опасность сделав мерилом мужества, храбро сражались, и каждый выказывал отвагу. Они не позволяли кораблям вплотную подходить к стене, но тучей стрел и морем огня лишали их возможности приблизиться и завладеть городом. А те, чьи сердца поразил испуг, не могли от великого ужаса даже глядеть на то, что творилось перед их глазами, и, мало-помалу покидая стену. бежали на холмы, в более высокую часть города; этим они внушали немалую дерзость врагам. Когда те заметили, что в одном месте (там, где мы возвели деревянные башни) стена более доступна, - им было известно, что море здесь весьма глубоко, - они направились сюда на одном сдвоенном корабле, медленно работая веслами до тех пор, пока не достигли брустверов. В ответ на попытку горожан, сидящих здесь в деревянных укреплениях, отразить их каменьями варвары, находящиеся-на площадках своих диковинных- сооружений, о которых мы подробно рассказали, испустив громкий воинственный крик, стали в свою очередь метать большие каменные глыбы, удара которых человек не может вынести, выдувать через сифоны огонь192 и метать в нашу стену снаряды, тоже наполненные огнем, чем и ввергли защитников в такой страх и трепет, что они, оставив стену совершенно пустой, обратились в бегство. Лишь только замысел варваров увенчался успехом (ведь горожане, подстёгиваемые страхом, словно листья при порыве ветра, попадали на землю), забыв о лестницах, они приказали какому-то дерзкому эфиопу, разъяренному, кажется, более других, вскарабкаться на стену. Размахивая мечом, он бросился наверх и стоял там, стараясь понять, обратились ли горожане в настоящее бегство или покинули укрепления только для того, чтобы обмануть врагов. Ведь варвары подозревали, что фессалоникийцы устроили засаду, чтобы расправиться с ними, когда они рассеются по улицам, поэтому опасались без предосторожности войти в город и грабить его. Когда же все кругом засверкало ог вражеских мечей и стало ясно, что враги ворвались в Фессалонику (был третий час дня)193, люди поняли, что настало великое бедствие, и бежали кто куда, ибо смертельная опасность подгоняла их. Она была рядом и не позволяла родиться ни одной мысли, которая могла бы ее победить. 35. Когда же варвары убедились в том, что стена пуста и что неудержимое бегство фессалоникийцев сулит им безопасность, они поспешно вышли на берег, спрыгнув вниз, проникли внутрь укреплений, отперли ворота и оповестили о победе остальные корабли; те сейчас же причалили сюда, и обнаженные варвары, едва прикрытые короткой набедренной повязкой, с мечами в руках ворвались в город. Они начали с того, что перебили тех, кого нашли неподалеку от стены, ибо некоторые были поражены ужасом и не могли двигаться, так как испуг отнял у них силы, а другие, отчаявшись найти спасение в бегстве, разбились, упав, как я рассказал, со стены вниз; потом варвары разошлись по улицам города, где фессалоникийцы кричали и плакали, не зная, куда укрыться и чем оборонить себя от беды. Люди тогда - жалостное зрелище! - бросались из стороны в сторону, словно челн без кормчего, мужчины, женщины, дети наталкивались друг на друга, обнимались и целовали один другого горьким прощальным поцелуем. Иногда какой-нибудь престарелый отец припадал к плечу сына и громко причитал, не в силах пережить разлуки, и, обхватив своего любимца, до того как почувствовать меч убийцы, пронзаемый естественным чувством боли, сам себе говорил такие плачевные слова: "Увы мне, дитя мое, как мы ужасно страдаем! Что видят мои глаза? На то ли, чтобы пережить эту ужасную гибель н горестную разлуку с тобой, я любовно тебя вырастил, на то ли поручал наставникам и радел, чтобы ты отличался среди сверстников разумностью, верил, что благословлен отцовством, что все завидуют моей родительской гордости, что я счастливее других, ибо имею такое дитя - милое прелестью тела, милее того лицом и премного милее свойствами души. На то ли жалкая старость сохранила меня до сего дня, чтобы я увидел, как тебя терзают нечестивые, как меч палача безжалостно убивает твое дорогое и любезное мне тело? Увы, что мне делать? Какими глазами я буду глядеть на это? Какой похоронный плач затяну над тобой? О, если б нам встретился такой палач, который убил бы меня первым, чтобы мне не пришлось, пережив тебя, вынести страдания более острые, чем удары меча! Такому убийце я буду благодарен, который начнет с меня, старика. О, если б твоей кровью он окропил мою и тем уменьшил бы мою боль!" 36. Так он стенал. Немного дальше кто-то другой, увидев свою супругу, глубоко вздыхал, качал головой, изменялся в лице и, подбежав к ней, заключал в объятия и принимался оплакивать свое несчастие: "Прощай, жена, не забывай супруга. Ныне ведь расторгаются узы великой любви, которую мы питали друг к другу в браке; меч разбивает наш союз, и преждевременная смерть нарушает его. Не жить нам впредь бок о бок, одной семьей, не рождать больше детей. Лучше бы глаза наши никогда не видели и тех, что теперь окружают нас! Лучше бы они нашей рукой были преданы земле и не дожили до жалкого рабства у нечестивых зверей". К родителям присоединялись дети, и все вместе затягивали плач в предчувствии близкой разлуки. Если брат встречал брата и друг своего друга, один оплакивал родство, другой - давнишнюю привязанность. Коротко сказать, из-за беспрерывных стенаний все было исполнено какого-то неразборчивого гула; казалось, громко блеяли согнанные на убой овцы. Кто спешил домой, кто думал о дороге, некоторые искали спасения в святых храмах, другие старались пробраться к воротам, третьи хотели вскарабкаться на стену, но не могли, так как обессилели от страха, - люди не знали, как спастись, и, так как всюду, где бы ни оказывались, они видели перед собой смерть, все способы ее избегнуть стали казаться им бесполезными. 37. Какими словами описать тебе, ученейший Григорий, беду, которая случилась с нами позже, или, вернее, наши беспрестанно следующие друг за другом несчастия? Какое из них назвать прежде и каким уделить вторые места? Зачем, впрочем, мне рассказывать и брать в руки перо? Ведь воспоминали? о пережитом тревожит мой ум: мне кажется, что я снова вижу перед глазами то, о чем собираюсь говорить, и чувствую, сколь прискорбно мне этого касаться. Прошлое, при помощи памяти как бы запечатлевая пережитую опасность и вверяя события разуму, убивает желание говорить. Чего только тогда не происходило! Одни, страшась не столько телесной, сколько душевной погибели, трепетали, ибо считали обособление [души] от тела преддверием загробных мук. Другие, упав на колени и источая потоки слез, молили бога, чтобы за столь мучительную смерть счел их достойными и призвал к себе; некоторые, терзая свою совесть воспоминаниями о содеянных грехах мучительнее, чем острым мечом, в своем покаянии звали назад напрасно растраченное время. Были и такие, кто совершенно потерялся; страх затуманил их ум, и они стояли в ужасе перед гибелью, как не одаренные разумом деревья. Некоторые люди, подстегиваемые испугом, точно стрекалом, метались по городу; большинство их, потеряв голову, бросились вниз со стен и либо кончили свою жизнь, разбившись о камни, либо попали в руки стоявших там варваров. 38. С чего мне начать рассказ о женщинах, которые самый воздух кругом заставляли вторить своим стенаниям: рассказать ли прежде всего об их жалобных призывах и рыданиях или о прощании с детьми? Сраженные горем, они не желали сдерживать себя и прятаться от глаз мужчин, но, не испытывая смущения, носились по городу с распущенными волосами, презрев всякое приличие, громко причитая и оплакивая свое несчастие. Нередко и девица-затворница, строго лелеемая для брака и приученная к скромности, еще не будучи женщиной, в страхе присоединялась к матерям семейств и, отбросив стыдливости, металась по улицам вместе с ними, причитая и испуская громкие крики. Монахи и монахини, которые в молодые годы оставили соблазны мирской жизни, прельщенные добродетелью и живущие только для себя и для всевышнего, покинули свои обители и рассеялись по городу, жалобно оплакивая общую для всех беду. Меня схватывает ужас, когда я думаю о том, что удивительная добродетель этих назареев194 которую они упражняли, всенощное псалмопение, девственность, непрестанные молитвы и слезы не [вымолили]195 нам божьего милосердия, не спасли город, и в награду за святую жизнь им не было дано избегнуть опасности, но, напротив того, они были пойманы, как овцы, пасущиеся без присмотра, и, закланные мечом, разделили участь грешников! Думается мне, однако, что смерть их, как говорит псалмопевец, была любезна перед лицом господа196, и ею он мудро удостоил возлюбленных рабов своих, дабы их славная жизнь увенчалась мученической кончиной, и щедро излилась на них награда за долготерпение и воздаяние за несказанную добродетель. Множество прегрешений наших сделало бесполезными не только их мольбы, но и заступничество святых, чтобы на примере наших мук все, презирающие заповеди божьи, увидели, что никакая сила не сможет спасти сопричастных злу от гнева всевышнего. 39. Когда враги проникли в город и разбрелись повсюду, тотчас же начались убийства людей всякого возраста и звания. Ведь варвары, уже давно кипевшие гневом и жаждавшие нашей погибели, не знали жалости: и старик, и муж еще в расцвете сил, и юноша, - одним словом, каждый встречный становился жертвой злодеев, которые нарочно не наносили смертельных ран, но заставляли людей терпеть долгие страдания и обрекали мучительной смерти, поражая нижние части тела. Но обуявшая варваров ярость не успокоилась даже от этого, и они не могли смириться с тем, что человек умирает только один раз. Чтобы удовлетворить свою дикую и необузданную жажду убийства, они вначале не щадили ни женщин, ни детей, нежный возраст которых нередко способен внушить сострадание даже лесному зверю, но косили всех без различия, как косят на лугах траву, так что недавно еще столь многолюдный и густонаселенный город пустел на глазах. Многие, как я уже говорил, спаслись на высотах у акрополя197 или в ограде святого Давида (эти места расположены высоко сравнительно со всем остальным городом, и здесь пребывает множество славных добродетелью и удостоившихся блаженной жизни монахов), а некоторые устремились к тем двум воротам, которые обращены на запад198, обуреваемые стремлением таким образом избегнуть вражеских мечей. Но им посчастливилось не больше, чем всем остальным, ибо варвары караулили ворота; не имея возможности иначе выбраться из города, фессалоникийцы стали теснить друг друга и сами себе закрывали выход. 40. Сколь великое горе случилось у Золотых ворот! Как ужасно поплатились за попытку их открыть сбежавшиеся сюда горожане! Ведь едва только они развели немного створки ворот, как варвары своим натиском заставили их отступить. Зажав их таким образом, враги поражали мечами по нескольку человек зараз и, видя, что люди, сбитые в кучу, стоят друг к другу вплотную и не могут двинуться с места, рубили наотмашь на уровне человеческих лиц, так что голова летела с плеч какого-нибудь несчастного вместе с членами его соседей; мертвые не падали на землю, так как их поддерживали тела живых; казалось, для того чтобы они причастились общей крови и общей смерти, кто-то не давал им упасть, пока все не были перебиты и не испустили последний вздох. 41. То же самое творилось и у вторых ворот, называемых Литейскими. Как мы уже рассказали, варвары еще раньше заняли ворота, которые вели к морю; те же, которые были на востоке, мы сами закрыли, опасаясь хитрости с огнем, испытанной ранее у ворот переднего укрепления; впоследствии напуганные горожане, не имея здесь возможности бежать, толпились на улицах и гибли на каждом шагу. Лишь немногие, считанное количество наших, спрыгнув в залив с западной части стены, избегли опасности. Сохранил себе жизнь также кое-кто из тех, кому удались незаметно, до того как случилась беда, спастись через ворота акрополя, в первую очередь предводители славян, давно задумавшие бегство и заблаговременно завладевшие ключами от этих ворот. Им, видевшим самые ужасные страдания нашего города, следовало выпустить наружу каждого, кто им встречался: ведь таким образом многие, стоящие поблизости, могли бы бежать до того, как варвары ворвались в город. Славяне ни о чем подобном не хотели даже и думать; всегда преследуя только собственную выгоду, они и в. этом случае заботились, как бы отвести от себя опасность, поэтому лишь немного приоткрыли ворота и покинули город, оставив здесь одного человека, чтобы после их бегства он снова запер эти ворота. Так эти люди злоумыслили против общего блага, но придумали хитрую отговорку, что ушли не с целью спасения, а для того, чтобы встретить союзников - стримонитов, так как стратиг будто бы приказал им это199. 42. Немного времени спустя вооруженные варвары стали караулить и эти ворота, так что уже невозможно было безнаказанно даже выглянуть наружу, не то что бежать. Я, мои отец я братья (у меня двое младших братьев, которые по сей день разделяли со мною и плен и все остальные невзгоды) были тогда вместе со многими другими у этих ворот. Когда нам стало известно вероломство славян (мы узнали о нем после их бегства), все врассыпную бросились назад в город, и каждый бежал, как только мог, быстро, словно несчастие подхлестывало его призраком ужаса. Мы с отцом решили, пока варвары не успели нас настигнуть, укрыться в какой-нибудь башне внутренней стены и не смешиваться с остальной толпой горожан, чтобы при появлении врагов, обособленные ото всех, мы одни попались им на глаза, смогли договориться с варварами и спасти себе жизнь. Так оно по божьей воле и вышло. Я сейчас расскажу тебе, как все было и какой невероятной настойчивостью мы этого достигли. 43. Быстро поднявшись на стену, мы добежали до какого-то укрепления напротив обители святого Андрея Первозванного200. Нас было пятеро: мой отец, я с двумя братьями (о них уже шла речь) и еще один наш родственник, все клирики и все принадлежащие к составу чтецов201. Некоторое время мы молчали, раздумавшись о грозящей нам страшной смерти, а потом начали стенать; каждый оплакивал свою душу и разлуку друг с другом. Отец первый стал причитать, как человек пожилой и умудренный искусством говорить речи. "Увы мне, чада многострадальные, - говорил он, - сколь жалостна моя судьба! Неужели суждено мне, горькому и злосчастному, в один день увидеть кончину тех, кого я родил и кому в разное время даровал жизнь. В отличие от прочих, сраженных бедствиями, я даже не могу - так торопит меня время - подобающим образом оплакать свое несчастие. О, я охотно созвал бы в час этого общего безутешного страдания даже не одаренных душой тварей, чтобы они приняли участие в моем горе и разделили со мной мою печаль. То же чувствуют и все жители нашего города, ибо каждый нуждается в ком-нибудь из близких и испытывает потребность в сочувствии другого человека. Мне разом грозят два несчастия: погибель души (ибо жизнь свою я провел в грехе) и эта нечаянная разлука с вами; я никогда не думал, что лишусь вас столь нежданным образом, но постоянно молил бога, чтобы вы закрыли мои отягченные печалью глаза и ваши руки положили меня в гробницу отцов, чтобы я оставил вас невредимыми, опорой матери и заботливыми опекунами двум малолетним братьям. Теперь на это больше нет надежды: застигнутый бедой, я вместе с вами до времени жду смерти. Из-за множества своих прегрешений я сохранен невредимым и дожил до того, чтобы на моих глазах возлюбленные дети стали жертвой вражеских мечей и их милые тела достались безжалостным палачам; увы, я не уверен даже в том, что убийца сразит меня, злосчастного, первым. Но в час общей беды я сумею вытерпеть свою; ибо ваш юный возраст и ваши цветущие лица позволяют думать, что враги сначала познакомятся с вашим оружием, а потом уже я, помнящий много смертей, сражаясь рукой каждого из вас, смешаю свою кровь с вашей. 44. Но неприметно для себя самого я, возлюбленные дети, далеко отклонился от подобающего в таких случаях и примешал к своему плачу многое, что совсем сюда не идет. Ведь я сражен горем, и общая для всего города погибель побуждает меня против воли оплакивать этот злой час и нашу беду. Кто, если бы он и обладал каменным сердцем, в горестях, подобных вашим, не оплакивал бы себя и своих близких, раздавленных тяжестью несчастия? Однако бог всегда желает и дает людям только то, что устрояется к их же благу. Нам, наверное, за прегрешения наши предназначен такой плачевный конец, - и вот заслуженная расплата уже у всех перед глазами и жестоко разит мечом наши сердца. Но справедлив допустивший это и уготовивший нам вынести насильственное расставание с телом и претерпеть кару за прегрешения по всей строгости грядущего суда. Будьте поэтому стойки духом, уповая только на него, ибо он один может отпускать грехи, совершенные на земле. И, если суждено пострадать за веру, пусть не вырвется у нас ни единого стона, пусть не убоимся мы плотской смерти, которую, если и не в таких муках, каждому все равно суждено претерпеть, исполняя предначертанное природой. Расставаясь с жизнью, да возблагодарим бога дабы умереть с надеждой на загробное блаженство". Такими словами мой отец приуготовлял всех нас к страшной смерти и внушал нам решимость. 45. Пока все это говорилось и мы, обнявшись, прощались друг с другом, появилась большая толпа врагов; эфиопы, совершенно голые, с обнаженными мечами в руках, неслись вперед, оскаливая зубы, подобно диким кабанам. Остановившись здесь, они начали с того, что зарубили тех, кто вместе с нами бежал от коварно запертых ворот и находился теперь вблизи стены. Им не оставалось ничего другого, как подставить голову под меч палача и приготовиться к удару, мы видели это страшное злодеяние. Если убийцу трогала покорность человека, не сопротивлявшегося гибели, он наносил смертельный удар и этим скорее освобождал его от мучений, если же его каменное сердце не смягчалось и он желал насытить свою ярость, еще больше распаляясь при виде мучений своего пленника, постепенно отрубал ему члены и заставлял несчастного пережить ужас множества смертей. В этой густой толпе ничего не было слышно, кроме звона мечей и бульканья крови, льющейся из ран. 46. Вскоре все эти люди лежали бездыханные - зрелище, достойное стенаний и плача. Когда же очередь дошла до нас (варвары заметили, что мы притаились в укреплении), все они как один бросились туда, предвкушая легкую добычу. Приблизившись к нам, они, однако, замедлили свой бег. Ведь мы были отделены от них упомянутой уже мною башней, через которую следовало пройти, чтобы добраться до нас; ее пол был некогда выстлан бревнами, а теперь прогнил от времени, провалился; и ступать по нему было опасно, потому что в целости остались только два средних бревна, по которым варвары могли пройти лишь с величайшим риском. Наши враги, увидев это опасное место, убоялись, как бы, когда они будут на середине пути, не-обнаружилось, что мы устроили здесь ловушку, чтобы сбросить их вниз, так как башня была высокой и падение грозило тяжелыми последствиями. Творящий чудеса господь внушил им такие мысли. Ведь если бы эфиопы сразу, как только они приблизились к нам, без колебания отважились перейти по бревнам на нашу сторону, мы погибли бы так же, как и те, кто пал на наших глазах. Пока враги стояли в нерешительности, мы побороли страх и стали думать, нельзя ли чем-нибудь помочь делу. Я, как только мог, быстро выскочил из своего укрытия, презирая смерть и забыв о том, что мгновенье назад свершилось на моих глазах, бросился к входу в башню, собираясь по бревнам перейти туда, где стояли варвары. Увидев, что я, безоружный, смело приближаюсь к ним и спешу что-то сообщить, они в свою очередь подошли и, став друг за другом рядами, движением протянутых вперед рук показывали, что готовы мечом поразить меня. Когда и это не заставило меня оробеть (ум мой был занят только тем, что я собирался сказать), один из эфиопов, самый бесстрашный и дерзкий, превосходящий их всех ростом, приблизился ко мне и пытался ударить мечом по голове. Я поднял руки и сказал: "Не делай этого, потому что лишишь и себя и своих товарищей больших денег". 47. С этими словами я свободной рукой отразил движение эфиопа, чтобы он не мог нанести удара, и, сунув за пазуху левую руку, быстро вынул кое-какие золотые украшения, положил ему в ладонь и сказал: "Пусть это будет тебе наградой за мое спасение; если же ты желаешь получить большую, обещай сохранить жизнь моему отцу и братьям, а также дяде, - при этом я повернулся, показывая пальцем на то место, где они находились, - и я дам тебе сокровища, которые мы в страхе перед вашим приходом спрятали в тайнике, известном нам одним. Мы охотно откроем его вам, едва окажемся в безопасности, если же погибнем, эти ценности также погибнут, не попав вам в руки; с нашей смертью пропадут для вас и они". Этими словами я смирял гнев эфиопа, а обещанное золото заставляло его задуматься над тем, что я успел сказать, пока на разные лады старался его умолить. Однако, будучи варваром, он не понимал, что я ему говорю, и, казалось, только удивлялся моему спокойствию и с трудом обретенному напускному хладнокровию. 48. В это время подошел какой-то человек и сказал: "Зачем ты пытаешься уговорить этого эфиопа, когда надо обратиться ко мне, и я тебе помогу во всем". Я окончательно осмелел и, успокоившись благодаря его присутствию, воскликнул: "Кто бы ты ни был, в этих несчастиях посланный нам всевышним, спаси нас и избавь от погибели! За это ты получишь достойный благодеяния выкуп, равного которому тебе не взять ни у кого другого во всем городе". Он ответил: "Будьте спокойны, не думайте о смерти, не падайте духом, ибо, - так он сказал, - я сумею уговорить эфиопов и отведу вас к самому предводителю, чтобы и он заверил вас в этом. Сговоритесь только друг с другом о том, чтобы выполнить свои обещания. Ведь если что-нибудь из того, что вы посулили, не будет исполнено, вот этими мечами осуществится расправа". Не успел он кончить, как приблизились мой отец с двумя братьями, о которых я уже упоминал, и, пав к его ногам, молили о спасении, подтверждая, что готовы выполнить все, о чем я говорил. Мой собеседник быстро передал наши слова остальным и прежде всего тому, кого я встретил первым и кому уже обо всем сказал. Убедив их дать клятвы, он стал увещевать нас не бояться за свою участь. 49. Едва мы попали в плен, варвары заставили нас покинуть стену, окружили тесным кольцом и повели к морю, шагая прямо по трупам. Миновав внутренние ворота, мы шли дальше не по прямой дороге, но повернули к лежащему здесь холму и поднялись по его склону. Вскоре показались другие-идущие сюда эфиопы, тоже вооруженные мечами. Заметив среди пленников нас, они исполнились прежнего гнева и бросились вперед, еще издали выказывая необузданную ярость. Однако, приблизившись и увидев, что те, кто нас захватили, обходятся с нами бережно, они поспешно рассеялись и отступили; лишь один, как видно, самый бессовестный и дерзкий, злобно преследовал нас по пятам, как бешеная собака, и упорно старался пронзить кого-нибудь своим мечом. Выдав себя за одного из тех, кто нас пленил, он каким-то образом отвел меня в сторону и хотел убить. Я закричал, и отец в тревоге обернулся (он находился тут же), увидев, что мне грозит смерть и что свирепый палач схватил меня за волосы и собирается пронзить мечом горло, толкнул давешнего нашего спасителя, шедшего рядом, и, торопливо показывая на меня, воскликнул: "Что же это такое? Почему вы, забыв собственные обещания, осудили на смерть моего сына? Если он погибнет, жизнь и для меня станет ненужной. Отними его у палача, если ты хоть немного-думаешь обо мне, а не то пролей и мою кровь, ибо мы не можем умереть порознь!" Человек этот, испуганный словами отца, тотчас бросился бежать и отвел руку варвара, уже протянутую для удара и держащую меч наготове. Злодей же, которому помешали, не позволив осуществить его намерение, пришел в еще большую ярость: дико вращая глазами, стиснув зубы и скрежеща ими (как обычно делают варвары), с видом свирепым и кровожадным, он пытался вырваться и вновь броситься на меня. Однако тот, кто в те дни самим богом был послан нам спасителем, не допустил до этого, но пытался всячески улестить его. Когда же он ничего этим не достиг и варвар, пришедший в полное неистовство и жаждавший крови, неожиданно и незаметно для всех занес над моей спиной меч и вонзил его движением, исполненным огромной силы (до сих пор у меня на теле сохранился шрам), этот достойный удивления человек возмутился, с силой оттолкнул эфиопа, схватил меня, уже поникшего к его ногам и обливающегося кровью, и быстро вернулся к товарищам. 50. Когда я снова оказался в толпе и, избежав опасности, возносил благодарность всевышнему и принялся думать о своей ране, внезапно последовал новый удар, который причинил мне еще более острую боль. Все тот же безумец, неизвестно откуда появившийся, со страшным криком, выдававшим его неудержимую ярость, сзади вонзил мне меч в ребра. Тогда я обратился к защитившему меня человеку, который, как я говорил, шел рядом: "Почему, скажи, только мою жизнь вы не хотели пощадить и, - тут я обернулся и указал на эфиопа, - отдали меня ему на расправу? Знайте, что лишь если избегнем смерти все мы, кого вы обнадежили своей клятвой, наши обещания будут исполнены; если же хотя бы один из нас погибнет по вашему недосмотру, все мы из-за этого простимся с жизнью, и вы ничего не получите. Так что, если данная вами клятва истинна, всеми средствами защитите нашу жизнь и будьте уверены, что и мы в свою очередь исполним все, что обещали". Выслушав мои слова и передав их всем, кто находился рядом, он склонил их напасть на моего врага и подальше отогнать его Варвары окружили нас кольцом и стали двигаться медленнее. 51. Наконец мы пришли туда, где находится монастырь посвятивших себя служению господу девственниц, издревле зовущийся Акруллион202. Натолкнувшись у входа в него на другой варварский отряд, наши стражники немного постояли с ним, а потом вошли внутрь, надеясь, что там найдутся какие-нибудь ценности. Мы, глядя на всех с подозрением и не оправившись еще от пережитого испуга, последовали за ними. Войдя в преддверие храма святого Георгия203, мы увидели сидящего на скамье варвара с насупленными бровями и обнаженным мечом; рядом с ним стояли люди, которые не спускали с него глаз и всем своим видом выражали готовность выполнить любое его, приказание. Когда мы подошли, он спросил наших стражей, кто мы такие и почему нас помиловали. Они коротко все ему объяснили и, взяв нас сзади за плечи, заставили пасть к его ногам. Тогда он повернул меч, что держал в руке, тупой стороной его коснулся головы каждого из нас, а затем велел нам подняться с колен, приободриться и добавил: "Получив такое доказательство безопасности, вы впредь не должны - я ручаюсь вам в этом - тревожиться за свою жизнь". Окружавшим его варварам нечестивец приказал отворить двери храма, до того запертые, и, поднявшись со своего места, взял левой рукой моего отца, а правой - одного из братьев и ввел их в святой храм, полный захваченных ранее пленников; их, как мы узнали впоследствии, было свыше трехсот человек... 52. Вместе с этим нечестивцем туда вошло много варваров; одним прыжком он очутился на святом алтаре, где священнослужители совершают таинства. Скрестив, по обычаю варваров, ноги, он сидел, исполненный гнева и злобы, оглядывая толпу людей перед собой и обдумывал свои коварные планы. Он по-прежнему держал моего отца и брата, нас велел сторожить у входа, а всех остальных кивком головы приказал умертвить. Варвары, словно свирепые волки, напавшие на добычу, быстро и безжалостно перебили всех несчастных и, еще не остыв от гнева, глядели на этого грозного судью, ожидая, как он распорядится нашей судьбой. Однако он не позволил им схватить нас, и мы, томясь под стражей, решили, что отец и брат убиты в храме вместе с другими пленниками и мы одни удостоились помилования. А они в свою очередь, стоя у алтаря, то же самое думали о нас, и не было предела нашему страху друг за друга. Когда закончилось истребление несчастных и весь под покрылся телами убитых, между которыми текли реки крови, изверг, не имея возможности выйти, приказал сложить трупы друг на друга вдоль стен храма. Когда это было сделано, он спрыгнул с алтаря и, вновь взяв за руки отца и брата, подошел к нам. Настолько велик был охвативший нас теперь ужас (лица наших близких были смертельно бледны, и сами мы, вероятно, были не краше), что мы, единственные уцелевшие среди этого всеобщего уничтожения, печальные и потрясенные, смотрели друг на друга, не решаясь произнести ни слова. А наш надменный знакомец, покинув варваров, сел на подведенного ему коня и исчез, приказав вновь взять нас под стражу и, как можно быстрее, двигаться к гавани. Туда же, по его словам, направляется и он. 53. Итак, они повели нас очень быстро, тщательно охраняя и обезопасив со всех сторон. Много раз в пути мы сталкивались с огромными толпами варваров, причем все они пылали жаждой убийства. Нелегкое было дело спастись от них, хотя наши эфиопы и отличались исключительной телесной силой, и ничто не могло их ни испугать, ни отвратить от раз принятых намерений. С немалым трудом и тревогами мы достигли гавани. Там оказался и предводитель вражеского войска; сопровождавшие нас варвары доложили ему обо всем и объяснили, по каким причинам именно нас из всех захваченных в плен греков они пощадили. Выслушав их, он приказал одному из своих приближенных присоединиться к отряду и отдал ему следующее распоряжение: если все, что мы посулили варварам на городской стене, будет исполнено и мы действительно выполним уговор - пощадить нас и вновь привести к нему; если же окажется, что наши слова не соответствуют истине и мы в страхе перед смертью солгали, уже давно лишившись своих ценностей, или, вынужденные обстоятельствами, сочинили вес это ради того, чтобы отвратить первую угрозу опасности, он велел, поразив каждого из нас мечом, лишить таким способом жизни. Тут варвары вновь окружили нас и приказали вести, их туда, где спрятаны обещанные нами ценности; они сообщили также и о вынесенном нам приговоре, о том, что, если хоть что-нибудь из того, что мы пообещали, не обнаружится, мы погибнем от меча. Сильнее прежнего нас мучил страх, как бы кто из слуг204 или знавших тайник людей, попав в такое же, как мы, безысходное положение и также желая избегнуть смерти, не упредил нас, отдав варварам наши богатства, и как бы не оказалось, что мы напрасно прибегали к стольким ухищрениям, тщась сохранить свою жизнь. 54. Итак, не зная о судьбе нашего клада, мы поспешили к тайнику; застали мы его в том же виде, в каком оставили, когда прятали свое добро. Однажды все мы, сколько было нас близких родственников, словно провидя будущее, благоразумно решили спрятать свои богатства в общем тайнике. Теперь, показав варварам ход, который был завален каменной плитой, мы все стояли вокруг, облегчив душу от бремени тягостных сомнений: ведь благодаря обещанию пощадить нас, нам нечего было больше страшиться, более того, размер выкупа сулил нам даже расположение варваров. Как только они добрались до тайника, гнев их сменился радостью, и варвары призывали нас воспрянуть духом: "Этими сокровищами, - сказали они, - вы купили себе помилование и благодаря им вам сегодня дарована жизнь! Отправимся же к предводителю, чтобы вы уверились в своей полной безопасности". Нас опять повели к нему; по пути мы были свидетелями неслыханных и невиданных ужасов: в лужах крови лежали тела убитых (страшное зрелище) - здесь были люди всех возрастов, общим приговором осужденные на смерть от меча и, в довершение всего, лишенные даже погребения. По улицам рекой лилось вино и, смешиваясь с кровью, пропитывало землю. Подойдя ближе, мы стали внимательно вглядываться и, если замечали среди убитых кого-нибудь из близких или друзей, сдавленными стонами указывали на него друг другу; не было времени ни оплакать покойника, ни сделать для него что-нибудь во имя прежней дружбы. Беспомощно погоревав над убитым, мы вновь возвращались к своим заботам, 55. Достигнув гавани, мы предстали перед тираном в то самое время, когда он, собрав начальников кораблей, исполнял нечестивый обряд, который они называют молитвой. По окончании его он велел привести нас и стал расспрашивать отца: "Не епископ ли ты этого города?" (по одеянию он заключил, что таков его сан). Отец ответил: "Нет, я клирик, нуждающийся в епископском благословении". Некто, стоящий поблизости, предводительствовавший другим отрядом, сказал: "Этот человек не епископ, но облечен саном ничуть не ниже. Я знаю, что он экзарх всей Эллады и достоинством не уступает епископам"205 - "А кто это?" - спросил тиран, указывая пальцем на меня. "Это сын его, - вновь вмешался тот же предводитель, - тоже клирик, притом из числа служивших в царских палатах206. А это его братья, - добавил он, указывая на моих младших братьев, - оба сыновья экзарха, рожденные им позже и не сверстники друг другу". - "А кто этот сопровождающий их старик?" - вновь спросил наш грозный судья. "Мой брат", - прервав его, ответил отец, знаком призывая дядю подтвердить его слова. После того как предводитель выслушал это, он приказал всем сесть и, выйдя вперед, спокойным голосом обратился к нам: "Я хочу, чтобы вы были далеки от дурных подозрений. То, что вы безоружными встретили тех, кто захватил вас в плен, и сейчас у меня на глазах отдали большие ценности, сохранило вам жизнь (что для большинства безнадежно); в будущем вам не грозит опасность погибнуть от злого умысла, и вы не претерпите какой бы то ни было обиды со стороны моих людей. Идите теперь, подумайте и своих делах и исполнитесь добрых надежд. Ведь мы спешим в Сирию, и я очень скоро отправлю вас в киликийский город Тарс207; в ожидании обмена вы будете содержаться вместе с тамошними пленниками208. Выкупом за вас будут агаряне, захваченные в разное время ромеями, и, как только их доставят, вы будете освобождены от оков и вернетесь на родину". Вновь обратившись к своим, он стал говорить о нас, изъясняясь преимущественно на варварском языке. От нас, однако, ничто не укрылось, так как человек, пощадивший нас вначале, все еще был здесь и мы от него все узнали. 56. Предводитель велел надежно охранять нас, поместив невдалеке от моря. Лишь оказавшись там, мы впервые освободились от страха смерти и вверили свое будущее господней воле. Тут, словно мы лишь теперь познакомились с бедой, нашими помыслами овладела тревога за близких, ранившая сердца больнее, чем обнаженные мечи, думы о том, при каких обстоятельствах и какой смертью они погибли, и кто из них, избегнув казни, был, подобно нам, осужден на разлуку с отчизной. Однако мы ничего не могли узнать о них, ибо варвары недавно ворвались в город, и там все еще гудело И волновалось: гавань была забита варварами и взятыми в плен горожанами; одни из агарян хвалились добычей, другие силой влекли из каждого угла и из каждого дома женщин и грудных младенцев, жалобно рыдавших и горестно оплакивавших потерю матерей; иные безжалостно тащили архонтов209 и известных в городе богачей, избегнувших гибели по тем же причинам, что и мы. Сам императорский посланец Никита и даже стратиг округи были схвачены и находились под стражей на варварских кораблях. Поэтому мы нисколько по сравнению с прежним не преуспели в розысках близких. 57. Вдобавок ко всему происходившему невиданный зной палящего солнца усиливал наши страдания, так что лица за короткое время почернели и изменились; все одинаково нуждались хотя бы в капле воды - и люди зрелого возраста, и совсем еще юные; и все думали только о том, как бы утолить непрестанную жажду, но никто не мог этого сделать. В таких мучениях и прошел весь день, причем по приказу злобного изверга все пленники были группами размещены в разных местах, и приставленные к ним стражники всю ночь напролет следили, чтобы никто не мог бежать. Туда, где мы находились, тиран велел привести еще человек пятьдесят пленников, большинство которых оказались ранеными; лица их уже были отмечены печатью смерти, и несчастные не надеялись остаться в живых. Выбрав человек десять раненых, варвары прикончили их; у остальных не было уверенности в своей судьбе, и они метались в полном бессилии, ожидая такой же участи. А когда ночь прервала их горестные размышления, варвары подняли шум, стали расхаживать взад и вперед, ударяя в кимвалы210 и испуская крики. Это длилось вплоть до рассвета, возобновившего тягостное ожидание людей, трепетавших за свою судьбу. Но гибельная жажда уносила пленников так же, как смерть от меча; нестерпимо страдая от нее, мы просили стражников позволить нам зачерпнуть протекавшей поблизости воды и получить хотя бы краткую передышку от своих мучений. Варвары согласились на это не потому, что почувствовали к нам жалость (да и как могли испытывать ее те, кто наслаждался убийством и дышал смертью), но потому, что вода эта, неся с собой нечистоты со всего города, сама по себе могла погубить всякого, кто ее пил. Однако каждый с наслаждением, какое доставляют только прозрачные и свежие потоки растаявшего снега, пил эту грязную воду, наслаждаясь глотком такой, жижи, как глотком меда. 58. В это время от тирана вновь пришло распоряжение: если кто-нибудь из пленников имеет спрятанные где-либо деньги, пусть объявит об этом и купит себе спасение. Если же-выяснится, что он лжет, такой человек должен быть обезглавлен211. Тиран отдал этот приказ, узнав, что варвары с того часа, как вошли в город, не пощадили никого, за исключением людей, утверждавших, что они имеют в тайниках деньги, которых не обнаружат никакие поиски: Итак, те из пленников, кто точно знал о судьбе спрятанных денег, тотчас об этом объявили, торопясь отдать их как выкуп за сохранение жизни. Те же, кто знал, что денег у него нет, и брал на себя подобные обязательства только под влиянием тщетных надежд, ожидали неминуемой казни, сужденной всем, кто был беден. Тут некоторым варварам было дано приказание отвести пленников, которые выразили желание выдать свое имущество, в их дома, и, если оно на опытный взгляд окажется достаточным, сохранить им жизнь и вновь вернуть к остальным; если же скудным, так что не сможет, по мнению посланных, удовлетворить предводителя, - предать пленников казни. В этом таилась новая опасность, ибо многие сомневались в ценности своего имущества. Поиски выкупа растянулись на целых десять суток, причем из города непрерывно доставлялись в гавань груды денег и разного добра: дорогих шелковых тканей и льняных, которые по тонкости соперничали с паутиной; кучи этих вещей, сваливаемых друг на друга, покрывали всю землю, образуя целые горы. Медной и железной утварью, а также шерстяными тканями варвары пренебрегали, не стремясь к их приобретению. Если же кто тайно приносил что-нибудь подобное, они бросали в море, тем самым карая и тех, кто избегнул опасности, чтобы и они, познав все возможные наказания, изведали вкус зла. 59. Среди прочих пленников был захвачен также евнух императора, видный при дворе человек по имени Родофил212. Незадолго до нападения варваров он был послан на запад и, оказавшись по делам в Фессалонике213, попал в плен и вместе с нами терпел все невзгоды. При нем было много денег214, которые он, по его словам, вез для нужд сицилийского войска, постоянно воевавшего с африканскими варварами и нуждавшегося в значительной поддержке215. И вот Родофил ночью накануне того дня, когда все мы впервые изведали горе, не знаю, каким образом, сам со своими слугами тайно переправил деньги из Фессалоники к стратигу Стримона с письмом, в котором просил сохранить их до окончания войны216. Взятый в плен, он был приведен к тирану. Последний, изменившись в лице и с большей против прежнего суровостью, обратился к Родофилу и стал его расспрашивать: "Где деньги императора, те два таланта, которые тебе было приказано отвезти в Сицилию?" - Родофил в ответ: "Они там, куда я их спрятал, опасаясь осады города и полагая, что оказавшись здесь, нe смогу во время такой опасности бежать и скрыть доверенные мне деньги, ибо все будут следить за мной, как за человеком, который может в подобных обстоятельствах доставить им выгоду. По этим соображениям (ведь заранее было неизвестно, как все обернется) я переправил деньги императора из Фессалоники; сейчас я твой пленник и предлагаю тебе большой выкуп из собственных средств, если ты сохранишь меня целым и невредимым". Разгневанный такими словами, наш надменный повелитель, и взглядом и голосом выдавая обуревавшую его ярость, грозно закричал: "Раз этого прислужника гинекея все происходящее не приучило к мысли, что смерть неминуема для всякого, кто не отдаст свое имущество как выкуп, и он вопреки собственной пользе ломается, словно в театре, и разыгрывает героя, пусть его спина отведает ударов, чтобы он прежде всего понял, перед кем стоит и о чем рассуждает, и перестал, споря о чужих деньгах, подвергать опасности собственную жизнь". Исполнители неправедных приговоров, как только увидели, сколь грозным голосом и в каком неистовстве тиран отдал этот приказ, тотчас повалили Родофила и подвергли таким побоям, которые несчастный недолго мог выносить; тело его, иссеченное в клочья, обагрило землю потоками крови, и Родофил, обессилев от нестерпимых мук, испустил дух. Когда он стих и жестокие палачи, не переставшие избивать его и после смерти, убедились, наконец, что он мертв, этот чудовищный злодей, едва справляясь со своим бешенством, крикнул: "Пусть он сгинет вместе со своими деньгами) Они, кажется, не пошли бы нам на пользу, если бы и нашлись!"217 60. Начальникам кораблей предводитель приказал готовиться к отплытию, взяв в первую очередь самых молодых пленников, как мужчин, так и женщин, отнюдь не считаясь с родством, чтобы они понесли необычное наказание - разлуку друг с другом. Затем он велел перенести золото и остальную ценную добычу и нагрузить каждый корабль в соответствии с его размерами. Тут повели всю молодежь, единственная вина которой состояла в цветущем возрасте и красоте. Если даже непрестанные несчастия омрачали какое-либудь из этих лиц, присущие каждому свойства сообщали им благородство. Для многих красота была причиной обрушившихся на них бедствий. О чем же мне рассказать прежде всего? Что считать самым жалостным? Поднялся общий отчаянный вопль, словно разделяли единое по природе, родные взывали друг к другу, оплакивая расставание. Можно было видеть сломленных страданиями мужчин, женщин, цветущих юношей, издававших жалобные крики и терзавших свое тело, бессильных далее переносить отчаяние и столь великие горести и плачем выражавших муку сердец, которые словно сгорали, в огне этих испытаний. Пленников, насильственно разлученных друг с другом, как попало посадили на корабли; хотя последние были просторны и могли вместить много народа, никто не имел, как следовало бы думать, места, достаточного для человеческого тела, но каждый оставался там, куда случайно был помещен, не находя возможности в течение всего плавания добыть себе местечко даже с ладонь, чтобы прилечь и хотя бы немного отдохнуть. 61. Так были нагружены все пятьдесят четыре корабля. Кроме того, оставалось еще много пленников, достойных, по суждению варваров, отправки. Поэтому пошли в дело и корабли, принадлежавшие городу, на которых у вас купцы прежде возили хлеб218, и были подняты из воды те, которые мы затопили у входа в гавань219. Это варвары сделали, использовав весьма удачное приспособление - блоки, которые приводились в движение и при помощи канатов поднимали со дна корабли. Получив, таким образом, дополнительно много кораблей, они погрузили всех пленников, не оставив в городе никого из предназначенных к отправке. Я не знаю, сбрил ли хоть один из всех этих юношей первый пух и достигла ли зрелости хотя бы одна девушка. Все они были еще очень юными, а большинство - даже совсем младенцами. Думая о каждом из них, хотелось плакать, ибо невозможно было вынести зрелища их страданий. 62. Относительно же нас, т.е. тех, кто по разным причинам избег смертного приговора, было вновь объявлено решение тирана: чтобы всех, в особенности тех, кто, по его мнению, в силах был вынести трудности пути, начальники разделили между собой и, группами по пять человек посадив на корабли, содержали там под охраной перед отправкой в Тарс с целью уже упоминавшегося обмена. Остальных же, кто не мог доставить никакой выгоды, и, будучи отправлен, составил бы лишний и бесполезный груз, он решил оставить в Фессалонике не из милости и не по обету, какие необдуманно любят давать варвары, но с известным расчетом и коварным умыслом: чтобы ни в чем не показаться непредусмотрительным и не допустить поступков, которые бы не сулили ему прибыли. Предвидя, что через короткий срок в результате обмена все пленники получат свободу, предводитель варваров измыслил хитрость, чтобы и эти не обрели ее безвозмездно. Подумай, Григорий, как подло он поступил. Среди людей, которым удалось бежать и которые возвращались в город после его захвата, чтобы выкупить из плена своих родных, находился некто Симеон, человек редкого ума и умудренный житейским опытом220, незадолго до того посланный императором в Фессалонику по важному делу, о котором сейчас нет нужды говорить. Этим людям, прибывавшим ежедневно вплоть до самого отплытия, злобный Лев и сообщил свое решение относительно упомянутых уже пленников, обратись к ним с такой речью: 63. "С самого начала настроенный к вам враждебно, я не намеревался сохранять жизнь никому из пленников. К чему это божеское благодеяние: одержать победу и не наказать врагов смертью, которую они еще более усердно уготовляли нам? Но, поскольку мне нужно, чтобы они, если все кончится благополучно, остались в живых, подумайте о моих словах. Мне недосуг здесь медлить, так как время призывает меня отплыть на родину. Вы можете взять этих двести пленников под залог письменного поручительства, что при обмене мы получим за них равное число агарян, и склонить императора ромеев подтвердить ваши действия. Может быть, вы боитесь взять обязательство, не имея на то права и сомневаясь, согласится ли на это император или нет? Или вы ни во что не ставите столь великую беду и своей нерешительностью обрекаете гибели сограждан? Скажите же, какое решение вы принимаете, чтобы и я вынес свое, назначив им жизнь или смерть". Упомянутый мною Симеон, который был на голову выше всех, ответил: "Я один беру на себя это поручительство, ибо хорошо знаю и человеколюбие нашего императора, и то, что он без колебаний освободит ради этих людей столько же находящихся у него в плену агарян, сколько здесь окажется Фессалоникийцев. Я самолично доставлю агарян в Тарс, чтобы условия поручительства опять выполнялись в моем присутствии и чтобы ты не имел оснований за что-нибудь пенять мне, когда все будет выполнено. Пусть только эти люди будут освобождены, чтобы общими усилиями предать погребению тела погибших, которые разбросаны по всему городу и самый воздух побуждают к сочувствию". Выслушав это, низкий Лев заставил Симеона дать письменное, скрепленное клятвой поручительство и приказал затем освободить пленников, которые не попали на корабли221. 64. После того как к удовлетворению Льва этот план увенчался успехом, он замыслил нечто новое, не уступающее прежнему в коварстве: велел поджечь весь город, чтобы и из этого поступка тоже извлечь выгоду. Он ведь был уверен, что люди, выкупавшие пленников, никоим образом не допустят до этого и скорее предпочтут сами сгореть, чем перенесут хотя бы угрозу пожара для Фессалоники. И действительно, не успели еще варвары донести пламя до центра города (горели только расположенные вблизи моря дома), как горожане уже решили уплатить выкуп. Вскоре во все концы было разослано новое распоряжение: остановить пожар, так что и этот замысел осуществился к выгоде Льва. Горожане, не располагая нужным количеством денег, вместе с Симеоном пообещали варварам те два таланта, которые забитый насмерть евнух послал в Стримон. Фессалоникийцы быстро достали деньги (к тайнику, где они хранились, были посланы скороходы) и, отсчитав варварам, таким образом спасли город от пожара. 65. К тому времени, когда и эта хитрость принесла плоды и не осталось больше ничего, что не стало бы для алчных глаз варваров предлогом к вымогательству, они не могли дольше задерживаться в Фессалонике, памятуя об опасностях, с которыми сталкиваются те, кто в такую пору пускается в путь; и вот в полдень на десятый день после захвата города мы покинули гавань и поплыли к уже названным Римским воротам, чтобы там провести остаток дня. Нас было пятеро, как и в день пленения, и мы находились на одном из кораблей предводителя египетского флота. Отец через переводчика (так как сам предводитель не понимал нашего языка) попросил его дать приказ, чтобы привели наших рассеянных повсюду родственников; это осуществилось бы, если бы бесчисленные несчастия и нерадивые слуги не оказались помехой и тут: подчиненные этого предводителя привели к нам только мою мать и одного из братьев, который не был с нами, когда мы сдались в плен, а вскоре также жену брата; мою же супругу с тремя детьми, младшую сестру и многочисленных других родственников не то не пожелали разыскивать, не то, разыскав, не захотели привести к нам. Они были затеряны в толпе и горько оплакивали разлуку с нами. Однако, как всегда бывает в несчастиях, мы перенесли и расставание друг с другом, хотя наше горе и превосходило самые тяжелые испытания. 66. Еще перед тем как отправиться в путь, варвары сковали нам ноги колодками и, словно кули, одного за другим бросили на корабли, не давая даже воздухом дышать вволю и вынуждая постоянно задыхаться. Мы были посажены так тесно друг к другу, что наша толпа походила на единое тело, неспособное разделиться и разорвать свою нерасторжимую связь. Когда солнце стало приближаться к закату и дневной свет сменился вечерней темнотой, варвары затянули победную песнь, стали ударять в кимвалы и тимпаны, прорезая мрак взмахами своих сверкающих мечей, и с наступлением ночи под громкие и нестройные клики подняли якоря и отчалили от берега. Слышно было, как все мы тихо оплакивали отчизну, и каждый в глубине души возносил всевышнему мольбу, чтобы, изведав горести, какие господь пожелает послать нам в назидание, он позволил вновь возвратиться на вскормившую нас-землю, не покинул и не лишил надежды на избавление от печалей. 67. Уже на рассвете нас стали одолевать многие тяготы: голод, жажда, ломота в теле вследствие тесноты (ведь на одном только корабле, на котором плыли мы, было восемьсот пленных, не считая двухсот варваров); к этому присоединялся жалобный плач малых детей, которые не в силах были вынести сразу столько лишений, ничего, кроме преждевременной гибели, им не суливших. Самыми мучительными были для всех, однако, потребности желудка, с которыми ничего нельзя было поделать, так как природа настойчиво требовала своего. Многие считали это постыдным, но, не в силах воздерживаться, подвергали себя постоянным мучениям. Когда занялся день, мы миновали Эквол222 и поздним вечером причалили к Волвону223; мы тут увидели скачущих нам навстречу всадников; они уже были в Фессалонике и теперь хотели выкупить нескольких женщин. Варвары сразу же сняли их с кораблей и выдали всадникам за большие деньги. Отчалив от Волвона, мы пристали к оконечности острова Паллина224; здесь мы немного отдохнули, а к вечеру, когда подул попутный ветер, вновь подняли паруса; надутые мощным напором ветра, они быстро несли нас до тех пор, пока на рассвете следующего дня мы не достигли места, которое мореплаватели зовут Диадромами225. Два длинных острова лежат здесь один против другого, и море, словно река, узкой лентой протекает между ними, отделяя друг от друга расстоянием всего в один стадии226. Попав сюда, мы так внезапно столкнулись с каким-то злосчастным кораблем, груженным хлебом, что команда его из-за неожиданного появления врагов не смогла ничего предпринять для своей защиты. Хотя она и решила пристать к близлежащему острову и спастись бегством, попытка эта ни к чему не привела, ибо варвары, мгновенно сойдя с кораблей, захватили их и всех, за исключением одного-единственного человека, перебили. Пустившись снова в путь, мы через двое суток дошли до большого острова Евбея227 и, держась северного берега моря, в сильную бурю достигли оконечности Андроса228. Мы плыли кружным путем и не имели постоянного направления, но по решению начальников наших кораблей от времени до времени меняли свои планы и курс, ибо варвары на море избегали встречи с ромеями, боясь, как бы они не предприняли враждебных действий. Поэтому-то мы, как скитальцы, блуждали от одного острова к другому. 68. Продолжая свой путь, мы причалили к острову, носящему имя Патмос229. Там мы пробыли шесть дней, терпя всяческие лишения: место это совершенно безводно, всех изнуряла жажда, а пить нам давали так мало, что мы могли не столько поддержать свою жизнь, сколько отсрочить наступление близкой смерти. Отхлебнув этой воды, человек, если только он сразу же не зажимал носа, чтобы уберечься от зловония, не мог к ней прикоснуться, ибо, едва взглянув на нее, еще не пригубив, естественно, отвращался. Пищей нам служил только кусок хлеба, и то испорченный и совершенно несъедобный. Ведь большие запасы продовольствия, которое враги много дней назад захватили с собой, протухли, так что даже животные не стали бы на них глядеть; варвары, однако, кормили нас этой несказанно зловонной и отвратительной, кишащей червями, гнилой и совершенно непригодной для поддержания наших сил пищей. Можно себе представить, какое бесконечное число людей каждый день уносила смерть из-за последствий голода и жажды, сколько умерших сбрасывалось в море и долгое время носилось по волнам; несчастные дети, вследствие своей нежности страдали больше остальных, да и взрослые, кто остался в живых, лишь немногим отличались от мертвецов, и видели перед собой тот же конец. Больше всего пришлось вынести нам, скованным колодками-Брошенные, словно мешки, друг на друга, на скамьи, израненные и стесненные своими колодками, мы терпели невыразимые, несказанные муки, не будучи в состоянии ни подвинуться, ни дать себе отдых; мы могли лишь-слегка приподнять головы и вдохнуть немного свежего воздуха, чтобы, в добавление ко всему этому ужасу, не задохнуться от тяжелых испарений. 69. Другим мучением были вши; ползучие твари буквально съедали нас, и из-за этого мы так изменились, что совершенно перестали походить на живых. А сколько побоев враги в исступленном ожесточении нам наносили, какими упреками и бранью осыпали нас всечасно, сколькими способами показывали нам, что в них еще не остыл гнев; чей рассказ сумеет это передать, и чьи уши в состоянии выслушать? Меня по крайней мере всякий раз, как я вспоминаю неисчислимые муки, которым мы подвергались на протяжении этого плавания, охватывает изумление перед тем, как у нас достало сил вытерпеть столько испытаний, ибо жизнь наша протекала дотоле в роскоши и неге и мы не были знакомы с пленом; как мы снесли этот нестерпимый двойной жар - жгучую жажду и летний зной, иссушающий всю природную влагу? Еще более жалостного удивления достойно то, как мы выдержали все это и остались в живых; по ночам враги весь корабль закрывали кожами, так что вдобавок ко всему остальному нас пытали и лишением света, дабы мы окончили жизнь из-за двух безысходных зол - мрака и зноя. Я думаю, что воля всевышнего, пекущегося обо всем, закалила нас сверх всякого человеческого разумения, чтобы впоследствии, поняв, от каких несчастий, вопреки надежде, спаслись, мы не только себя самих, но и других наставляли на путь истинный своим примером. 70. Так как время торопило варваров с возвращением, мы вновь отправились в путь и причалили к острову Наксосу230, жители которого платят дань Криту231. Они встретили начальников кораблей подношениями, главным образом вещей, нужных в плавании. Пробыв на острове всего два дня, мы продолжали свой путь на Крит (к этому побуждал попутный ветер), пока не причалили к местности, которую здешние жители зовут Зонтарием232; нам, напротив, она показалась не соответствующей своему названию233, ибо многих этот Зонтарий лишил жизни и обрек смерти. Из-за того что корабли не должны опасаться здесь дующих с юга и юго-запада ветров, наши варвары также предпочли пристать тут, а не в городской гавани. Только когда мы подошли, критяне узнали варваров; они видели нас еще далеко от берега и сначала решили, что на остров идет флот ромеев, и испугались, ибо не были готовы к обороне. Но лишь только мы приблизились, и можно было разглядеть корабли, они радостно высыпали на берег и приветствовали своих ликованием. Ведь, как говорит пословица, подобное всегда стремится к подобному. Тут все варвары впервые сошли на землю, позволили нам немного отдохнуть от тесноты и дали воды, так как она здесь была в изобилии и щедро изливалась в море. Всю эту ночь, освобожденные от обычных тягот, мы ждали, что утром чего-нибудь поедим, - ведь Крит богат и обладает великим изобилием продовольствия. Мы не знали, что здесь нам предстоят те же лишения, что и раньше, если не большие, я что мы терпели прежние страдания лишь для того, чтобы сохранить себя для новых. 71. Когда ночная мгла рассеялась и занимающийся рассвет возвестил наступление утра (это было воскресенье)234, со всех кораблей послышался шум, - варвары в один голос радостно кричали и били в кимвалы, и казалось, что все вокруг было встревожено и взволновано этими звуками. Затем, когда нестройный и наводящий ужас гул смолк, принялись выгружать свой груз; для этого они разделили на участки по числу кораблей всю прилежащую полосу земли; сюда они стали сносить весь груз; имущество каждого корабля должно было храниться отдельно, не смешиваясь с грузом остальных. Весь этот день варвары употребили на разгрузку, а на следующий начальники кораблей сошли на берег, чтобы вновь разделить и всех пленных и добычу, размерам которой критяне беспредельно дивились, не в состоянии ни с чем сравнить то, что увидели перед собой235. Когда варвары впервые пришли к мысли смешать всю толпу несчастных, чтобы все, кто были связаны каким-либо родством, могли повидать друг друга, послышался громкий " страшный общий плач; люди словно из одного источника лили реки слез и тихими голосами спрашивали, нет ли кого из их близких, дабы этот отведенный на розыски день не миновал и они не лишились надежды на встречу с родными, Повсюду бродили женщины, несчастные, с распущенными волосами, лихорадочно озираясь мокрыми от слез глазами, в ожидании, кого из детей найдут раньше. Дети же, кто не погиб на море, словно молодые бычки, отторгаемые от маток и жалобно ревущие, неутешно и горько плакали, бродя в этой толпе и разыскивая матерей. Бедные матери, встречаясь с ними, изливали на них свою любовь, обнимали, покрывали их тела поцелуями и обливали потоками слез, считая великим и удивительным благом, что дети, вопреки всякой надежде, спасены и вновь возвращены им живыми. Так было с теми, кто уже держал своих детей на руках или хотя бы точно знал, что они целы. Что же сказать о других, чьи младенцы погибли в море, и кто ничего не знал об их участи? Какими словами описать, как они разрывали на себе одежду, не в силах вынести сердечной муки, как, нигде не находя себе места и напрасно гонимые своим страданием, то в одну то в другую сторону обращали взоры в надежде-увидеть, кого искали, или хотя бы услышать о них, чтобы этим утишить пожирающее душу пламя? Так они томились иногда два или три дня, пока кто-нибудь из знакомых не рассказывал им, уже вконец измученным, о гибели разыскиваемых, о том, что их любимые дети стали жертвой голода или жажды. С этих пор, отчаявшись еще больше, они громкими рыданиями и стонами выражали спою любовь к погибшим. Но зачем я тщетно принимаюсь рассказывать об этом? Ведь все равно невозможно передать хотя бы ничтожную" часть того, что мы пережили. Нужен сам Иеремия, написавший плач по Иерусалиму236, чтобы пролить неутешные слезы над множеством людей, мучимых столь тяжкими бедствиями. Ведь и Рахиль, по слову писания, когда оплакивала разлуку с детьми, не столь громкий вопль испустила в Раме237, какой слышался в долине, где мы томились, громким гулом отзывавшейся на стенания пленных. 72. Какое ужасное зло было вновь содеяно этими нечестивцами! Варвары с самого начала знали, что пленные, если смогут соединиться с родственниками, перестанут так убиваться и с большим спокойствием перенесут грозящее им рабство; теперь, когда эти изверги увидели, сколь неразрывной цепью связывает несчастных кровная близость и сколь им невыносима разлука, они в согласии со своим решением по-новому распределить добычу и пленных между кораблями замыслили постыдное и противное природе дело: велели, чтобы все воссоединившиеся родственники вновь были разлучены, и только, если в числе пленных была мать, имеющая грудного младенца, позволили оставить ребенка с ней, так как он был неприспособлен к жизни. Всех же остальных родственников приказали снова как попало распределить по кораблям. Какие слова в состоянии выразить всю неизмеримость этого бедствия? Какая, даже самая искусная, речь может передать эти разнообразные несчастия? Новым, бессмысленным в своей жестокости приказанием варваров разрывались самой природой созданные связи, разделялись люди, единственной виной которых была общность крови и родственная близость; ведь отрывали сына от отца, дочь от матери, брата от брата! Что же могли они чувствовать, когда их угоняли в рабство в чужие края, где попирается наша святая вера, чтятся неслыханные пороки, где превозносится позор и прославляется исступление, бесстыдство удостаивается великой почести, где мужская сущность насильственно обращается в женскую и оскорбляется природа, где все противоестественно и все обращено ко злу? Каким из всех несчастий больше всего были потрясены пленники? Какому они не предпочли бы петлю? Однако мы переносили все, ибо бог даровал нам стойкость и смягчал все наши муки. 73. Пленники, согласно приказанию разлученные с родными, находились под стражей в разных местах, пока не пришло новое распоряжение: пересчитать их всех и в равном числе, согласно красоте и возрасту рассадить по кораблям, чтобы ни на одном не оказалось ни избытка, ни недостатка, но чтобы каждый корабль в соответствии с числом находящихся на нем варваров получил свою долю и нигде не было бы народу больше или меньше, чем следует. И вот прежде всего пересчитали всю толпу. Она составляла двадцать две тысячи человек; за исключением нас, которых держали для обмена, здесь не было никого, кто уже брил бы бороду, и ни одной пожилой женщины. Все отличались молодостью и красотой и словно стремились превзойти друг друга цветущим возрастом или привлекательностью, несмотря на то что тяжелые телесные страдания изменили их облик238. Когда пленники, разбитые на группы, были вместе с добычей погружены на корабли (ведь одновременно была разделена и добыча), критяне купили многих из них, не торгуясь, заплатили большие деньги, но не по простоте своей, а в предвидении выгод, ибо знали, что выручат значительно больше, как только наступит срок, и они будут обменивать их на своих соплеменников, захваченных ромеями. Обмен пленными в этих местах происходит не так, как в Сирии: здесь господствует старинный, освященный временем обычай, согласно которому критяне получают варваров любого племени в обмен на тех, кого держат в плену, из расчета двух человек за одного. По этой причине критяне и купили многих пленников, обращая наши бедствия к своей выгоде. Все это длилось целых десять дней, причем корабли критян непрестанно отвозили купленных людей на берег. Среди них оказалась и жена моего брата, что доставило нам немалое горе. А моя мать и супруга с двумя детьми (третий стал добычей морских волн), а также несчастный брат и младшая сестра по божьей воле попали на один сидонский корабль239 для отправки в Сирию. Нас же всех, предназначенных для обмена и содержавшихся прежде в разных местах, варвары соединили, поместив на одном из военных кораблей, которым они завладели, и приставили для нашей охраны надежных людей. 74. Варвары готовились на следующий день отправиться в путь: дело шло к зиме, и это подгоняло их, не позволяя задерживаться. Начальники кораблей вместе с предводителем флота сели на коней и поскакали в город, чтобы рассказать критянам, как они обошлись с нами, выполнить свои гнусные обряды и передохнуть, погостив на Крите. Проведя следующий день в городе, они быстро возвратились, торопясь отплыть при попутном ветре. Итак, на рассвете двенадцатого дня с той поры, когда мы прибыли сюда, варвары пустились в путь по направлению к расположенному напротив Крита острову Дия240 и бросили якорь у самой его оконечности; здесь мы запаслись водой и после недолгой стоянки, увидев, что дует попутный ветер, отчалили, держа курс в открытое море. Я уже рассказывал, что мы находились на военном корабле ромеев; так как корабль этот был диерой241, варвары заняли верхние скамьи, предназначив нам нижние, где было темно и зловонно. Как иначе назвать это наше помещение, как не плавучим гробом? Если бы я захотел рассказать все, что мы перенесли за время этого плавания, и в какой тесноте находились, многие, конечно, подумали бы, что я рассказываю сказки и уклоняюсь от истины, в полном соответствии с которой я обещал писать. Поэтому я сознательно опускал большинство событий, останавливаясь до сих пор только на том, что у меня доставало-умения передать, чтобы поведать тебе, ученейший и любомудрый Григорий, только самое вероподобное; так же я буду поступать и впредь, ибо мой рассказ и без того сможет тронуть даже черствое сердце, а не то что твое, которому более всего присуще сострадание. Ведь оно побуждало тебя просить, чтобы я приступил к этой повести и против воли отважился на дело, превышающее мои силы. 75. В то время как мы боролись со столь разнообразными горестями, внезапно поднялась сильная буря, взволновавшая море и грозившая нам гибелью. Неистовый ветер рассеял корабли, и, отнесенные далеко друг от друга, они сбились с пути. Не знаю, по воле какого злобного демона слева от нас очутился этот беспощадный изверг - Лев, сидевший на корме своего корабля и отдававший приказания кормчим. Позади Льва плыл еще один корабль, несколько меньших по сравнению с другими размеров; он был уже разбит бурей, и всем на нем находившимся грозила неизбежная смерть. Варвары с этого корабля кричали: "Подойди и спаси нас, повелитель, не дай погибнуть стольким агарянам, которых ты доселе оберег от многих опасностей!" и тому подобное - и в коротких словах объяснили ему, в чем дело. Лев тотчас приказал подплыть к ним и стал подробно обо всем расспрашивать. Терпящие кораблекрушение вновь в один голос закричали и, показывая на пробоину, требовали, чтобы всех нас бросили в море, а их приняли на наш корабль, говоря, что постыдно в час столь тяжелой опасности спасать врагов, а своих отдать произволу бури, предпочтя сохранение вражеских жизней их безопасности. Лев сразу же согласился на это и велел остановить корабль, сбросить нас в море, а варваров принять на борт. Пока шли эти переговоры, мы оказались на довольно большом расстоянии, ибо корабль гнали мощные и высокие волны, так что оттуда, где мы оставили варваров, нельзя было слышать не только крика, но даже и более громких звуков. Заметив, что мы уже далеко, оставшиеся позади стали знаками приказывать варварам, которые были на нашем корабле, остановиться. Последние же то ли не понимали, для чего-подаются знаки, то ли умышленно вводили своих в заблуждение, делая вид, что ничего не замечают, а может быть - и это самое вероятное - по внушению всевышнего, несказанно милостивого к нам, и продолжали путь, не обращая внимания на отставших и прилагая все усилия для спасения от неистовой бури как своего собственного, так и нашего. 76. Когда гибнущие увидели, что мы далеко и замысел их не может осуществиться, они, едва уже держась на поверхности, так как корабль постепенно стал погружаться в воду, обратились к своему предводителю с другой просьбой, чтобы он взял их на свой корабль, а пленников со всей добычей разрешил бросить в море. Он и тут согласился, хотя обстоятельства этого не позволяли, общее отчаяние все возрастало и корабль Льва и без того был достаточно нагружен. Однако ему казалось невыгодным, сохранив жизнь варваров, бросить пленных, поэтому он, конечно, под влиянием своего корыстолюбия, а отнюдь не движимый состраданием к жестокой участи несчастных (да и как можно было ждать сострадания от того, кто только что упивался неправедными убийствами!), принял более человечное решение: вместе с варварами взять на корабль и пленных, чтобы увеличить свою прибыль и удовлетворить страсть к стяжательству, хотя предприятие это было тяжелым и в высшей степени рискованным. После того как все очень быстро были переведены на корабль Льва, поврежденное судно затонуло на глазах варваров и наших стратигов, содержавшихся на корабле предводителя; они-то, изумленные спасительным человеколюбием всевышнего, и рассказали мне впоследствии обо всем. Оказывается, здесь было больше тысячи душ варваров и пленных, часть которых была посажена сюда еще на Крите, остальные же присоединились по названной мною причине позднее, так что корабль лишь на ширину ладони возвышался над водой. Однако господь, ведающий скрытое и прозревающий тайное, не допустил его гибели; и, видя, что сердца всех отказались от какой бы то ни было надежды и ему одному, всесильному сделать все по своей воле, выплакали свое отчаяние, он обратил взоры на них и, сменив вихрь на мягкое дуновение и свирепость бури на затишье, спас от злой напасти, являя свое могущество во всем, так что дела его только голосом не говорили о том, каким удивительным образом бог чудес сохраняет тех, кто со страхом и от всего сердца призывает его. 77. Через пять дней мы причалили в пафосской гавани на Кипре242. Здесь был краткий отдых, чтобы варвары могли сойти на берег и помыться. Затем мы вновь снялись с якоря и по прошествии суток, в праздник кресто- воздвижения243, достигли Триполи, где нам впервые удалось отдохнуть от тягот плавания. Когда мы подошли к городской стене, жители огромной толпой высыпали на берег, встречая своих и дивясь нам. Едва корабли успели причалить, с каждого из них стали выгружать столько золота и прочей добычи, словно это был целый город; все сносилось в заранее приготовленные помещения, так что вскоре весь Триполи был полон разного добра. Варвары и нас всех выставляли напоказ как победный трофей и глумились над нами, устраивая потеху из нашего несчастия. Как они кричали и прыгали, упиваясь нашим унижением, когда достигли городских ворот! Это огорчало нас больше всего, ибо мы не в состоянии были дольше терпеть непрестанные муки и превышающий все позор. Когда после этого было отведено помещение, где нас должны были держать под стражей до отправки в Тарс, найдя здесь отдых от тягот и пав на землю, мы со слезами молили всевышнего прекратить наши бедствия и сделать так, чтобы не повторились многочисленные несчастия; мысль о них была мучительной, ибо они превзошли всяческие пределы. Такова была судьба тех, кого держали для обмена, и пленных, которые вместе с нами очутились в Триполи. 78. Те же, кто плыли на других кораблях и расстались с нами на Крите, рассеялись по всему побережью Сирии. Некоторые купцы, купив их, вновь продали в разные места и до сих пор продолжают торговать ими, так что иные попали даже в Эфиопию и к варварам, живущим на крайнем юге. Если бы кто пожелал описать их бедствия, он уподобился бы человеку, безрассудно пытающемуся исчислить морской песок. Во всяком случае и сам ты, любомудрейший из мужей, если встречал кого-нибудь из них в Дамаске244 или в ближайших к нему городах, а ты - я знаю - видел там многих, так как тирские корабли245 [доставили] своих пленников в эти места246... Я скажу, что и наша встреча в Триполи, когда я познакомился с тобой, впервые туда попавшим, достаточно убедила тебя в этом, и, несмотря на молчание, вид наш изобличал наше положение и душевные муки. Поэтому ты тогда сострадал нам и, познакомившись с нашими бедствиями, в стремлении узнать их все, исполнился скорби и сверх всякой меры гopeвал в своем сердце. Однако нам, перенесшим столь многочисленные и тяжелые испытания, нисколько не легче пришлось и в Триполи, пока мы там находились; кажется, мы познакомились тогда даже с большими горестями (там я потерял своего дорогого отца, и это было для меня началом новых бедствий); однако вскоре после твоего отъезда по приказу тирана все мы вместе с частью сопровождавших нас варваров были посажены на прежний корабль и прибыли в Таре, где должны были содержаться. Здесь мы живем в ожидании, что либо освободимся благодаря давно обусловленному обмену, либо будем призваны смертью, ежедневно грозящей непрестанными болезнями и всегда близкой для того, кто живет в неволе. Однако нам не дано знать, что нам предстоит. 79. Итак, я исполнил свое обещание и неустанно дивлюсь твоей добродетели и тому, с какой ревностью ты к этому относился, как в письме своем побуждал изложить тебе подробно все, что случилось в моем городе. И вот я решил исполнить твою просьбу только для того, чтобы описание моих бедствий напоминало тебе о твоей ко мне дружбе и, постоянно тревожа твое сердце картинами страданий, побуждало стремиться к добру. Ибо воспоминание о горестях обращает к добродетели ревностные души, и рассказ об ужасах внушает спокойствие духа. Но не презри из-за моей необразованности назидания, содержащегося в этом сочинении, и, памятуя, что правдолюбие свойственно человеку неискушенному и непривычному к сочинительству, вознагради наш труд молитвами, прося владыку всех оберечь нас от бедствий или удостоить мужественно их переносящих дара долготерпения в день своего суда. Конец достопамятной повести кир-Иоанна Камениаты, кувуклисия святейшей фессалоникской митрополии, повести, которую всякий, в особенности же фессалонкиец, должен прочитать раздумчиво и внимательно, так как она послужит к величайшей духовной пользе. Карта Фессалоники X века. Примечания * Текст приводится по изданию: Иоанн Камениата. Взятие Фессалоники, сочинение клирика и кувуклисия Иоанна Камениаты. - М.: Восточная литература, 1957. Перевод С.В. Поляковой и И.В. Феленковской. 1 "Leonis Allatii Eymmikta vol. II, Coloniae Agippinae, 1653, p. 179 sq. 2 "Corpus Byzantiniae historiae. Historiae Byzantinae scriptures post Theophanem". Parisiis, 1685, p. 317 sq, 3 "Theophаtties Continuatas, Ioannes Cameniata, Sутеоп Magister, Georgius Monachus", Bonnae. 1838, p. 487 sq.-Далее сноски на сочинение Камениаты даются по этому изданию. 4 Migne, PG, vol. CIX, col. 525 sq. 5 См., например: Th. L. Fr. Tafel, De Thessalonica ejusque agro dissertatio geogrphica, Berolini, 1839; O. Tafrali, Topographie de Thessalonique. Paris, 1913; Епископ Филарет, Cв. великомученик Димитрий и солунские славяне ("Чтения...", М., 1848. кн. 6), стр. 24 и сл.; А. А. Васильев, Византия и арабы. Политические отношения Византии и арабов за время Македонской династии, СПб., 1902; В. Н. Златарски, История на българската държава презъ средните векове, т. I, ч. 2, София, 1927; Ch. Delvoye, Salontque, seconde capitale de I'Empire byzantin., et ses monuments ("Revue de l'Universite de Bruxelles", 1950, No 5), p. 391, sq . Р. А. Наследова, Ремесло и торговля Фессалоники конца IX- начала Х в. по данным Иоанна Камениаты (ВВ, т. VIII), стр. 61 и cл.; Р. Л. Наследова, Македонские славяне конца IX - начала Х в. по данным Иоанна Камениаты (ВВ, т. XI), стр. 82 и сл. 6 "Martini Hankii de Byzantinarium rerum scriptoribus", Lipsiae, 1677, p. 403 sq. 7 К. Krumbacher, Geschichte der bijzantinischen Literatur, 2-te Aufiage, Muenchen, 1897, S. 265-266. 8 A. Struck, Die Eroberung Thessalonihes durch die Sarazenen im Jahre 904 (BZ, Bd. XIV, Heft 1, 2, Leipzig, 1905), S. 535 sq, - Попытка извлечь и критически проанализировать исторические сведения, имеющиеся в сочинения Иоанна Камениаты, а также дать характеристику его социального положения и мировоззрения сделал автор настоящей статьи в кандидатской диссертации "Город Фессалоника и македонские славяне по данным Иоанна Камениаты", Ленинград, 1954 (рукопись). 9 До настоящего времени были переведены лишь отдельные незначительные отрывки из сочинения Камениаты на немецкий язык К. Дитрихом [К. Dieterich, Byzantinische Quelten zur Laender-und Voelkerkunde ("Quellen und Forschungen zur Erd-und Kulturkunde", Bd V, Teil I,, 2, Leipzig, 1912), S. 109-111] и на сербский М. Райковичем (М. Pajkobuh, Joван Kaмениjaт ("Византиски извори за историjу народа Jугославиjе" т. I. Београд, 1955), стр. 265-272). 10 См. коммент., гл. 6, прим. 12. 11 Обстоятельное описание разбойничьих действий арабских пиратов в первые годы Х столетия на основе византийских и арабских источников имеется в кн.: А. А. Васильев, Византия и арабы, стр. 132 и сл. - Материалы по этому вопросу, содержащиеся в житийной литературе, собраны А. П. Рудаковым ("Очерки византийской культуры по данным греческой агиографии", М., 1917, стр. 163 и сл.). 12 См. коммент., гл. 24, прим. 1. 13 Помимо сочинения Камениаты, кратких сообщений византийских хронистов (Leon. Gram., p. 277, 5-20; Georg. Cont., p. 863,4-17; Theoph. Cont., p. 368,1-15; Ps.-Sym., p. 707,19-708,3: Cedr.., II, p. 362,16-363,7) в некоторых арабских источников, указанных А. А. Васильевым (Византия и арабы, стр. 141, прим. 2), о нападении Льва Триполийского на Фессалонику сообщают, как это недавно показал А. Грегуар (Н. Gregoire, Le communique arabe sur la prise de Thessalonique (964), Byz.. XXII, 1,952, p. 373 sq.), Табари и Сибт ибн аль-Джаузи; их свидетельства о нападении Льва на Антакию (Antakiya). А. А. Васильев (Византия и арабы, стр. 138-139) и вслед за ним некоторые другие историки [см., например, В. Н. Златарски, История..., стр. 326; М. Canard, Deux episodes des relation, diplomatiques arabo-bysantines au X-e siecle (Institut francais de Damas. "Bulletin d'etudes orientales", vol. XIII, 1951), p. 55 sq] ошибочно относили к Атталии, в то время Antakiya является искаженной формой написания слова Фессалоника (в арабских источниках- Salunikiya, Salukiya). 14 Епископ Филарет, Св. великомученик: Димитрий..., стр. 24; М. С. Дринов, Заселение Балканского полуострова славянами ("Чтения...", М., 1872, кн. 4),стр. 167. 15 Cam., p. 598,21-599,4; см. А. А. Васильев, Византия и арабы, стр, 151, прим. 3; ср. Ch. Delvoye, Satonique..., p. 417, который совершенно произвольно указывает, что Камениате удалось вернуться на родину. Об этом у нас нет никаких сведений. 16 Табари, III, р. 2254 (А. А. Васильев, Византия и арабы, ст.р. 154. прим. 3; приложение, стр. 15). 17 См.: А. А. Васильев, Византия и арабы, стр. 155, прим. Г.-В описания этого обмена А. А. Васильев (стр. 154-155) допускает некоторые неточности. По его предположению, неожиданное прекращение обмена греками объясняется разорением Атталии и Фессалоники, "после чего в первый момент византийское правительство решило порвать мирные переговоры". Однако более чем годичная давность нападения арабов на Фессалонику [июль 904 г.) никак не могла сыграть роль "первого момента" в действиях византийского правительства, к тому же самые переговоры об обмене пленными были начаты, как указывает А. А. Васильев, в середине 905 г., когда разорение Фессалоники было таким же свершившимся фактом, как и в сентябре. Непонятно также замечание А. А. Васильева о том, что обмен 905 г. "был тот самый обмен, переговоры о котором была известны Льву Триполитянину; последний... обещал солунским пленникам, что они будут выкуплены и возвратятся на родину по предполагавшемуся обмену у Тарса". Но каким образом могли быть известны Льву Триполийскому летом 904 г., во время захвата Фессалоники, переговоры, начатые только в середине 905 г.? Очевидно, ему были известны переговоры по этому вопросу, происходившие между послами Льва VI и халифом аль-Муктафи в 903 г. (см.: А. А. Васильев, Византия и арабы, стр. 137).-О возможной причине прекращения обмена пленными в 905 г. ср. М. Canard, Deux episodes..., p. 55. 18 A. A. Васильев, Византия и арабы, стр. 163. 19 Cam., p. 547, 5-8. см. коммент., гл. 55, прим. 2. 20 Ibid., p. 600,4, см. там же. 21 Ibid. р. 563,17, см., там же. 22 Ibid. p. 563, см. там же, прим. 1. 23 Ibid., p, 553, 16-18 24 Ibid. р. 553,18-559,3, 562,3-7, 564,5-6. 25 На Крите была продана и золовка Камениаты (Саm., р. 590,16). 26 Третий его ребенок погиб вовремя переезда на Крит (Cam., p. 590,18). 27 Саm., р. 563, 577. 28 В Триполи умер отец Камениаты (Cam., p. 598,16); А. Штрук (А. Struck, Die Eroberung Thessalonikes..., S. 536) указывает, что младшие братья Камениаты сражались в рядах защитников Фессалоники против арабов. На это в сочинении нет, однако, ни малейшего намека; более того. Лев Триполийский, обращаясь к Камениате, его отцу и братьям, подчеркивает, что им удалось сохранить жизнь благодаря тому, что они были захвачены в плен безоружными (aoploys - Cam., p. 5644). 29 К. Krumbacher, Geschichte der byzantinischen Literatur. S. 266. 30 Cam., p. 599,17-19. 31 Ibid., p. 493,20-496,21. 32 Ibid. p. 496,4-7 514,13-15, 546,3. 33 Ibid. p. 495,10-496,21. 34 Ibid. p. 515,2-3 35 Ibid. p. 515,20. 36 Ibid. p. 514,19 - 515,7. 37 Ibid. p. 514,16. 38 Ibid. p. 500,19-21. 39 Ibid. p. 500,13-21. 40 Ibid. p. 496,8-31; см. коммент., гл. 6, прим. 10, 11, 12. 41 Ibid. p. 501,1-6. 42 Ibid. p. 568,16-21. 43 Ibid. p. 509,14-537,5 44 Ibid. ср. работу Ш. Дельвуа (Ch. Delvoye, Salonique..., p. 414), который произвольно, без учета времени и обстоятельств, переносит данные о политическом устройстве Фессалоники, сообщаемые источниками XIV в., на IX-Х вв. 45 Саm. р. 583,14-15, 596,3-5 46 Ibid, p. 505,1-13. 47 Ibid., p. 502,9-15, 54,3-5 557,12-20. 48 К. Krumbacher, Geschichte dpr byzantinischen Literatur, S. 265. 49 Cam., p. 490,12-491,13; cм. K. Krumbacher, Geschichte der byzantinischen Literatur, S. 266. 50 Cam., p. 505,16-19, 566,3-507,9, 517,16-18, 518,12-13 и др. Такое же объяснение постигшей Фессалонику катастрофы мы находим, в Псамафийской хронике (VE, р. 53,31) и у патриарха Николая Мистика (Migne, РО, vol. CXI, col. 156С). Наказанием за грехи объясняли взятие города в 1185 г. норманнами Евстафий и в 1430 г. турками Анагност A. Struck, Die Eroberung Thessalonikes...,, S. 542). 51 Cam., p. 499,11-13. - Ty же чудодейственную силу приписывает Димитрию в гомилии, посвященной взятию Фессалоники арабами в 904 г. и Николай Мистик: "Города опустели, - говорит он, - люди наподобие скота перебиты; жены насильственно отрываются от мужей... где св. Димитрий, непобедимый союзник! Как предал ты на разрушение свой город? Как подвергся стольким несчастьям находившийся под твоею защитою город, недоступный врагам с тех пор, как солнце смотрит на него!" (Migne, PG. vol. CXI,.col. 25-26). 52 Саm. р. 487,1 - 488,3 53 Ibid., p. 503,4-10. 54 Например, у анонимного автора "Жития Фотия Фессалийского", который в не менее острой, чем у Камениаты, форме обрушивается на лживые вымыслы болтливых эллинов. См.: Епископ Арсений, Похвальное слово Фотию Фессалийскому, Новгород, 1897, стр. 7-8, 21-22; ср.: К. Krumbacher, Geschichte der byzantinischen Literatur, S. 266, Anm. I. 55 M. А. Шангин, Византийские политические деятели первой половины Х в. ("Византийский сборник", М.-Л., 1945), стр. 228-248. 56 Cam., р. 547,1, 549,14-16, 551,1-2, 583,7-9, 594,4-5, 595,14-596,2. 57 Ibid. p. 506,1-5, 507,8-9, 542,15-20, 549,7-14. 58 Ibid. p. 549, 16-22. 59 Ibid. p. 542,7-8, 495,17, 542,12, 542,1-2, 544,1-2.. 60 Ibid. p. 505,1-13, 505,19-20. 61 Ibid. p. 516,15-16, 505,20-21. 62 Ibid p. 510, 15-17. 63 Ibid., p. 542,6-20; ср. также Cam., р. 518,12-14, 518,19-22. 64 К. Krumbacher, Geschichte der byzanitinischen. Literatur, S. 266. 65 A. Struck, Die Eroberung Thessalonikes..., S. 537. 66 Cam., p. 488,17-18 499,17-500,3 504,20-21, 505,21-22, 507,16-18, 518,14-18, 587,9-15. 67 "Умудренный искусством говорить речи" был и отец Камениаты (Cam., р. 547,12-13). 68 Cam., p. 504,5-8. 69 Ibid. p. 504,1-5. 70 Ibid. p. 489,5-8. 71 Ibid. p. 497,23- 498,2. 72 Ibid. p. 506,16 - 507,1. 73 Ibid. p. 504,13-15, 511,20-512,1; 512,5-13. 74 Ibid. p. 569,2-13. 75 К. Krumbacher, Geschichte der bysantinischen Literatur, S. 266. 76 Cam., p. 498,11-20. 77 Strab., t. II, p. 81.-Некоторые ученые склонны считать это показание Страбона неточным, полагая, что Терма была расположена несколько юго-восточнее Фессалоники. 78 Herod., р. 171-174; ср.: О. Tafrali, Thessalonique..., p. 2. 79 В некоторых местах стены, окружавшей Фессалонику c суши: и построенной в византийское время, О. Тафрали еще в начале нашего столетия обнаружил незначительные остатки стены эллинистического периода (О. Tafrali, Topographiе... p. 30, 71-72, 122). Почти полное исчезновение следов приморской стены не позволяет установить первоначальное ее происхождение. О Тафрали (О. Tafrali, Topographiе..., р. 42) и А. Штрук (A. Struck, Die Eroberung Thessalonikes..., S. Мб). специально занимавшиеся изучением стен Фессалоники, принимают сообщение Камениаты о том, что приморская стена была построена в давние времена, без какого-либо уточняющего этот вопрос комментария. 80 Migne, РО, vol. CXVI, col. 1288 А. 81 Cam., p. 579,16-17;. 82 См. В. Г. Васильевский, Хрисовул имп. Алексея I Комнина Великой Лавре св. Афанасия на Афоне (август 1084 г.) (ВВ, т. III, 1896), стр. 121. 83 Cam., p. 592,14-15. 84 Ibid., р. 488,9-11, 501,19-22, 599,15-16. 85 Ср.: К. Krumbacher, Geschichte der byzantinischen Litteratur, S. 266. 86 Cam., p 508 , 497,1- 498,6 . 87 Cam., p. 502,4-5, 489,2-4. 88 Известное композиционное и фабульное сходство между сочинением Иоанна Камениаты и письмом Феодосия, сиракузского монаха, поведавшего дьякону Льву о завоевании Сиракуз арабами в мае 880 г., объясняется, по-видимому, совпадением сюжета, принадлежностью обоих авторов к духовному сословию и тем, что в судьбе их было много общего. Как и Камениата, Феодосий попал в плен к арабам и был заключен в тюрьму (в Палермо), откуда и написал письмо Льву. Значительную часть своего повествования он. как и Камениата, посвятил описанию осады и рассказу о своей участи. (См.: К. Krumbacher, Geschichte der byzantlnischen Literatur, S. 252.) 89 Cр . напр. Cam., p. 524,2-7 и Migne, PG, vol. CXVI, col. 1329В. 90 Cam., p. 491-496. 91 Ibid., p. 537-577. 92 Григорий - друг Камениаты; они познакомились в Триполи (Cam., р. 489,8-10, 490,7-8, 598,4-6) где Камениата ожидал отправки в Тарс, а Григорий в это время проходил через город, направляясь в Антиохию с группой соотечественников каппадокийцев, плененных арабами (Cam., Р. 489 ,12-16). В ходе повествования Камениата неоднократно обращается к Григорию, превознося "присущее его сердцу сострадание" (Cam., p. 592,12-13)" добродетель (Cam., p. 599,7) и совершенную и великую мудрость (Cam., р. 488,21). Он именует Григория отличнейшим, ученнейшим и любомудрейшим из людей (Cam., p. 487 3-4, 540,11, 592,9, 597,21), отмечает, что имя его пользуется широкой известностью (Саm., р. 488,7-9). Восхваление Григория следует, возможно, в значительной степени отнести за счет обычных в византийской литературе риторических приемов; во всяком случае, из имеющихся в нашем распоряжении источников ничего неизвестно о каком-либо Григории из Каппадокии. Эрудиция Григория, судя по представлению Камениаты о познании (Cam., p. 487,5,-488,3) и его преклонению перед мудростью и совершенствами своего друга (Cam., p. 488,8),. имела богословский характер. 93 О переписке между Камениатой и Григорием см. также Cam., р. 489,5, 599,6-9. 94 Ср. Римл., VI, 23. 95 Захват и разграбление Фессалоники пиратским флотом Льва Триполийского действительно произвели сильное впечатление на современников; известно, что император Лев VI (886 - 912) посвятил этому событию стихотворение (А. Маi, Spicilegium Romanum, t. IV, Romae, 1840, p. XXXIX), а патриарх Николай Мистик (901-907; вторично 912-925) произнес проповедь в церкви св. Софии. Небольшой отрывок из этой гомилии (Cod. Vat., 172, был издан А. Май с приложением перевода на латинский язык (A. Mai, Spicilegium Romanum, t. X, Romae, 1844. р, XXVI-XXV11) и перепечатан Минем (Migne, PG, vol. CXI, col. 26-27) и Саккелионом t. III, 1889), p. 109]. В, Н. Златарский перевел этот отрывок на болгарский язык [В. Н. Златарски, Писмата на цариградския патриархъ Николая Мистика до болгарская царь Симеона ("Сборникъ за народни умотворения, наука и книжнина", кн. 10, София, 1894), стр. 375), а А. А. Васильев ("Византия и арабы. Политические отношения Византии. и арабов за время Македонской династии", СПб., 1902, стр. 151) - на русский. Гомилия Николая Мистика имеет риторический характер и никакой исторической ценности, как это уже отметил А. Май (А. Mai, Spicilegium Romаnum, t. X, р. XXVI), не имеет. 96 Варварами, как известно, римляне и греки называли всех неримлян и негреков. Камениата имеет в виду арабов. 97 Речь идет о Триполи, расположенном в Сирии, на побережье Средиземного моря. При халифе Османе (644-656) этот город был захвачен у Византия войсками Моавии - арабского наместника в Сирии. Во времена Камениаты был одной из опорных баз арабских пиратов и постоянной резиденцией Льва Триполийского. 98 Каппадокия - местность в восточной части Малой Азии; в системе военно- административного деления Византийской империи являлась особым округом - фемой. Первое вторжение арабов в Каппадокию произошло в 40-х годах VII в. Арабские набеги на эту пограничную область Византии продолжались вплоть до середины Х столетия, Григорий и его соотечественники, возможно, попали в плен при набеге 897 г., когда арабы захватили каппадокийскую крепость Курру (А. А. Васильев, Византия и арабы, стр. 112). Во всяком случае, это последнее известное нам из источников вторжение арабов на территорию Каппадокии перед 904 г.; замечание Камениаты, будто Григорий потерял надежду, что страданиям его когда-нибудь "настанет конец" (Cam., p. 489,16) также свидетельствует о том, что Григорий находился в плену длительное время. Из дальнейшего рассказа известно, что Григорий побывал в Дамаске и ближайших к нему городах (Cam., p. 597,21-598,2) 99 Главный город Сирии. С 638 по 969 г. находился в руках арабов. 100 Ныне г. Салоники. Название города имело несколько различных написаний. С IX в. в источниках можно встретить также сокращенную форму [Theoph., I, р. 456,28) которая получила широкое распространение в разговорном греческом языке, а также у соседних народов: "Солунь", "Селунь" - у болгар, сербов и на Руси; "Salunik" - у арабов и т.д. (Th. L. Fr. Tafel, De Thessalonica ejusque agro dissertatio geographica, Berolini, 1839, p. 18 sq.; O. Tafrali, Topographie de Thessalonique, Paris, 1913 p. 3-6, а также RE, s. v, S. 143, 146, 152). О происхождении названии города см.: О. Tafrali, Thessalonique des origines аи XIV-e siecle, Paris, 1919, р. 1-3; t. II.1874, а. 272. 101 Ср. также: Cam., p. 491,19, 498,2-3, 498,5. Величина и богатство Фессалоники, которая еще в эллинистическую эпоху соперничала с древними столицами Македонского царства Эдессой и Пеллой, а с возникновением Византийской империи стала одним из ее крупнейших торгово-ремесленных, военно- административных и культурных центров, неоднократно прославляются писателями как римского, так и византийского времени. По свидетельству Страбона, уже в 1 в. Фессалоника была многолюднейшим городом Балканского полуострова. (Strab., t. II, p. 61). Антипатр Фессалоникийский называет Фессалонику "матерью всей Македонии" (Antip., t.II, p.88). Церковный историк V в. Феодорит отмечает, что Фессалоника была "очень большим и многолюдным гopoдoм". Migne, PG, vol. LXXXII, col. 1232 А). В "Чудесах св. Димитрия" она именуется, подобно столице, "великим городом", к ней прилагаются многочисленные эпитеты, подчеркивающие ее исключительное положение [Мignе, PG, vol. CXVI, col. 1204 А, 1213 С. 1256 С, 1264 В. 1285 С 1333 В, 1337 А, 1340 А, 1357 С; Н. Gelzer, Die Genesis der byzantinischen Themenverfassung ("Abhandlungen der philologisch-historischen Classe der Konigl. Saechsischen Gesellschaft der Wissenschaften", Bd. XVIII, No 5, Leipzig, 1899), S. 43]. В житийной литературе IX столетия Фессалонику неоднократно называют великим и славным городом ["Житие и подвиги св. Феодоры Солунской", издание епископа Арсения, Юрьев, 1899, стр. 4 и 41; 11 и 49; 27 и 68; 33 и 75; Ed. Kurtz, Des Klerikers Gregorios Bericht ueber Leben, Wanderthaten und Translation der Hi. Theodora von Thessalonich ("Записки имп. Акад. наук", ист.-фил. отд., т. VI, серия ", No 1, СПб. 1902), стр. 43; "Vie et office de Saint Eiithyme le Jeune", publ. par L. Petit ("Revue de l Orient chretien", Paris, 1903), p. 193]. 102 "Житие Фотия Фессалийского" свидетельствует, что Фессалоника "стояла во главе фессалийских городов, а лучше сказать была расположена среди них и, как царица, окружена с обеих сторон их свитою" ("Похвальное слово св. Фотию Фессалийскому", издание епископа Арсения, Новгород, 1897, стр. 13 - 14). Византийские источники XII-XV вв. (Niceph. Chumn., II, 137, 142, 152; Cantac., II, р. 573,6-7; Georg Pachym., I, p. 477,9-10; Niceph. Greg., I, p. 26,4-5,. 245,20-21. cм. Th. L. Pr. Tafel, Thessalonica..., p. 31-33; О. Tafrali, Topographie..., p. 7-9) отмечают, что Фессалоника была богатым и великим городом, и указывают, что она занимала особое положение в империи. 11. Один из мифических христианских апостолов. Согласно церковному преданию, жил в середине I в. н.э. 103 Ср.: "Деяния апостолов", IX, 15. 104 Ср.: Римл. XV, 19. 105 Согласно "Деяниям апостолов" Павел из Филипп через Амфиполь и Аполлонию пришел в Фессалонику (приблизительно в 50 г.), где пробыл несколько недель, проповедуя христианство. В результате его проповедей "великое множество" греков, а также некоторые иудеи приняли христианство (XVII, 1-4). Христианская церковь приписывает Павлу составление двух посланий к фессалоникийцам, вошедших в Новый Завет. 106 Димитрий - легендарный воин, защитник и покровитель Фессалоники. Согласно местному преданию он умер в этом городе мученической смертью за проповедь христианского учения в царствование императора Максимиана (285-305). Начиная с конца IV в. имя Димитрия неразрывно связывается с Фессалоникой. В начале V в. там была выстроена во имя его крупнейшая в городе церковь (гл. 11, прим. 4), в которой находился мраморный саркофаг "святого", якобы источавший целебное миро [отсюда и прозвище Димитрия, мироточивый (Cam., р. 490,18)]. Во время раскопок руин церкви Димитрия, производившихся греческим ученым Г. Сотириу поле пожара 1917 г., была найдена скрытая в стене свинцовая трубка, из которой и истекало это особым образом приготовлявшееся благовонное масло (миро) [Ch. Delvoye, Salonique, seconde capitate ae I'empire byzantin et ses monuments ("Revue de l'Universite de Bruxelles", No 5, 1950), p. 405]. Ко дню празднования памяти Димитрия (26 октября старого стиля) приурочивалась знаменитая фессалоникская ярмарка, красочно описанная в "Тимарионе" ["Timarion", ed. Ellissen ("Analekten der mittel-und neugriechnischen Literatur", Bd. IV, Leipzig, 1860), S. 46 sq. Русский перевод С. В. Поляковой и И. В. Феленковской (ВВ, т. VI, стр. 365 и сл.)]. Культ Димитрия в Фессалонике принял такие размеры и формы, что жителей города даже упрекали в том, что они почитали Димитрия больше, чем Христа (ММ, I, р. 175). Главными источниками, рассказывающими о жизни и смерти Димитрия, являются три Passiones, впервые изданные в 1780 г. в Брюсселе Корнелием Бийе вместе с Miracula этого "святого" (гл. 8, прим. 9) Acta Sanctorum, Octobrls, t. IV и перепечатанные в 1864 г. Минем в "Греческой патрологии" (PG, vol. CXVI, col. 1167-1202). Первое Passio принадлежит перу анонимного автора и является самым ранним (середина V или начало VI в.) и самым кратким; второе, более пространное и содержащее ряд новых подробностей, было написано, очевидно, архиепископом Фессалоники первой половины VII в. Иоанном; автором третьего был знаменитый компилятор Х в. Симеон Метафраст, положивший в основу своего труда рассказы предшественников (Ch. Delvoye, Salonique..., р. 399). Исследования ученых показали, что культ Димитрия зародился не в Фессалонике, а был занесен туда из Сирмия; в фессалоникских Passiones можно обнаружить следы первоначального сказания о жизни и смерти Димитрия. [h. Delehaye, Les legendes grecques des saints militaires, Paris, 1909, p, 103-108; H. Delehaye, Les origines dii culte des martyrs, Bruxelles, 2-e ed., 1933, p. 223-228; J. Zeiller, Les origines chrefiennes dans les provinces Danubiennes de I'empire remain, Paris, 1918, p. 81-83; A. Sigalas, (t. XII, 1936), p. 319-320]; подробно о Димитрии см.: Н. Gelzer, Die Genesis..., S. 53 sq.; Ch.Diehl, La cite de S. Demefriits ("Dans l'Orienl byzantin", Paris, 1917), p. 25 sq.; Ch. Delvoye, Salonique.... p. 399 sq.; Ф. Бариший, Чуда Димитриjа Солунскогкао истприски извори Београд, 1953, стр. 16. 107 Известно, что соседние христианские народы, особенно славянские - болгары, сербы и русские, - весьма почитали Димитрия. После взятия Фессалоники норманнами в 1185 г., когда гробница Димитрия подверглась надруганию, возникла легенда, будто Димитрий покинул Фессалонику и переселился к болгарам (Ch. Diehl, La cite de S. Demetrius, p. 31). В русских летописях Димитрий неоднократно фигурирует как помощник русских воинов в борьбе против врагов. Так, уже в "Повести временных лет" (XII в.), в рассказе о нападении киевского князя Олега в 907 г. на Константинополь, "святой" Димитрий выступает защитником русского князя от вероломства греков (ПВЛ, т. I, стр. 220); в числе других "небесных воинов" "славный Дмитрий" помотает русским войскам разгромить татарские полчища Мамая во время знаменитой битвы на Куликовом поле (ПСРЛ, т. XI, стр. 61); великий князь московский Иван III Васильевич, отправляясь в 1471 г. в поход против "отступников от православия" новгородцев, призывал на помощь себе "непобедимого Дмитрия Селуньского" (ПСРЛ, т. VI, стр. 8-9); с помощью" "святого славного страстотерпца Дмитрия Селуньского Мироточца" псковским воинам удалось незаметно проникнуть в осажденный в 1611 г.. шведами "пригород" Пскова - Гдов и совместно с жителями Гдова одержать победу над врагом (ПСРЛ, т. V, стр. 53) и т.д. Во Владимире, Новгороде, Пскове и других древнерусских городах воздвигались соборы и церкви во имя Димитрия (см., например, ПСРЛ, т. I, стр. 184; т. III, стр. 96; т. IV, стр. 127, 296), где хранились якобы частички его "мощей". Димитрий Солунский считался покровителем великого князя Владимирского Всеволода Юрьевича Большое Гнездо (1176 - 1212). В Третьяковской галерее хранится икона Димитрия, принадлежавшая некогда Всеволоду; там же находится мозаичное изображение Димитрия Солунското из Михайловского Златоверхого монастыря в Киеве (XI в.). [О культе Димитрия у сербов см.: К. Dieterich. Zur Kulturgeographie and Kulturgeschichte des byzantiniscfien Balkanhandels (BZ Bd XXXI, Leipzig-Berlin, i931), S. 55-57]. 108 Фессалоника, действительно, славилась своей ортодоксальностью. Однако не все ее "пастыри" были так безупречны, как об этом говорит Камениата. По сообщению Иоанна Мосха (Migne, PG, vol. LXXXVII,.col. 2896 D, 2897 А), в конце VI в. архиепископскую кафедру в Фессалонике занимал язычествующий аристократ, а в 843 г., в год восстановления иконопочитания, с архиепископской кафедры города был смещен за иконоборческую ориентацию знаменитый ученый того времени Лев Математик (Cedr., II, р. 166 3-7). Камениата не упоминает, кто был духовным главой Фессалоники в его время. В списке архиепископов Фессалоники за эти годы у Лскьена (Le Quien, Oriens christianus, t II, Parisiis, 1740, p. 46) также пробел. Имя архиепископа в период осады города арабами в 904 г. стало известно благодаря надписи, сделанной в ожидании нападения арабского флота и обнаруженной в 1874 г. па обломках приморской стены Фессалоники. Согласно этой надписи приморская стена была обновлена. О работах, проводившихся в городе по укреплению приморской стены в ожидании врага, см.: Cam., p. 511,3-17 514,1-6). Возможно, это был тот самый архиепископ Иоанн, о котором известно из "Жития Феодоры Солунской". В "Житии" (стр. 27-28) говорится, что Феодора скончалась "в царствование Льва и Александра, в шестой год их самодержавного правления (т.е. в 892 г.), при святейшем Иоанне, занимавшем тогда архиепископский престол в Фессалонике [Ср.: L. Petit, Les eveques de Thessalonique (EO, 1901, No 3-4), р. 220 sq.]. 109 Фессалоника была обнесена стенами еще в эллинистическое время. В период римского господства и в средние века стены города неоднократно подвергались перестройке. Подробно об оборонительных сооружениях Фессалоники см.: О. Tafrali, Topographie..., p, 30 sq. 110 Термейский, ныне Салоникский, залив. 111 Фессалоникская гавань была благоустроена в IV в. н.э. Константином Великим во время его пребывания в Фессалонике (Zosim., p. 86,15-17 Подробные сведения о фессалоникской гавани в византийское время приведены у Тафеля (Th. L. Fr. Tafel, De Thessalonica..., p. 208 sq.) и у Тафрали (O. Tafrali, Topographie..., p. 14 sq.). 112 Имеется в виду северо-восточная часть Термейского залива, непосредственно прилегающая к Фессалонике. 113 Название ошибочно. Эмвол - название двух мысов (Большой Эмвол и Малый Эмвол) на северо-восточном берегу Термейского залива; на итальянских картах XVI и XVII столетий- Lembolo; в настоящее время - Кара-Бурну). Камениата говорит о мысе Большой Эмвол. 114 Помимо искусственно сооруженной гавани, Фессалоника имела еще естественную гавань, расположенную к северу от Малого Эмвола (О. Tafrali, Topographie..., p. 14). 115 Хортаит - в настоящее время Хортиат или Хортат, 1200 м над уровнем моря. 116 В византийское время эта равнина называлась Каламария. Название это сохранилось и в наши дни. О его происхождении см.: Th. L. Fr. Tafel, De Thessalonica..., p. 254; P. N. Papageorgiou (BZ, VII), p. 57; O. Tafrali, Topographie..., p. 25. 117 Виноградарство было развито здесь издавна; об этом свидетельствуют некоторые древние надписи, а также изображение кисти винограда на фессалоникских монетах, относящихся ко времени, предшествовавшему установлению римского господства (168 г-до н.э.) (О. Tafrali, Topographie..., p. 23). 118 По сохранившимся преданиям, на горе Хортаит некогда, еще до заселения Афона, было 24 монастыря (П. Успенский, Первое путешествие в афонские монастыри и скиты, в 1845 г., Киев, 1877, стр. 9). 119 Лагодинская равнина. Ср. описание этой равнины у Никифора Хумна (ХШ в.)]: Niceph. Chumn., II, р. 140. 120 Озера Вольве?, ныне Бешик, и Коронея, ныне Лангаза. Эти озера сообщаются между собой и Орфанским (Рентинским, Стримонским) заливом. 121 Ср.: Niceph. Chumn., 11, р. 140. Богатством и редкими сортами рыбы эти озера славились и в новое время (С. И. Веркович, Топографическо-этнографический очерк Македонии, СПб., 1889, стр. 36). 122 Следует читать: Embolns (гл. 4., прим. 5). 123 Камениата описывает здесь Кампанию - одну из самых больших равнин Македонии. 124 Кампания славилась своим плодородием и в более позднее время. Никифор Хумн писал, что эта равнина была житницей для города и изобиловала всем, что только может давать земля [Niceph. Chumn., II, р. 139-140. Ср. также: "Тимарион" ("Timarion", ed. Ellissen, S. 44). где говорится, что окрестности Аксия "дарят пахарю различные плоды земли"]. 125 Этот город назывался у турок - Караферия, в настоящее время - Верия. 126 Ср.: Cantac., II, р. 351,10-11, III, p. 120,9-12. 127 Другувиты и сагудаты - славянские племена, о которых впервые сообщается в "Чудесах св. Димитрия" (гл. 8, прим. 9) при описании происходившей в начале VII в. (согласно датировке Ф. Баришича, Чуда..., стр. 81-140, в 614-616 г. См. его сводную таблицу осад Фессалоники славянскими племенами в соответствии с датировкой различных ученых) осады Фессалоники объединенными силами славянских племен (Migne, PG, vol. CXVI, col. 1325A). См.: "Византиски извори за ucmopujy народа Jyгocлaвuje", т. I, Београд, 1955, стр. 188, прим. 4.), Точное определение Камениатой мест, где жили эти племена, позволяет уточнить те отрывочные и косвенные данные, которые мы имеем по этому вопросу в других источниках. Как можно видеть из Acta Demetrii (Migne, PG, vol. CXVI, col. 1365C) другувиты уже в VII в. располагались где-то к западу от Фессалоники. В списке епископских кафедр, относящемся к 879 г., другувитское епиcкопство помещено между епископствами Верройским и Сервским ("Hieroclis Synecdemus et Notitiae graecae episcopatuum", ed. G. Parthey, Berolini, 1866. Notitia 2.126. В договоре крестоносцев от 1204 г.о разделе Византийской империи Дрогувития (Drogoubitia) также названа рядом с Верроей [Th. L. Fr. Tafel, Sumbolarum сritiсаrит, geographiат byzantinam spectantium ("Abhandlungen ed. III. Cl. d. k. Akad. d. Wissensch.", Bd V, Abthl. II, 71]. Было бы неверным, однако, считать, исходя из совокупности приведенных данных, что другувиты занимали западную часть равнины, расположенной между Фессалоникой и Верроей, а восточную ее часть занимали сагудаты [M. С. Дринов, Заселение Балканского полуострова славянами ("Чтения...", М., 1872, кн. 4), стр. 186; L. Niederle, Manuel de I'antiquite slave, Paris, 1923, p. 106; F. Dvornik, Les Slaves, Bysance et Rom. ait IX e siecle ("Travaux publies par I'lnstitut d'Etudes Slaves", vol. IV, Paris, 1926), p. 36]. Камениата не делает подобного разграничения. Поселения другувитов не ограничивались районом Фессалоники. В одном афонском документе 1085 г. упоминается о существовании какого-то местечка из-за которого шел спор между Лаврой и Ивироном и которое находилось, по-видимому, севернее Афонской Горы (Lavra, I, No 40). Другувиты жили, как это видно из сообщения Димитрия Хоматиана (начало X1I1 в;), и где-то на верхнем или среднем, Вардаре, вблизи Полога. (Dem. Chom'at., ed. J. B. Pitra, p. 410). В 80-х годах прошлого столетия А. Пельц нашел следы другувитов на Родопах; на реке Кричма, где сохранились развалины крепости Драговет, и к юго-востоку от Филиппополя, где находятся гора Драговина (статья А. Пельца опубликована в "Pamatky archaeologicke" X, v Praze, 1877, str. 773, 774.). Небольшая речка, протекающая в районе соединения Родоп с Балканами, также носит характерное название "Драговица" (К. Jirecek, Cesty po Bulharsku, v Praze, 1888, str. 287, 288, 360, 376, 392, 664; L. Niederle, Slovanske starozitnosti, II, Praha, 1906- 1910, str. 425). По мнению Л. Оболенского (D. Obolensky, The Bogomils, Cambridge, 1948, р. 157-167), именно в районе Родоп находилась и ecclesia Dugunthiae, названная Рейнаром Саккони в составленном им около 1250 г. списке 16 катарских церквей. Известно также, что филиппопольcкий архиепископ в XIV в. имел титул экзарха Драговитской Фракии. С. Jirecek, Die Heerstrasse von Belgrad nach Constantinopel und die Balkanpaesse, Prag, 1877, S. 72. Ср. также: Th. L. Fr. Tafel, Thessalonica..., p. 59]. Константин Багрянородный (De adm. imp., p. 62), перечисляя племена, жившие в его время на Руси "и платившие ей дань", упоминает другувитов. Это были те дреговичи, о которых в "Повести временных лет" говорится, что они жили севернее древлян, за Припятью и вплоть до Западной Двины (ПВЛ, I, 1950, стр. 11). По вопросу о родстве русских, македонских и фракийских другувитов (дреговичей, драгувитов, дрогувитов) до сих пор нет единого мнения [См., например: Епископ Филарет, Св. великомученик Димитрий и солунские славяне ("Чтения...", М.. 1848, кн. 6), стр. 26, 27, 31; М. С. Дритов, Заселение..., стр. 169; L. Niederle, Manuel de I'antiquite slave, p. 106.]. Об этимологии их имени gm. L. Niederle, Slovanske Starozitnosti, II, str. 425; О. Tafrali, Thessalonique, р. 109; М. Vasmer, Die Slaven in Griechenland ("Abhandlungen d. Berliner Akad. d. Wissenschaften", 1941), S. 177; "Византиски извоpu... ", стр. 187, 188]. Поселения сагудатов в пределах Византийской империи также не ограничивались равниной между Фессалоникой и Верроей. Один афонский документ, изданный Порфирием Успенским, констатирует присутствие сагудатов во времена императоров-иконоборцев на Халкидике (П. Успенский, История Афона, т. III, Киев, 1877, стр. 311). Поселения сагудатов находились и во Фракии: упоминаются в уставе монастыря Богородицы Мироспасительницы (XII в.), расположенного во Фракии, (ИРАИК, XIII, 1908, стр. 52; см. также договор о разделе империи в 1204 г.; Тh. L. Fr, Tafel, Symbolarum..., S. 57). Рядом с этим эмпорием упомянута дсревня в которой жили, без сомнения, другувиты, которых мы снова встречаем по соседству с сагудатами. Точное местонахождение монастырских владений (монастырь находился близ Эноса) трудно определить, но вряд ли мы имеем здесь дело с теми же самыми другувитами, которые жили в районе Филиппополя. Сагудаты встречались также в Малой Азии. Анна Комнина упоминает о Вифинии (Anna Comn., II, p. 3151-2), в котором жили, по мнению Л. Нидерле (L. Niederle, Slovanske starozitnosti, II, str. 425), сагудаты, переселившиеся сюда из Фессалоникской области. Об этимологии имени "сагудаты" см.: О. Tafrali, Thessalonique..., p. 109; "Византиски извори... ", стр. 188. 128 Буквально: "платят городу". 129 Скифами византийские историки и хронисты называли готов, гуннов, славян, болгар и вообще все народы, жившие к северу от империи. Младший современник Камениаты Константин Багрянородный (De thematibus, p 50,13-15) называет скифами славянское население фемы Стримон; анонимный эпитоматор Страбона говорит о скифах-славянах (Skytai Sklaboi), населявших Эпир, Элладу, Пелопоннес и Македонию (Muller, Geographi Graeci Minores, t. II, Parisiis, 1861. Excerpta ex Strabone, p. 574); в житии Илариона Грузина скифами именуются славяне, жившие б окрестностях Фессалоники (X, М. Лопарев, Греческие жития, святых VIII и IX вв., Пг., 1914, стр. 61); византийский поэт Х в. Иоанн Геометр называет скифами болгар [В. Г. Васильевский, Русско-византийские отрывки (ЖМНП, 1876, март), стр. 174,-17б]. О том, кого следует понимать под скифами у Камениаты (Cam., р. 496,10-11, 499,2-3, 499,17-18, а также гл. 6, прим. 9; гл. 8, прим. 5.; гл. 9, прим. I) мнения ученых не совпадают. Ф. Дворник (F. Dvornik, Ley slaves..., p. 235) считал, например, что Камениата подразумевает под. скифами славянские племена, жившие в окрестностях Фессалоники, в первую очередь стримонцев, которые сохраняли до этого времени известную независимость и которым византийские села (у Камениаты: "другие селения") платили дань. Трудно, однако, согласиться с таким толкованием. Стримонцев, как и другие славянские племена, жившие в окрестностях Фессалоники, Камениата совершенно определенно называет славянами (Cam., p. 514,13-15, 19-21. 515,20-21 523,5-6, 545,13-14), да и жили стримонские славяне не "бок о бок" с селениями, о которых говорит автор, а совсем в другом месте - по берегам Стримона. Кроме того, несколькими строками ниже (р. 496,16) Камениата рассказывает, что лежащую к западу от Фессалоники равнину (Кампанию) пересекают "многоводные реки, беря начало в скифских пределах", а истоки этих рек (Галика, Вардара, Луды, Быстрицы) находились, как известно, в Болгарском государстве. Самая большая из них река - Вардар - вытекала, как указывает анонимный автор "Тимариона", "из болгарских гор" ("Timarion", ed. Ellissen, p. 44). В-Н. Златарский (История на Бьлгарската дьржава презъ средните векове", т. I. ч. 2, София, 1927, стр. 229, 230) совершенно правильно, на наш взгляд. понимает под скифами, упоминаемыми Камениатой, болгар. Он допускает, однако, другую неточность в истолковании этого места: под словами "другие селения" В. Н. Златарский разумеет славянские племена смолян, ринхинов и стримонцев, что никак не согласуется с действительным положением дел, так как эти племена жили к востоку от Фессалоники. М. Райкович тоже считает, что скифами Камениата в данном случае называет болгар ("Византиски извори...", стр. 267). 130 Златарский (В. Н. Златарски, История..., стр. 329), понимая под скифами Камениаты болгар, считал, что здесь говорится о торговле Фессалоники при посредничестве славянских сел со скифами-болгарами, А. Штрук (A. Struck, Die Eroberung..., S. 540, 548, n. 2) полагал, что речь идет о торговле между славянскими (скифскими) селами и Фессалоникой. М. Райкович ("Византиски извори.,.", стр. 267, прим. 4) разделяет толкование А. Штрука, отмечая, что если под скифами подразумевать болгар, то указание Камениаты на прочный мир, царивший в отношениях между скифами и Фессалоникой (Cam., p. 496,12-15) противоречит фактам, так как даже после заключения в 896 г. официального мира между Болгарией и Византией Симеон (893-927) неоднократно нападал на византийские области. М. Райкович упускает, однако, из вида одно обстоятельство: Камениата сообщает, что, с тех пор как скифы приняли крещение, война исчезла отовсюду, и мир стал править соседними пределами (Cam., p. 500,1-3) а это значит, что перед нападением Льва Триполийского на Фессалонику в прилегающей к ней области никаких военных действий не происходило. Следовательно, нет причины считать, что вторжения Симеона на византийскую территорию препятствовали торговле Фессалоники с болгарами (гл. 6, прим. 10). 131 Указание Камениаты на существование прочного мира между фессалоникийцами и скифами (болгарами, гл. 6, прим. 8 и 9) представляет большой интерес. Дружественные отношения между Византийской империей и Болгарией, установившиеся после смерти Крума (815 г.) и особенно после мирного договора 864 г., не прерывались вплоть до смерти болгарского царя Бориса I Михаила (852-889). Но уже в 893 г., когда сбор торговых пошлин с болгарских купцов был отдан Львом VI на откуп двум византийским торговым людям и перенесен из Константинополя в Фессалонику, Симеон (893-927) начал против империи войну. [В. Н. Златарски, Известията за българите в хрониката на Симеона Метафраста и Логотета ("Сборникъ за народни умотворения, наука и книжнина", кн. 24. I. София, 1908), стр. 93]. Однако военные действия, неоднократно прерывавшиеся в результате дипломатических переговоров сторон, проходили, как показывают источники, вдали от Фессалоники (De adm. imp., p. 142; Georg. Cont., p. 772,3-774,15; Theoph. Cont, p. 357,22-30,14; Cedr., II, p. 254,14-257,16".$Рассказ об этой войне византийские хронисты заканчивают сообщением о битве при Болгарофиге, не указывая ни года сражения, нк года заключения мирного договора. В. Н. Златарский, опираясь на известие арабского историка Табари о том, что летом 896 г. подошедшие к Константинополю болгары нанесли большой урон грекам (что связывается обычно со сражением при Болгарофиге; см. В. Н. Златарски, Известията за българите..., стр. 144; ср. стр. 99, 100; F.. Dvornik, Les slaves..., p. 305) но были оттеснены войском, укомплектованным Львом VI из арабских пленников, приходит к выводу, что именно в 896 г., непосредственно за отступлением болгар, и последовало заключение мирного договора между Византией и Болгарией [В. Н. Златарски, Известията за българите.... стр. 101; ср.: М. С. Дринов, Южные славяне и Византия в Х в. ("Чтения...", М., 1875, кн. III), стр. 9]. Однако подобная датировка недостаточно убедительна и затрудняет объяснение последующих событий из истории болгаро-византийских отношений, в частности касающихся Фессалоники.$Заключение мира произошло, очевидно, только в 904 г. и притом уже после нападения арабов на Фессалонику [Ср.: Q. I. Bratianu, Le commerce bulgare dans l'empire byzantin et le monopole de l'empereur LeonVI a Thessalonique ("Известия на Българскоте историческо д-во. XVI-XVIII, Сборникъ в паметь на проф. Петъръ Никовъ", София, 1940), р. 32]. Продолжавшееся до 904 т. состояние войны между Византией и Болгарией объясняет а оправдывает как действия болгар в районе Драча, повлекшие за собой второе посольство Льва Хироофакта в Болгарию (оно имело место в период между 896 и 904 г. См.: В. Н. Златарски, История..., стр. 324), так и попытку Симеона заселить Фессалонику болгарами после разграбления ее Львом Триполийским, вызвавшую третье посольство Хиросфакта. Если принять эту датировку, становится понятным, что пограничный столб между Болгарией и Византийской империей был установлен в 904 г. в результате заключения мирного договора между обеими странами [Ф. И. Успенский, Пограничный столб между Византией и Болгарией при Симеоне (ИРАИК, III, София, 1898), стр. 184 и сл.]. При такой датировке получает, наконец, объяснение и сообщение некоторых византийских хронистов о том, что, "когда болгарские вторжения тревожили ромеев, арабы, узнав об этом, предприняли морской поход (имеется в виду движение флота Льва Триполийского к Константинополю, предшествовавшее его нападению на Фессалонику. - Р. Н.) (Georg. Cont, p. 783, под чертой; ср. Theoph. Cont., p. 366,11-15 Geadr., II, p.261,19-22). А. А. Васильев, принимая датировку М. С, Дринова, относившего заключение мира между Византией и Болгарией к 893 г. [М. С.Дринов. Южные славяне и Византия в Х в. ("Чтения...", 1875, кн. 3), стр. 6- 8], вообще объявил это сообщение неправдоподобным (А, А. Васильев, Византия и арабы, стр. 138-140).$В. Н. Златарский, считая 896 г. годом заключения мирного договора, придавал сообщению источников о вторжениях болгар несоответствующее действительности толкование. Он исходил из тех соображений, что вряд ли Лев Триполийский мог в короткий срок узнать о нападении болгар, если б оно произошло на отдаленной западной границе; вторжение же со стороны Фракии явилось бы нарушением мира между Болгарией и Византией. Поэтому В, Н. Златарский приходит к выводу, что болгары могли вторгнуться s Византию только с юго-запада, где-то в районе Фессалоники [В. Н. Златарски, История..,, стр. 327-328). Подобное толкование находится, однако, в явном противоречии с показаниями Камениаты, жителя Фессалоники и современника этой войны, который совершенно определению свидетельствует о том, что перед нападением Льва Триполийского на город (июль 904 г.) во всей прилегающей области царил прочный мир (гл. 6, прим. 9). После битвы при Болгарофиге враждебные действия болгар приняли, по-видимому, местный характер, причем Симеон, по вполне понятным причинам, стремился не приближать их к Фессалонике, ставшей центром сбыта болгарских товаров. Бережное отношение Симеона к Фессалонике видно и из его писем к патриарху Николаю Мистику (G. I. Bratiami, Le commerce bulgare..., p. 32). 132 Камениата умалчивает, к сожалению, о предметах болгаро-византийской торговли. Из других источников известно, что болгары торговали скотом (А. Я. Гаркави, Сказания мусульманских писателей о славянах и русских:, СПб., 1870, стр. 126), медом, льном ("Книга эпарха", IX, 6; С. Лишев, За стокового производство във феодална България, София, 1957, стр. 25, 41), а также вели торговлю рабами [Д. Ангелов, Робството в срвдневековна България ("Ист. Преглед", т. II, 1946), стр. 143, 151: I. Sakazov, Bulgarische Wirtschaftsgeschichte, Berlin - Leipzig, 1929, S. 66]. В Фессалонике болгары покупали, по-видимому, различного рода ткани,. металлическую утварь, украшения и т.п. (ср.: Cam., р. 500,21-501,6, 568,16-569,1). Судя по тому, что Камениата употребляет глагол (обменивать, выменивать), торговля между болгарами и Фессалоникой происходила на основе обмена. Современники Камениаты также подтверждают обменный характер болгарской торговли: арабский хронист Аль-Масуди (20-50-е годы Х в.) указывает, что болгары не имели ни золотых, ни серебрянных монет и рассчитывались за покупки коровами и овцами (А. Я. Гаркави, Сказания..., стр. 126). "Книга эпарха" также свидетельствует о том, что торговля между Болгарией и Византией производилась на основе обмена товарами ("Книга эпарха", IX, 6). Следует, однако, отметить, что формулировка интересующего нас места в "Книге эпарха" позволяет предположить, что такое положение не было правилом: "...если покупка может производиться лишь в порядке обмена на другие товары...", говорится там, следовательно, допускается возможность и таких случаев, когда покупка совершалась за деньги. Хотя болгарские монеты в это время еще не чеканились (С. Лишев, За стоковото производство..., стр. 45), археологические раскопки обнаружили на территории Болгарии византийские монеты VII-IX вв. (ИБАЙ, т. VI, 1930-1931, стр. 314; В. и К. Шкорпил, Някои бележки върху археологическите и историческите изследвания в Тракия, Пловдив, 1885, стр. 92). Позднее, с развитием ремесла и ростом внутренней и внешней торговли, денежные расчеты приобретают у болгар все большее значение. Источники сообщают, что когда в 1018 г. византийские войска вступили в болгарскую столицу, император Василий II (976-1025) захватил там, помимо золота, драгоценных камней и одежд, большое количество денег (Cedr., II, р. 46813). Но и в это время денежные отношения в Болгарии были развиты еще слабо: известно, что после победы над Болгарией Василий II приказал, чтобы подати с болгар, как и прежде, взимались натурой - пшеницей, просом и вином (Cedr., II, р. 530,13-14). О болгарской торговле, а также о развитии товарного производства в Болгарии см.: И. Сакъзов, Външна и вътрешна търговля на България през VII-XI в. ("Списание на Българското икономическо дружество, год XXIII", 1924); С. Лишев, За стоковото производство... 133 По равнине (Кампании), расположенной к северо-западу от Фессалоники, протекали реки: Галик (Эхейдорос), Вардар (Аксий), Луда (Люднас) и Быстрина (Галиакмон). Самой большой и важной по своему торговому значению была река Вардар, на судоходность которой в средние века указывают, помимо Камениаты, Никифор Григора (Niceph. Greg., I, p. 380,19) и Феофилакт Болгарский (Theophyl. Bulg., Migne, PG, vol. CXXVI, col. 47SD).no Вардару проходил путь, связывавший Фессалонику с Дунаем (ср. De adrn. imp., p. 182: "От Фессалоники до реки Дунай, на котором стоит город, называемый Белград, восемь дней пути, если кто идет нe спеша, а с остановками"). Он шел вверх по Вардару до Скопле (Ускюба), а затем по долине Моравы, где начиная от Ниша (Наисса) - узлового пункта скрещения шести различных дорог - соединялся с древней римской дорогой, связывавшей Белград (Сингидун) с Константинополем (Византием): об этой дороге см.: С. Jirecek, Die Heerstrasse...; ср.: A. Philippson, Das byzantinlsche Reich als geographische Erscheinung. Leiden, 1939, p. 94 sq. Торговые связи между Фессалоникой и Болгарией, помимо Вардара, могли осуществляться также по рекам Луде и Быстрице (Cantac., III, p. 118,22-119,1). 134 Обращенная к равнине часть городской стены, как наиболее уязвимая в случае нападения врагов, была двойной: помимо большой стены, опоясывавшей весь город, здесь имелась еще внешняя, передняя стена. Подробное описание стен Фессалоники и ее укреплении дано О. Тафрали (О. Tafrali, Topographie..., p. 30 sq.). 135 Ксеркс - персидский царь (486-465 гг. до н.э.). В 550 г. до н.э. царек Персиды Кир II захватил в свои руки власть в Мидийском государстве, в состав которого входила область Персида, населенная персами. После этого персов стали называть мидянами. 136 Камениата имеет в виду два плавучих моста, сооруженных по приказанию Ксеркса. По свидетельству Геродота (Herod., p. 55), через эти мосты переправлялось из Азии в Европу огромное войско Ксеркса. 137 См. предисловие, стр. 156, 157. 138 На протяжении двенадцати столетий со времени основания Фессалоника не раз видела врагов у своих стен. В I в. до в. э. на город нападали фракийцы. В 250 г. готы, перейдя Дунай, вторглись во Фракию н Македонию и впервые попытались захватить Фессалонику. В 253 г. они повторили свою попытку. Потерпев неудачу, oни спустя 15 лет снова осадили город, но и на этот раз вынуждены были отступить. Последний раз готы пытались овладеть Фессалоникой в царствование императора Зенона (475-491), но также безрезультатно (О. Tafrali, Thessalonique..., p. 41 sq.). Пришедшие на смену готам славяне начиная с середины VI в. и на протяжения всего последующего столетия предпринимали упорные и настойчивые попытки захватить город. Действуя иногда в союзе с аварами, они не менее пяти раз осаждали Фессалонику. В VIII в. появился новый опасный враг - болгары. Их нападение на город в 837 г. С трудом было отражено византийским войском (О. Tafrali, Thessalonique,.., p. 139). Камениата, говоря о многочисленных врагах, нападавших в прошлом на Фессалонику, как показывает его ссылка на "Чудеса св. Димитрия" (Cam., р. 499,14-15 гл. 8, прим. 8) вмел в виду в первую очередь славян. Славянские племена, нахлынувшие в VI в. в византийскую Македонию и неоднократно осаждавшие Фессалонику, были, действительно, наиболее опасными ее врагами. Но это отнюдь еще не дает оснований заключить, как это делает М. Райкович ("Византиски извори"..., стр. 267, прим. 4), что под "соседними скифами" Камениаты а данном случае можно понимать только славян. Город подвергался нападениям и со стороны болгар, которых Камевиата здесь, как и в предшествующих случаях (гл. 6, прим. 8, 9) называет скифами. 139 Камениата не совсем точен. Известно, что еще в 269 в. Фессалоника осаждалась с моря готами [О. Tafrali, Thessalonique..., p. 62 ). После первых неудавшихся попыток захватить город с суши, славяне, как сообщают "Чудеса св. Димитрия", построили флот и неоднократно подвергали город осаде с моря (Migne, PG , vol. CXVI, col. 1325 A sq.). 140 В 904 г. Фессалоника, действительно, была взята врагом в первый раз [ср. гомилию Николая Мистика, посвященную взятию Фессалоники арабами: "Как подвергся стольким несчастьям ... город, недоступный врагам с тех пор, как солнце смотрит на него!:" (Migne, PG, vol. CXI, col. 25-26)]. 141 Камениата имеет в виду "Чудеса св. Димитрия", являющиеся наиболее значительным памятником фессалоникской агиографии. Известны главным образом три сборника "Чудес", впервые изданных в 1780 г. болландистом К. Бийе (Acta Sanctorum, Octobris, t.. IV), а затем текстуально воспроизведенных Минем (PG. vol. CXVI, col. 1203-1398). Наиболее интересные разделы "Чудес", благодаря которым этот источник получил широкую известность, составляют два древнейших сборника, повествующие о войнах Фессалоники со славянами в конце VI и в VII вв. Первый сборник был составлен архиепископом Фессалоники Иоанном (610-649), которому приписывают также авторство второго "Passio" (гл. 3, прим. 7); второй является трудом анонимного автора конца VII в.; третий сборник был составлен после взятия города Львом Триполийским (во второй половине Х в. или позднее). В последующие столетия появились еще несколько "Чудес" Димитрия. Обширный список агиографической литературы о Димитрии приведен Ф. Баришичем (Ф. Баришин, Чуда..., стр. 17- 29). Ценные сведения о византийской Македонии в период славянских вторжений в VII в., материальной культуре славян, а также о самой Фессалонике, содержащиеся в первых двух сборниках "Чудес св. Димитрия", уже давно привлекали к себе внимание исследователей [Th. L. Fr. Tafel,. De Thessalonica...; Епископ Филарет, Св. великомученик Димитрий..; Н. Geizer, Die Genesis-.; Ф. И. Успенский, О вновь открытых мозаиках в церкви святого Димитрия Солунского (ИРАИК, т. XIV, 1, София, 1909) и др.]. Всестороннему и глубокому использованию этого источника препятствует неудовлетворительность имеющихся изданий. В 1874 г. А. Тугар (A. Tougard, De I'histoire profane dans les actes grecs des, Bollandistes, Paris, 1874, p. 80-204) перепечатал наиболее ценные разделы этого источника и добавил к тексту болландистов еще 20 страниц извлеченных из той же Парижской рукописи No 1517, которой пользовался и К. Бийэ. Это начинание А. Тугара, несмотря на многочисленные пожелания, не было продолжено. Немало затруднений при использовании предоставляемых "Чудесами св. Димитрия" материалов возникает из-за отсутствия в них точной датировки описываемых событий. Помимо упомянутых выше работ, хронологии этих событий посвящены труды: A. Pernice, Sulla data del Ubro iI dei Miraculo s. Demetrii Martyris (Bessarione,VI. 1902), p. 181 sq.; O. Tafrali, Sur la date de l'eglise et des mosaiques de saint Demetrius ("Revue archeologique", 1909), p. 83 sq.; Н. Delehaye, Les recueils antiques de miracles de saints ("Analecta Bollandiana", 1925), p. 57; Н. Gregoire, L'origine et le пот des Creates et des Serbes (Byz., XVII, 1944-45), p. 104 sq. Большой вклад в уточнение хронологии "Чудес" и правильное понимание содержащихся в них данных в последнее время внесли: Ал. Бурмов, Славянските нападения срещу Солун в "Чудесата на св. Димитра" и тяхната хронология ("Годишник на филос.-истор. факульт. ун-та", II, София, 1952), стр. 167-214 Р. Lemerle, La. composition et la chronologic des deux premiers livres des Miracula S, Demetrii (BZ, XLVI, 1953), p. 349-361; Ф. Баришиh, Чуда...; ср. также: "Византиски извори. ", стр. 173-216. 142 На основании этого свидетельства Камениаты О. Тафрали (О. Tafrali, Thessalonique..., р. 137, 144; О. Tafrali, Topographie..., p. 42; ср.: Ch. Delvoye, Salonique..., p. 409) указывал, что македонские славяне были крещены в VIII в. Однако, как уже отмечалось (гл. 6, прим. 8, 9; гл. 8, прим. 5), Камениата называет славян, а под скифами он имеет в виду болгар. У него нет ни малейшего намека относительно того, когда именно произошло крещение; из текста можно лишь видеть, что оно было завершено к тому времени, о котором рассказывает Камениата, т.е. к концу IX в., что соответствует времени принятия болгарами христианства (865 г.). Именно после крещения болгар между Византией и Болгарским государством установился прочный мир (ср., например, Georg. Cont., Р. 733,5), сохранявшийся вплоть до войны, начавшейся из-за перенесения центра болгарской торговли из Константинополя в Фессалонику (гл. 6, прим. 10). М. Райкович, хотя и относит время упоминаемого Камениатой крещения скифов к концу IX в., однако под "скифским племенем", как и О. Тафрали, понимает славян ("Византиски извори..". , стр 268, прим. 6. Сведения о христианизации македонских славян даны стр. 186, прим. 3 в стр. 188. прим. 4). 143 Исайя, II. 4. 144 Эгнатиева дорога - название знаменитой Via Egnatia. Эта дорога проходила через Фессалонику от так называемых Золотых ворот до ворот Кассандры и являлась главной городской магистралью. Via Egnatia - Via Regia македонских царей, заново отстроенная римскими императорами в военных и административных целях во II. в. до н.э., после покорения Македонии, стала важнейшим торговым путей между Западом и Востоком. Она начиналась от Апполонии (или от Диррахия) и шла через Лихнид (Орхид), Гераклею (Битоль-Монастыр) и Эдессу (Водену) в Фессалонику, а оттуда вдоль побережья Эгейского моря в Константинополь. Фундаментальная работа о Via Egnatia написана Тафелем: Th. L. Fr. Taiel, De via militari Romanorum Egnatia, qua Illyricum. Macedonia et Thracia jungebantur, Tubingae, 1842. См. также W. Tomaschek, Zur Kunde der Haemiis-Halbinsel, II, Die Handelswege im 12. Jarh. nach den Erkundigungen des Arabes Idrisi ("Sitzungsberichte der K. Akad. d. Wissensch.", Philos.hist. Cl., Bd. CXIII, Wien, 1887), S. 353-360; O. Tafrali, Topographie..., p. 21, 121. 145 В. Хейд комментировавший в своей "Истории Левантийской торговли" (W. Heyd, Histoire du commerce du Levant an moyen age, Leipzig, 1923, p. 53, n. 3) это место из сочинения Камениаты, справедливо считает, на наш взгляд, что это выражение употреблено здесь как противопоставление, и его следует понимать не в том смысле что шелковые ткани привозились из страны серов [Н. В. Пигулевская, Византийская дипломатия и торговля шелком в V-VII вв. (ВВ, т. 1), стр. 205], а что их делали из нитей шелковичного червя. Ср.: Е. Э. Липшиц, К. вопросу о городе в Византии в VIII-IX вв. (ВВ, т. VI), стр. 125. 146 По местной, несомненно преувеличенной, легенде храмов в городе было столько же, сколько дней в году (Р. N. Papageorgiu, No 1237, 1911, II). О фессалоникских церквах см.:Ch. Diehl, M. Le Tourneau, Н. Saladin, Les monuments chretiens de Salonique ("Monde I'Art Byz.", IV, 1918); O. Tafrali, Toporgaphie..., p. 149-2011. 147 т.е. церковь св. Софии. Это была одна из крупнейших церквей Фессалоники,. представлявшая собой базилику с куполом. Самое раннее упоминание о ней имеется в письме Феодора Студита от 795 г. (Migne, PG, vol. XCIX, col. 918); она была построена, как это стало ясно после многочисленных споров по этому вопросу среди ученых (О. Tafrali, Topographies, p. 166, 167), в первой половине VIII столетия (См. об этой церкви: M. Kalliga, Die Haghia Sophia von Thessaloniki, Wuerzburg, 1935; Ch. Delvoye, Salonique..., p. 410-412; ср. также: В. Н. Лазарев История византийской живописи, т. 1, M., 1947, стр. 294, прим. 19. 148 Церковь Богоматери - как называет ее Камениата, является одной из самых древних городских церквей; она построена в V в. и представляет собой трехнефную базилику. С XIV в. известна под именем Ахейропойетос; после взятия Фессалоники турками в 1430 г. была превращена в мечеть и получила имя Эски-Джума; в настоящее время называется церковью св. Параскевы (Ch. Delvoye, Saloniqiie..., p. 406-408; ср.: О. Таfrali Topographie..., р. 160 sq.). В 1949 г. появилось новое исследование об этой церкви С., Пелеканидиса [Древнехристианские памятника Салоники; Ахейропойетос и Лотомский монастырь", изд. Друзей визант. Македонии, 1949 г. (на современном греческом языке; в нашем распоряжении этой книги не имеется)]. 149 Церковь св. Димитрия была самым большим храмом в городе. Она представляла собой величественную пятинефную базилику длиной в 43 и шириной 33 м. Построена в начале V в. префектом Иллирика Леонтием. Долгое время считали, что эта церковь была уничтожена пожаром в царствование императора Ираклия (610-641) и на ее месте. была построена другая церковь [Th. L. Fr. Tafel, De Thessalonica.... p. 115 sq.; V. Lament, Sur la date del'eglises de S. Demetrius et S. Sophie a Thessalonique (BZ, Bd IV, 1895), S. 432 sq.]. Позднее, однако, было принято высказанное впервые О. Тафрали предположение о том, что церковь, построенная Леонтием, пострадала от пожара незначительно, вскоре была восстановлена и просуществовала без каких-либо значительных изменений вплоть до начала XX столетия [О. Tafrali, Topographie.... р. 170, 171; О. Tafrali, Sur to. date de I'eglise et des mosalques de s. Demefrius de Salonique ("Revue Archeologque", 1909)]. В 1917 г. во время пожара церковь св. Димитрия была превращена в руины; в 1948 г., после восстановления, вновь открыта. Имеются хорошие репродукции и подробное описание великолепного внутреннего убранства церкви до пожара 1917 г. (см. Ch. Diehl, M. Le Тоrneau, Н. Saladin, Les monuments.., р. 94-114). 150 О составе церковнослужителей в византийских церквах и об ид обязанностях см.: J. Zhishmann, Die Synoden und die Episcopalaemter in der morgenlaendischer Kirche. Wien, 1867. 151 Орфей - мифический древнегреческий певец. По преданию, его лира издавала такие чудесные звуки и сила его пения была так велика, что дикие звери выходили из своих логовищ и следовали за ним; деревья и скалы сдвигались со своих мест, чтобы послушать его игру (Aeschylus, Agamemnon, 1629; Euripides Bacchae, 564; Iphigenia in Aulis, 1211 sq.). 152 Гомер - легендарный эпический поэт древней Греции, автор знаменитых поэм "Илиада" и "Одиссея". 153 Сирены - в греческой мифологии морскяе музы, обладавшие чарующим голосом; своими песнями сирены заманивали на остров, где они жили, проплывавших мимо путников, которых там ожидала гибель (Ноmerus, Odyssea, 12, 39 sq.). 154 Псал, XLIX, 16. 155 Арабов обычно называли агарянами по имени библейского персонажа - рабыни-египтянки Агари, которую мусульмане почитают как свою родоначальницу. Об употреблении этого названия в византийских источниках XI-XVI вв. см.: Gy. Moravсsik, Byzantinoturcica, t. II, Budapest 1943, S. 63. 156 Ср. также: Саm, р. 511,20-512,1. Наглядную иллюстрацию к этим словам Камениаты дает "Житие Феодоры Солунской". В нем рассказывается, что после того как остров Эгина подвергся нападению арабов и был опустошен [в 20-х годах IX в. См.: В. Г. Васильевский, Один из греческих сборников Московской синодальной библиотеки (ЖМНП, ч. 248, 1886), стр. 87-89], Феодора вместе с отцом и мужем направилась в Фессалонику и поселилась там, узнав, что "охраняемая после бога своим защитником и покровителем всехвальным мучеником Димитрием, она является непреоборимой от всех наступающих зол" ("Житие Феодоры Солунской", изд. епископа Арсения, стр. 4 и 40-41, 27 и 68). "Житие патриарха Игнатия" (Migne, PG, vol. CV, соl. 529D) сообщает о переселении в фессалонику в связи с нашествием арабов критского епископа Василия. Из-за арабских нашествий переселился из Сицилии в Пелопоннес. а затем в Фессалонику и Иосиф Песнописец со своей матерью и братьями (А. Пападопуло-Керамевс, Сборник греческих и латинских памятников..., вып. II, СПб., 1901, стр. 3, 15). 157 Псал., XIII, 3. 158 Иезек., XXXIII, 11. 159 Димитриада - город в Фессалии, на побережье Пегасейского залива; была захвачена арабским флотом под предводительством греческого ренегата Дамиана (Georg. Cont, p. 779,18-20 Leon Gram.. p. 274,1-2; Ps.-Sym., p.703,16-17; Theoph. Cont., p. 364,11-19). Ни Камениата, ни другие известные источники не называют года взятия арабами Димитриады. А. Штрук (А. Struck, Die Eroberung..., S 359) и Д. Ангелов ("История на Византия", ч. 1, София, 1950, стр. 358) относили это событие к 896 г.; В. Томашек (W, Tomaschek, Zur Kunde..., S. 351) - к 904 г., т.е. к году взятия Фессалоники; А. А. Васильев ("Византия, и арабы...", стр. 136, прим. 2), как и де Боор (VE, р. 102-103), склонен был датировать нападение; арабов на Димитриаду 902 г. 160 Псал., VII, 10. 161 Эфес., V, 6. 162 Лев VI Мудрый Философ (886-912) [см. о нем Н. П. Попов, Император Лев VI Мудрый, М,, 1892; A. Vogt, La jeunesse de Leon le Sage ("Revue hisaoriques., vol. CLXXIV, 1943); V. Grumel, La chronologie des evenements du regne de Lean VI (EO, vol. XXXV, 1936). 163 Протоспафарий - низший чин первого класса византийской табели о рангах; Его присваивали обычно военным высших рангов и константинопольским вельможам [Ф. И, Успенский, Византийская табель о рангах (ИРАИК, III, 1898), стр. 131-132]. 164 Стратиг - правитель военно- административной области (фемы), в руках которого была сосредоточена военная и гражданская власть В июле 904 г. во время приближения к Фессалонике арабского флота стратига Фессалоникской фемы, как это видно из сочинения Камениаты, по какой-то причине в городе не было. Лев "был назначен стратигом округи", а до него руководство оборонительными мероприятиями осуществлял "императорский посланец" Петрона, который должен был "пробыть в городе некоторое время" (Cam., р. 509,9-10), очевидно, до прибытия стратига. В дальнейшем мы узнаем, что в город приехал также "стратиг по званию" Никита (Cam., p. 512 17). Таким образом, в Фессалонике в это время было два человека, которых Камениата называет стратигами. Однако, если Льва Камениата именует так, то Никита весьма просто; (Cam., p. 524,11-12, 565,17-20). To, что Лев назван только стратигом, вызвало у П. Лемерля (Р. Lemerle, Phllippes et la Macedoine..., p. 153) сомнения не были ли его функции случайными. Это предположение находит, казалось бы, подтверждение и в том, что Лев был назначен на эту должность в связи с нависшей над городом угрозой нападения арабов. Однако дальше предположения здесь пойти трудно, так как византийские хронисты (Theoph. Cont., p. 368,3; Georg. Cont., р. 784,3-4; Cedr., II, р. 262,18-19), говоря о взятии Фессалоники арабами в 904 г., отмечают, что стратигом города в это время был Лев Хаджилак (также Каджилак, Хаджилик), в надписи на приморской стене Фессалоники, сделанной во время восстановительных работ, которые проводились, как рассказывает Камениата, по распоряжению Льва (Cam., p. 511,4-9), также говорится, что эта стена была восстановлена при Льве Хаджилаке, царском Протоспафарии и стратиге Фессалоники..." . 165 Разбойничьи действия флотов арабов, особенно усилившиеся в конце IX и в первые годы Х столетия, опустошили многие византийские острова и прибрежные местности. После набегов арабских пиратов острова Эгина и Парос долгое время находились в запустении; в начале 90-х годов IX в. арабы подвергли грабежу остров Самос, а незадолго до нападения на Фессалонику напали на остров Лемнос, захватив там большое количество пленных (см. подробно об этом: А. А. Васильев, Византия и арабы, стр. 134, 135). Из рассказа Камениаты о плавании пленных фессалоникийцев на остров Крит видно, что в это время остров Патмос находился во власти арабов (Cam., p. 580, 21-23) а жители острова Наксоса платили дань Криту (Cam., р. 583,14-15) 166 В ходе дальнейшего повествования Камениата приводит и цифровые данные о вместимости некоторых из этих кораблей (гл. 73, прим. 2). 167 Измаилитами называли арабов по имени сына Агари (гл. 12, прим. 2) Измаила, который считался родоначальником арабских племен. В XV-XVI вв. измаилитами называли также турок-османов (Gy. Moravсsik, Byzantinotucica, t. II, S. 130). 168 По-видимому, это были телохранители стратига (ср.: "Timarion", ed. Ellissen, S. 48, 101). В сочинении Камениаты это единственное, да и то косвенное, указание на то, что в городе имелся какой-то отряд стратиотов. 169 По свидетельству Камениаты, это были славянские племена другувитов и сагудатов (гл. 6, прим. 7) Указание А. А. Васильева и О. Тафрали [Д. А. Васильев, Византия и арабы, стр. 145; О, Tafrali, Thessalonique,.., p. 147) на то, что Никита обратился за помощью только к славянам, подвластным стратигу Стримона, неточно. 170 Т.е. славяне Стримонской фемы. Стримонские славяне жили по реке Стримону (Струме, по нижнему и среднему ее течению; на западе их селения доходили до озера Лавгазы [L. Niederle, Manuel..., p. 106; F. Dvornik, Les slaves..., p. 13; F. Dvornik, La vie de S, Gregoire le Decapolite et les slaves macedoniens au IX-e siecle ("Travaux publies par l'institut d'etudes slaves", vol. V, Paris, 1926), p. 30, 31, 36; "Византиски извори.. ", стр. 200 и cл.]. 171 Рассказ Камениаты о намерении Никиты противопоставить славянских лучников арабам, имевшим большой опыт в применении этого рода оружия ("Leonis Tactica", Migne, PG, vol. CVII, col. 952) показывает, что славяне, особенно охотно пользовавшиеся луком во время первых своих вторжений в пределы Византийской империи, прекрасно владели им и в X в. Несмотря на то, что в город явились лишь очень немногочисленные славянские отряды (Саm., р. 545,13), из рассказа о ходе осады видно, что славяне, сражаясь на самых опасных и ответственных участках крепостной стены, до самой последней минуты стойко отражали натиск хорошо вооруженного противника (Cam., р. 523,4-7, 524,5-8, 528,9-10, 535,7, 536,10). 172 Это показание Камениаты, по-видимому, свидетельствует о том, что в начале Х в. славяне должны были поставлять империи военные контингенты. П. Лемерль предполагал, что славяне, жившие во времена Камениаты в окрестностях Фессалоники, составляли ее фемное войско (Р. Lemerle, Philippes et la Macedoine..., p. 153). Однако из дальнейшего рассказа видно, что на призыв Никиты откликнулись только немногочисленные отряды славян Фессалоникской фемы, а стримонские славяне не пришли совсем (Cam., p. 545,13-546,4). Почти полное игнорирование призыва Никиты свидетельствует о том, что обязанность славян нести воинскую повинность была в значительной степени формальной. 173 Свидетельство Камениаты о наличии архонтов у живших в окрестностях Фессалоники славян весьма ценно для представления о степени их зависимости от Византийской империи в начале Х в. Оно показывает, что и в этот период славяне находились еще под непосредственной властью своих вождей [ср. также показания Лиутпранда (Liutprandi Аntapodosis, Migne, PL, vol. CXXXVI, col. 843 D)j. 174 Ср. также Cam., p., 545,19 где Камениата снова обвиняет славянских предводителей в том, что они всегда думают только о своей собственной выгоде. Эти упреки станут понятны, если учесть, что имеющиеся в нашем распоряжении источники с большей или меньшей ясностью свидетельствуют, что еще во втором десятилетни IX в., а также в царствование Михаила III (842-867) в прилегающей к Фессалонике области существовало какое-то полунезависимое славянское княжество. Как известно, автор "Жития Григория Декаполита" сообщает, что в начале 20-х годов IХ в. произошло "немалое восстание экзарха Склавинии", которую издатель этого "Жития" Ф. Дворник склонен локализовать к северо-западу от Фессалоники, в районе жительства другувитов (F. Dvornik. La vie de S. Gregoire le Decapolite..., p. 35-36, 61). "Житие" указывает также на тот знаменательный факт, что жители Фессалоники, желая пройти на территорию этой Склавинии, возглавляемой экзархом, должны были иметь особый документ; (F. Dvornik, La vie de S. Gregoire le Decapolite..., p. 62). Константин Багрянородный рассказывает о переговорах императора Михаила III со славянами Фессалоникского княжества. De cerim., I, р. б35,2-6). Очень возможно, что территория упоминаемая Константином Багряерродным как раз и была той Склавинией упоминаемой в "Житии Григория Декаполита", во главе которой стоял экзарх; Константин сообщает, что Михаил принял также и тех славян Субделитской земли, которые восстали, бежали в горы, но потом опять подчинились власти императора (De cerim., I, р. 634,11-14). Если принять весьма правдоподобное предположение, согласно которому Субделития есть не что иное, как Сагудатия [впервые это предположение было высказано еще П. Шафариком (П, Шафарик, Славянские древности, т. II, кн. 1, М,, 1848, стр. 3б8) а затем принято и другими учеными. См., например: М. С. Дринов, Заселение..., стр. 167)] - страна сагудатов, живших здесь в непосредственном соседстве с другувитами, то архонтию следует поместить именно здесь. Очевидно, где-то поблизости от Фессалоники располагалось и "славянское княжество" (княжение словеньско) Мефодия (В. А. Бильбасов, Кирилл и Мефодий, ч. 2. СПб , 1871, стр. 257). В свое время Э. Дюммлер высказал мнение, чго княжеский титул, который согласно Паннонскому житию" имел Мефодий, более всего соответствует должности стратига Стримона [Е. Duemmler, Die pannonische Legende vom heiligen Methodius (Archiv fuer Kuende oesterreichischer Geschichtsquellen", Bd XIII, Wien, 1854), S. 165], Ф Дворник также предполагал, что это княжество могло быть будущей Стримонской фемой, которая во времена юности Мефодия была еще архонтией [F. Dvornik, Les Ugendes de Constantin et de Methods vues de Byzance ("Byzantinoslavica supplementa", vol. I, Prague, 1933), p. 15-18]. Однако, как справедливо отмечает П. Лемерль, у нас нет никаких свидетельств, что Стримонская область в середине IX в. была княжecтвом, архонтией (Р. Lemerle, Philippes et la Macedoine..., p. 128). 175 При существующем представлении о стратиге Стримона как о верховном греческом военачальнике этой фемы, поставленном для организации здесь фемного управления и обеспечения окончательного подчинения стримонских славян власти империи, обвинения Камениаты по адресу стримонского стратига выглядят совершенно непонятными. Едва ли можно удовлетвориться объяснением В. Н. Златарского, будто "при отказе славянских вождей стратиг оставался бессилен" (В. Н. Златарски, История..., стр. 331). Камениата с предельной ясностью говорит, что именно сам стратиг Стримона "не пожелал ни прибыть самолично, ни разрешить кому-нибудь из подвластных ему людей в столь бедственном положении прийти нам на помощь". Причину подобного поведения стратига, не пожелавшего предотвратить захват и разграбление арабами одного из крупнейших городов империи, следует искать, по нашему мнению, в том, что стратиг сам был славянином [Р. А. Наследова, Македонские славяне конца IX - начала Х в. по данным Иоанна Камениаты (ВВ, т. XI), стр. 88 и сл.; стр. 91, прим. 73]. Как известно, вопрос о создании фемы Стримон в источниках почти не освещен и поэтому до сих пор не может считаться окончательно решенным. Учреждение Стримонской фемы относят не позднее чем к концу IX в., когда в "Клеторологии" Филофея появляется первое упоминание о стратиге Стримона (J. В. Bury, The imperial administrative system in the ninth century. With a revised text of the Kletorologion of Philotheos, London, 1911, p. 147). Согласно предположению П. Лемерля, создание фемы Стримон связано с пребыванием там чрезвычайной миссии Алексея Мозеле в период 831 и 832 гг. (Р. Lemerle, Philippes et la Macedoine..., p. 128). Эта фема была создана во всяком случае вскоре после активизации стрнмонскими славянами в 20-х годах IX в. набегов на византийские земли; набеги стримонцев, как полагает Ф. Дворник (F. Dvornik, La vie de S. Gregoire de Decapolite..., p. 54), распространялись до берегов Эгейского поря. Возможно, что именно назначение правителем Стримонской области славянина было условием признания стримонцами власти империи. Известно, что фема Стримон называлась в источниках также фемой-клисурой (De them., р. 50) и занимала, очевидно, особое положение. Показательно также, что в XI в,, когда стримонские славяне уже потеряли, по-видимому" остатки своей независимости, фема Стримон была ликвидирована (Н. С. Скабаланович, Византийское государство и церковь в XI в., СПб., 1884. стр. 223-224). 176 Здесь не совсем ясно, называет ли Камениата "союзниками" фессалоникских и стримонских славян, или только стримонскиx. В дальнейшем (Cam., p. 546) данный термин он употребляет еще один раз и именно в отношении к стримонцам; это позволяет с уверенностью утверждать, что отношения между империей и стримонскими славянами основывались на каких-то союзнических договорах; по условиям договора стримонский стратиг должен был в случае необходимости оказывать империи военную помощь. В этом по-видимому, и следует искать объяснения угрозы Никиты по адресу стримонского стратига, что если последний не окажет Фессалонике помощь, то "один будет в ответе перед императором" (Cam., p. 515,11-11). (Ср.; "Византиски извори....", стр. 270, прим. 13. 177 Иеремия, VII, 16. 178 Следует читать иначе (гл. 4, прим. 5). 179 От сотворения мира, т.е. 29 июля 904 г. н.э. 180 Олимп - горный массив на севере Греции, возле Салоникского залива. 181 Камениата не называет полного имени предводителя арабского флота. Из византийских хроник известно, что это был Лев Триполийский, уроженец расположенного на южном берегу Малой Азии византийского города Атталии (Theoph. Cont., p. 366,14; Cedr., II, р. 261,22). Как было отмечено А. А. Васильевым ("Византия и арабы", стр. 138, прим. 3), Марторана называет Льва правителем острова Триполи, никогда, как известно, не существовавшего (С. Martorana, Notizie storiche dei saraceni siciliani, vol. I, Palermo, 1832, p. 69). Свое прозвище "Триполийский" Лев получил по имени сирийского города Триполи, который был его постоянной резиденцией (Theoph. Cont., р. 366,13-18, Рs-Sуm., р. 705,13-16: G. Schlumberger, Un empereur byzantin au byzantin au dixieme siecle. Nicephore Phocas, Paris, 1890 p. 35). В арабских источниках он известен под именем гулям Зарафы (Табари, III, р. 2250; см.: А. А. Васильев, Византия и арабы. Приложение, стр. 15). После нападения на Фессалонику Лев Триполийский еще почти в течение целых 20 лет продолжал совершать со своим флотом разбойничьи нападения на византийские владения. Лишь в 921 (или в 922,г.), когда Лев, высадившись на острове Лемносе, начал грабить его, патрикию и друнгарию византийского флота Иоанну Радину удалось неожиданно напасть на мусульманские суда и уничтожить почти весь экипаж (Theoph. Cont., р.405,11-16; Georg. Cont, р. 823, 824; Ps.-Sym., р. 735,10-13; Cedr, II, p. 303,15-20; Nic. Myst.; Ep. 23, Migne, PG, vol. CXI,col 156, 157). Льву посчастливилось скрыться, но с тех пор в источниках о нем не встречается никаких упоминаний. 182 Ср.: Theoph. Cont., р. 366,14-15; Cedr., II, р. 261,22, которые также отмечают, что Лев Триполийский был "отступником от христианского благочестия", т.е. отказался от христианского вероисповедания и принял мусульманство. 183 Преграждение входа в гавань цепями и судами было обычным способом защиты от нападения вражеского флота (см., например, в "Чудесах св. Димитрия" описание одной из осад Фессалоники славянами (Migne. PG. vol. CXVI, col. 1328 С, D)]. 184 Тимпан (греч.) - "ударяю, бью" - древний музыкальный ударный инструмент. 185 Неясно, что именно подразумевает Камениата под этим названием - катапульты или баллисты (см.: "Византиски извори...", стр. 180). 186 Происхождение названия этих ворот (Рим, Римские) неясно (Th. L. Fr. Tafel, De Thessalonica..., p. 99-101). 187 Остров в Эгейском море. Византийские хронисты также сообщают о том, что флот Льва Триполийского перед нападением на Фессалонику останавливался на острове Фасос. Высланный из Константинополя византийский флот под командованием протасикрита Имерия настиг здесь Льва Триполийского, однако Имерий не решился вступить в сражение с превосходящими силами противника. Обогнув полуостров Халкидику, флот Льва вступил в Тармейский залив и направился к Фессалонике (Theoph. Cont., р. 367,17-18, Cedr., II, р. 262,14- 15). 188 Римские, ворота Кассандры (Каламария, Константинопольские) и ворота Архангелов; название и местонахождение четвертых ворот, указываемых Камениатой, не установлено. 189 Римские ворота и ворота Кассандры были двойными. Помимо внутренних деревянных ворот, здесь имелись еще внешние, подвесные ворота, называвшиеся катарактой. Они были окованы железом и приводились и действие при помощи блока (О. Tafrali, Topographie,.., p. 112). 190 Последний термин переведен по конъектуре Р. Доллей [Р. Н. Dolley, см.: Mel. Gregoire, vol. II, 1950 (Прим. перевод.)]. 191 Сооружение башен на двух связанных попарно кораблях Камениата считает хитроумным изобретением арабов, однако в действительности это был обычный способ осады городов с моря, подробно описанный в греческих полиоркетиках [А. Мишулин), Греческие полиоркетики об искусстве осады городов [ВДИ, 1940, No 3-4), cтp. 447, а также рисунки 25 и 26 на стр. 453-Ср. Саm., р. 527, 530, 532, 533, 536 и "Греческие полиоркетики..." там же, стр. 386, 387, 395, 446, 447]. 192 Сифоны - особым образом устроенные трубки для метания огня. 193 Осада Фессалоники согласно весьма точному и обстоятельному описанию Камениаты продолжалась три дня - с 29 по 31 июля; арабы ворвались в город 31 июля, в третьем часу дня. Однако Ф. Дворник (F. Dvornik, Les slaves..., p. 302) ошибочно указывает, что город был взят 29 июля, а де Боор (VE, р. 127) и Грегуар [Н. Gregoire, Le communique arabe sur la prise de Thessalonique (Byz,, vol. XXII, 1952), p. 374, 378] датируют это событие 30 июля; путаницу в датировке допускает и Ш. Дельвуа (Ch. Delvoye, Salonique..., p. 416) 194 Назареями (пo имени городка Назарета в Галилее, где, согласно библейскому преданию, жил в детстве Иисус Христос) иудеи, не уверовавшие во Христа, называли всех иудеев, принявших христианство ("Деяния Апостолов", XXIV, 5.). Камениата называет назареями монахов, желая подчеркнуть их особую приверженность христианскому учению. 195 В тексте лакуна (Прим. перевод.) 196 Псал., CXV, 6. 197 Фессалоникский Акрополь - небольшая укрепленная возвышенность в северо-восточной части городской стены. 198 А именно к Золотым (Вардарским) и Литейским воротам. 199 Камениата, очевидно, недостаточно осведомленный о мероприятиях руководителей обороны, а быть может, и движимый чувством вражды к славянам, изображает уход из города славянских предводителей для встречи стримонцев как "некий хитрый предлог"; он обвиняет их в том, что в самый критический момент они оставили город. Эти упреки несовместимы, однако, с его же указанием на то, что, выйдя из города, славянские военачальники заперли за собой ворота. Естественно, что таким образом они преградили выход из города не только фессалоникийцам, по поводу чего так негодует Камениата. но и своим же славянским воинам, остававшимся в городе. Это обстоятельство отчетливо свидетельствует, что они действовали не "как будто", а на самом деле по приказу фессалоникского стратига и что ни о каком бегстве здесь не могло быть речи. О. Тафрали (О. Tafrali, Thessalonique.,,, р. 152) совершенно неверно передает этот рассказ Камениаты, указывая, что через ворота Акрополя удалось спастись "стримонским славянам-лучникам". 200 Камениата первый из византийских авторов упоминает об этой церкви. Тафрали устанавливает ее местонахождение в северо-западной части города в районе Литейских ворот. Он исходит из того, что арабы напали на Камениату и его родственников неподалеку от Литейских ворот в момент, когда те укрывались в башне, находившейся против церкви Андрея Первозванного (О. Tafrali, Topographie..., p. 186-187). Но в действительности Камениата был захвачен в плен не у Литейских ворот, а вблизи ворот Акрополя (Cam., 545,11-547,8; ср. также р. 550,9-10, и именно там должна была находиться церковь св. Андрея. 201 В Византии, в частности в Фессалонике, нередко целые семьи принадлежали к духовному сословию, что обеспечивало им спокойное и безбедное существование. Так, Феодора Солунская, жившая в Фессалонике в конце IX в., была дочерью протопресвитера и сестрой клирика и дьякона эгинской церкви. Ее старшая сестра тоже была монахиней. В одном монастыре с Феодорой жила и ее дочь ("Житие и подвиги св. Феодоры Солунской", стр. 2 и 39, 4 и 40). 202 Монастырь Акруллион, как видно из нижеследующего рассказа Камениаты, находился при храме св. Георгия; по-видимому, он был pacположен в одном из двух культовых зданий, построенных, как указывает Ш. Дельвуа (Ch. Delvoye, Salonique..., p. 398), к востоку и западу от храма св. Георгия. 203 Церковь св. Георгия была некогда мавзолеем, построенным Галерием (293-311) в форме ротонды. Позднее, после превращения его в церковь (IV-VI вв.), вокруг здания была выстроена галерея. Храмы св. Георгия, св. Софии, Богоматери и св. Димитрия являлись самыми большими в городе. О храме св. Георгия см. Е. Weigand, Der Kalenderfries von Haghios Georgios in Thessalonike (BZ, 39, 1939), p. 116-145, где указана литература об этой церкви. См. также Ch. Delvoye, Salonique..., p, 397. 204 Речь идет, по всей вероятности, о рабах. Термин употребляется в сочинении Камениаты дважды, однако в первом случае (Cam., p. 51841 он не имеет никакого социального значения: жители Фессалоники, обращаясь с молитвой к "святому" Димитрию, называют себя его рабами, М. Я. Сюзюмов, специально проследивший употребление этого термина в византийских источниках, пришел к выводу, что в это время этот термин, всегда обозначал раба [М, Я. Сюзюмов. Производственные отношения в византийском городе-эмпории (диссертация на соискание ученой степени доктора исторических наук. Рукопись, Свердловск, 1953), гл. VIII, стр. 12-14]. О применении труда рабов в Византии VIII-XI вв. см.: М. Я. Сюзюмов, Проблемы иконоборчества в Византии ("Ученые записки Свердловского пединститута", т. IV, 1948); М Я. Сюзюмов, Ремесло и торговля в Константинополе в начале Х в. (ВВ. т IV, 1951); Е. Э. Липшиц, Восстание Фомы Славянина а византийское крестьянство на грани VIII-IX вв. (ВДИ. 1939. No 1) и особенно А. П. Каждан, Рабы и мистии в Византии IX-XI веков ("Ученые записки Тульского пединститута", вып. 2, Тула. 1951). 205 В христианской церкви экзархами называли послов римского папы и других патриархов, митрополита Фессалоники (с конца IV до начала VII в.) и др. Экзархами называли также тех представителей духовенства, которым патриархи, митрополиты и епископы передавали иногда часть своих административных прав по управлению монастырями, церковными округами или епархиями. Экзарх должен был следить за жизнью духовенства, улаживать различного рода споры и недоразумения, обследовать состояние церковных построек, литургической утвари и т.п. (см. F. Doelger, Aus den Schatzkammern des Heiligen Berges, Muenchen, 1948, S. 252, 253, документы No 95 и 96, где сообщаются любопытные сведения о вмешательстве патриарших экзархов в дела монастырских хозяйств). Настоятели и монахи должны были беспрекословно выполнять распоряжения экзарха. Срок его деятельности зависел от предоставленных ему прав (подробно о патриарших экзархах см.: J. Zhishmann, Die Synoden und die Episkopalaemter..,, S. 158-160), Возможно, именно таким экзархом в Элладе был отец Камениаты. Но допустимо и другое толкование, может быть, более близкое к истине. Помимо уже названных случаев, титул "экзарх" еще с V в. давался как особое отличие митрополитам и архиепископам константинопольскому, александрийскому, кесарийскому, каппадокийскому, эфесскому, антиохийскому; и позднее, когда архиепископам константинопольскому, александрийскому, антиохийскону и иерусалимскому был присвоен титул патриарха, экзархами назывались епископы наиболее значительных митрополий, в частности афинской. Отец Камениаты занимал высокую церковную должность. 206 Помимо того, Камениата сообщает, что он принадлежал к составу чтецов (Cam., p. 547,8). Ср. также: Cam., р. 600,8, где он назван кувуклисием святейшей Фессалоникской митрополии". Определить с достоверностью место, которое занимал кувуклисий в византийской церковной иерархии, а также его функции не представляется возможным (Ducange, Gloss., s. v.; J. Zhishmann, Die Synoden..., S. 175). В двух каталогах церковных должностей указывается, что кувуклий во время богослужения держал жезл архиерея: (J. Zhishmann, Die Synoden..., S. 175, Anm. 5). Судя по тому, что эту же обязанность выполняли остиарии, входившие в число церковнослужителей так называемого левого хора и принадлежавшие по своей должности к составу чтецов. Zhisnmann Die Synoden..., S. 174-175, а также табл. к S. 98), кувуклисии также являлись служителями левого хора и относились, как это свидетельствует и Камениата, к разряду чтецов. Анагносты принадлежали к числу низших клириков и занимали в иерархической лестнице православной церкви ступень, предшествующую иподьякону). Г. Шлюмберже, имевший в своем распоряжении печати этих духовных лиц, отмечает, что кувуклисий мог быть дьяконом, иподьяконом, игуменом, хартофилаксом, монахом, хартулярием (G. Schlumberger, Sigillographie de I'empire byzantine, Paris, 1884, р. 386). Проф. Успенский, встретивший среди подписей под уставом Афонской Горы (составлен в 971 г.) подпись монаха игумена и кувуклисия Саввы, склонен был видеть в нем "бывшего блюстителя раки (кувуклии), вероятно, св. великомученика Димириа" (П. Успенский, История Афона, стр. 90, 276). И. Соколов также указывает, что кувуклисии являлись хранителями и блюстителями "святых мощей" (И. И. Соколов, Состояние монашества в византийской церкви с половины IX до начала XIII в., Казань, 1894, стр. 376; ср также: F. Doelger, Aus den Schatzkammern des Hlg. Berges, S. 291, z. 43).$Титулу "кувуклисий" в гражданской чиновничьей иерархии соответствовал титул "кувикулярий". Константин Багрянородный неоднократно упоминает в "Церемониях" о кувикуляриях, служивших в императорском дворце. Они были евнухами и выполняли обязанности спальничьих императора. Императорские кувикулярий принимали участие в различных придворных церемониях и обрядах (Д. Ф. Беляев, Byzantina, кн. 1 и 2, СПб., 1891, 1893) и, помимо своих непосредственных обязанностей спальничьих, выполняли различные важные поручения императора. 207 Тарс - главный город Киликии. Находился возле горных проходов, через которые шел путь на Каппадокию; со времени захвата его арабами играл важную стратегическую роль в их нападениях на византийские владения. 208 Обмен пленными между византийцами и арабами происходил обычно на реке Ламус, немного западнее Тарса. 209 По-виднмому, имеются в виду какие-то высшие сановники города. 210 Кимвалы - древний восточный ударный музыкальный инструмент, состоящий ив двух металлических тарелок. 211 А. А. Васильев ("Византия и арабы", стр. 149) неточно передает это распоряжение Льва Триполийского, указывая, будто "населению было объявлено, что оно, если желает получить свободу, должно выдать мусульманам все деньги, обстановку, утварь". Несколькими строками ниже Камениата еще раз совершенно определенно пишет, что тех, у кого не было необходимого выкупа, "ожидала неминуемая казнь, сужденная всем, кто был беден" (Cam., p. 568,7-8); арабам был отдан приказ "предать казни" тех, у кого "имущество окажется скудным" (Cam., р. 568,13-13). Лев Триполийский прямо заявляет, что "смерть неминуема для всякого, кто не отдает свое имущество как выкуп" (Cam., p.570,12-14.) Речь шла, таким образом, не о получении свободы, а о сохранении жизни. 212 Византийские хронисты в рассказе о захвате Фессалоники Львом Триполийским также упоминают о Родофиле, указывая при этом, что он был кувикулярием (Georg. Cont., р. 784,11-12; Leon. Gram., p. 277,9; Theoph. Cont., p. 368,6; Cedr., II, p. 263,20).О кувикуляриях см. гл. 55, прим. 2. 213 Камениата выражается весьма неопределенно: согласно сообщениям византийских хронистов, Родофил в пути заболел и заехал в Фессалонику (Georg. Cont., р. 784,7-8; Leon. Gram., p. 277,11-12, Theoph. Cont., р. 368,8; Cedr., II. р. 262,22. 214 Далее (р. 569,22-23) Камениата сообщает, что Родофил имел 2 таланта золота. Талант - самая крупная мера веса; использовалась как денежная единица. Согласно указаниям византийских хронистов (Ps.-Sym., р. 708,1; Georg. Cont.. p. 784,7; Leon. Gram., p. 277,11; Theoph. Cont., p. 368,7-8; Cedr., II, p. 262,21-22), Родофил вез с собой 100 литр золота. Литра - основная единица византийского монетного веса; 1 литра = 12 унциям = 72 номисмам = 288 граммам; золотой грамм - 1/4 номисмы). А. Штрук (А. Struck, Die Eroberung,.. S. 357) совершенно искажает рассказ Камениаты о деньгах, привезенных Родофилом в Фессалонику, и их дальнейшей судьбе. 215 Военные действия между Византией и сицилийскими арабами, находившимися под властью африканских Аглабитов, велись на протяжении нескольких десятилетий; преимущество, как правило, было на стороне арабов. К 904 г., после падения Таормины (902 г.), Сицилия, по сути дела, была потеряна для Византии. Деньги, которые Родофил должен был доставить в Сицилию, предназначались, по-видимому, для византийских войск, еще оборонявших остававшиеся у империи пункты (А. А. Васильев, Византия и арабы, стр. 130). 216 Камениата не объясняет, почему Родофил отправил золото стримонскому стратигу, человеку, которого он сам же обвиняет во враждебном отношении к фессалоникийцам (Cam., p. 515,7-19). В ходе дальнейшего повествования становится известно, что, когда Лев Триполийский отдал приказ о сожжении города, некий Симеон (гл. 62, прим. 1) доставил это золото "оттуда, где оно было спрятано" (Cam., p. 576,20) и передал его предводителю арабов как выкуп за город. Византийские хронисты весьма неопределенно сообщают, что Симеон как выкуп за город отдал, золото Родофила, которое тот "оставил по пути" (Georg. Cont., р. 785,1-2; Leon. Gram., р. 277,16; Theoph. Cont., p. 368,12: Cedr., II, p. 262,3). В "Житии Евфимия" указывается, что Симеон, чтобы выкупить Фессалонику, использовал подарки и золото, предназначенные для болгар (VE, р. 53-54). Сопоставление данных источников приводят нас к выводу, что Родофил, желая ускорить прибытие в город стримонских лучников, отправил деньги стримонским славянам, которых автор "Жития Евфимия" ошибочно называет болгарами. Подробное обоснование см. Р. А. Наследова. Македонские славяне конца IX-начала Х в. по данным Иоанна Камениаты (ВВ, т. XI), стр. 88-92. 217 Это восклицание Льва Триполийского не заключает в себе, по-видимому, какого-либо особого смысла. Из дальнейшего рассказа видно, что Лев все-таки сумел получить эти деньги (Cam, p. 576,16-21) 218 Камениата, к сожалению, умалчивает о том, для кого предназначался этот хлеб, с кем торговали фессалоникские хлеботорговцы. Возможно, что они вывозили хлеб из Македонии в Константинополь. Известно, что после потеря Египта и Сирии, снабжавших столицу хлебом, Македония, так же как Фракия и некоторые другие провинции Византийской империи стали источниками снабжения Константинополя (Theoph. Cont., р. 479,5-7; Cedr., II, р. 516,12-15). На снабжение Константинополя македонским хлебом в XI столетии указывает Михаил Хониат (Mich. Acom., II, 83). 219 Согласно свидетельствам Табари и Сибт аль-Джаузи, которые А. Грегуар относит к захвату Фессалоники Львом Триполийским, число затопленных кораблей достигало шестидесяти. См.: А. А. Васильев, Византия и арабы. Приложение, стр. 15 и 124; ср.: А. Грегуар (Н. Gregoire, Le communique arabe..., p. 374, 375) который, ссылаясь на Сибт аль-Джаузи указывает не 60, как А. А. Васильев, а 70 кораблей. 220 Византийские хронисты сообщают, что Симеон был асикритом (секретарем императора), а потом стал протасикритом (первым секретарем) и патрицием (Georg. Cont., p. 863,12-18; Leon. Gram., p. 277,13-15, Theoph. Cont., р. 368,12-13; Cedr., II, р. 262,3-9). В "Житии Евфимия" рассказывается, что позднее Симеон участвовал в посольстве, направленном императором Львом VI к римскому папе и восточным патриархам (VE, р. 53). Возможно, именно этот Симеон был также послом Льва VI, при обмене пленными между византийцами и арабами в 896 г. (А. А. Васильев, Византия а арабы, стр. 111-112). А. Штрук (A. Struck, Die Eroberung..,, S. 559) ошибочно называет Симеона стратигом Стримонской фены. 221 А. А. Васильев неверно передает это место из рассказа Камениаты. Он пишет: "Часть населения, которая казалась лишь излишней обузой для арабов, была оставлена в городе, а относительно увозимых пленных Лев Триполитянин объявил, что жизнь их будет сохранена лишь в, том случае, если на предстоящий обмен у Тарса император доставит такое же число пленных мусульман" (А. А. Васильев, Византия и арабы, стр. 149). Это условие ставилось по отношению к пленным, которых Лев оставил в городе (200 человек); для тех пленных, которых отправляли на кораблях, такого условия не требовалось, так как их предстояло обменять на арабов по обычным правилам. 222 Следует читать иначе. (гл. 4, прим. 5). 223 А. Грегуар (Н. Gregoire, Le communique arabe..., p. 375) неправильно отождествляет Эмвол с Волвоном. Камениата совершенно точно указывает, что Эмвол они миновали не вечером, как пишет А. Грегуар, а утром, Волвона же они достигли поздним вечером. Волвон находился где-то поблизости от оконечности полуострова Падлины (Cam., p. 579 16-17) 224 См. предисловие, стр. 157. 225 Одна из групп Спорадских островов. 226 Стадий - мера длины, величина которой колеблется от 150 до 189 м. 227 Возможно, захваченный арабами корабль с хлебом шел с острова Евбея, распололоженного по соседству со Спорадами. Известно, что этот остров был богат хлебом ("Житие Христодула", изд, 1884, стр. 151; А. П. Рудаков, Очерки византийской культуры по данным греческой агиографии, М., 1917, стр. 170). 228 Один из Кикладских островов, отделен от о. Евбея проливом шириной в 15 км. 229 Один из Спорадских островов. 230 Самый большой на Кикладских островов. 231 После завоевания в 20-х годах IX в. Крита испанскими арабами этот остров стал одной из их опорных баз. 232 А. А. Васильев ("Византия и арабы", стр. 150), а за ним и А.Грегуар (Н. Gregoire, Le communique arabe.,., p. 376) ошибочно отождествляют Зонтарий - местность, находившуюся на Крите, - с островом Санторино, самым южным из Кикладских островов, расположенным в 110 км к северу oт Крита. 233 Непередаваемая этимологическая игра слов: неправильно связывается Камениатой со словом - "жизнь" (Прим. перевод.). 234 Если исходить из указания Камениаты, что арабский флот прибыл в Фессалонику в воскресенье 29 июля, и проследить дальнейшие события, то день, следовавший после прибытия кораблей на Крит, приходился, по-видимому, на воскресенье 26 августа. 235 Согласно мусульманским законам 1/5 часть захваченной арабами военной добычи отчисляется в пользу государства, а остальное делится между участниками похода (см.: Коран, сура "Добыча"). Табари (III, р. 2250; А. А. Васильев, Византия и арабы.. Приложение, стр. 15) сообщает, что Лев Триполийский установил долю каждого участника похода на Фессалонику (у Табари Фессалоника названа Antakiya. См.: Н. Gregoire, Le communique аrаbе..., р. 375) в тысячу динаров. Ср.: Сибт аль-Джаузи (А. А. Васильев, Византия и арабы.. Приложение, стр. 124), который называет ту же сумму. 236 "Плач Иеремии" - библейский рассказ о плаче второго из четырех "великих пророков" Ветхого завета Иеремии по поводу разрушения Иерусалима вавилонянами. 237 Иеремия, XXXI, 15. Рама - древнееврейский город, находившийся к северу от Иерусалима. 238 Основываясь на этих показаниях Камениаты, а также предполагая, что предназначенная для продажи в рабство молодежь составляла 1/10 населения города, Дж. Финлей пришел к выводу, что в Фессалонике было в то время 230 тыс. жителей (G. Finlay, A history of Greece from its conquest by the Romans to the present time, vol. II, Oxford, 1877, p. 267, n. 1). Этот подсчет вызывает сомнение у некоторых ученых (см., например: A. Struck, Die Eroberung..., S. 542-543). Однако нет оснований слишком преуменьшать предлагаемую Дж. Финлеем цифру. Весьма вероятно, что 1/10 населения города составляла молодежь. По свидетельству арабского историка Сибт аль-Джаузи (конец XII-начало XIII в.), пользовавшегося ценными (утерянными в настоящее время) источниками, число захваченных арабами в Фессалонике пленных достигло даже 30 тыс. А. А. Васильев, Византия и арабы. Приложение, стр. 24; Н. Gregoire, Le communique arabe.,., p. 375). Это свидетельство арабского историка находится в полном согласии с показаниями Камениаты, который рассказывает, что еще по дороге на Крит (где число пленных оказалось 22 тыс.) арабы уже продали часть пленных за большие деньги их богатым родственникам (Cam., p. 579,12-15; Н. Gregoire, Le communique arabe..., p. 375); многие вообще не доехали до Крита: во время мучительного плавания в трюмах арабских кораблей они погибали от недоброкачественной пищн и отсутствия воды (Cam., p. 581,15-22). Чтобы проверить число захваченных арабами пленных, можно обратиться и к некоторым косвенным показаниям Камениаты. Так, он сообщает, что взявший Фессалонику флот Льва Триполийского состоял из пятидесяти четырех больших кораблей (Cam., p. 512,2-5, 572,17-19). Есть у него и прямые указания о том, например, что на корабле, где находился Камениата, было 800 пленных и 200 арабов (Cam., p. 578,22-579,2); на корабле Льва Триполийского после посадки пленных и арабов с другого получившего течь корабля оказалось "больше тысячи душ" (Cam., p. 595,9-10). Правда, Камениата замечает, что перегрузка его была так велика, что "судно лишь на ширину ладони возвышалось над водой". Если даже Камениата допускает преувеличение, то простая арифметика показывает, что для перевозки 22 тыс. пленных на пятидесяти четырех кораблях на каждое судно надо было посадить примерно 400 человек. Из показаний Камениаты видно, что корабли не имели и такой нагрузки: для перевозки пленных, помимо арабских кораблей, было использовано также большое число местных, фессалоникских судов (Cam., p. 573,6-8; гл. 61, прим. 2). 239 Сидон - город на побережье Средиземного моря. Возможно, этот сидонский корабль, как и тирские корабли (гл. 78, прим. 2), был построен в Триполи - резиденции Льва Триполийского, где имелись кварталы, населенные сидонцами и тирянами (Theoph. Cont., p. 366,15-17). 240 Остров Дня находится в 12 милях от Крита. 241 Диерой назывался военный корабль, имевший два ряда скамей для гребцов. 242 Пафос - город на юго-западном побережье Кипра. 243 Праздник крестовоздвижения отмечается православной церковью 14 сентября (старого стиля). 244 Крупнейший торгово-ремесленный центр Сирии. Завоеван у Византии халифом Омаром в 633 г. 245 Тир - город на побережье Средиземного моря. 246 В тексте - лакуна. Слово "доставили" восполняем по контексту (прим. перев.).